Когда мы добрались до дому и въехали в гараж, я разбудил отца. Он вздрогнул и открыл глаза.
— Ты меня испугал! — сказал он.
— Приехали, — объяснил я.
Он разрешил мне взять его одеяло, но сердито отвел мою руку, когда я попытался помочь ему выбраться из машины. Мы прошли на кухню.
Дом сразу показался мне родным и знакомым. Я принюхивался к восковому запаху старой мебели, рассматривал коралловые корешки книг на полках. Мы сели за кухонный стол, и мама принялась заваривать чай.
Отец расположился в деревянном кресле-качалке и стал массировать ступню.
— Кости болят прямо как зубы, — пожаловался он.
— А как ты вообще себя чувствуешь? — спросил я.
— Как долбаный принц, — неожиданно выругался он.
— Следи за своим языком, — сказала мама, не отрываясь от своего дела.
— Извини. Я не собираюсь ругаться, оно само как-то вырывается. Хотя, если честно, мне понравилось ругаться. Раньше никогда этого не делал, а теперь то и дело тянет. А тебя не тянет, Натан?
— Ну, иногда бывает… Но очень странно слышать, как ты ругаешься.
— Врачи говорят, это может быть от лекарств, — заметила мама, поставив на стол чайник.
Отец помолчал, о чем-то размышляя, а потом обратился ко мне:
— Не хочешь позаниматься тригонометрией?
— Ты знаешь, я немного устал. Может, отложим до утра?
— А как насчет интегралов?
— Нет, спасибо. Я хочу спать.
— Это не дом, а какой-то морг, — вздохнул отец. — Скука смертная. Если что-то здесь происходит, то только у меня в голове.
— Погоди, может, завтра займемся нашим телескопом, — сказал я.
самая тусклая из известных науке звезд — это звезда rg 0050 2722 в созвездии скульптор
— Звезды — это история Вселенной, — сказал отец.
Мама разлила чай и сказала:
— Я пойду наверх. А вы, мальчики, не забудьте проверить, закрыта ли на ночь дверь.
Когда она ушла, я почувствовал себя брошенным. Я теперь не знал, что надо говорить. Отец рассматривал больную ступню.
— Как дела в институте? — спросил он.
— Нормально.
размер черной дыры зависит от массы коллапсировавшей звезды
— Это хорошо. На следующий год надо поступать в университет. Дело серьезное.
Я кивнул. Отец уже осматривал кухню — так внимательно, как будто пришел покупать этот дом. Потом он сказал:
— Знаешь, у некоторых мозг устроен так, что может работать только в двух состояниях: сон или озарение. И это правильно. Вот взять Ньютона. Он всегда думал о своих уравнениях. Как-то раз он давал званый ужин и оставил гостей за столом, а сам спустился в погреб за вином. Он целый час не возвращался, гости пошли за ним и обнаружили, что он пишет формулы пальцем на пыльных винных бочках. Я вот в последнее время думаю: а может, он был не вполне нормальным? Кстати, он умер девственником. Надо обсудить все это с Гиллманом. Как он там поживает?
— Передает тебе сердечный привет.
— Мне сейчас нужно нечто большее, чем привет. А как поживает мать Тереза?
Я ответил не сразу:
— У нее все в порядке. А почему ты ее так называешь?
— Ну, она же спасает людей, разве не так? Вот меня, например, спасла. Назвала вещи своими именами. Сказала тебе, что в бройлере запекается небольшое яблочко, и все стало на свои места.
— А ты что, не хотел бы этого знать?
Он покачался в кресле, размышляя над этим вопросом:
— Я-то, наверное, хотел бы, а вот твоя мама — вряд ли. Она бы предпочла, чтобы я поругался пару месяцев, а потом вдруг как-нибудь неожиданно, за завтраком, отдал концы — и все. Она умеет бороться с трудностями, но только когда они уже позади.
Я посмотрел в окно: там совсем стемнело, деревья в саду почти невозможно было различить.
— Ах, извини, — спохватился отец. — Я все говорю и говорю. Отправляйся в кровать. Сам-то я спать не могу.
— А что ты будешь делать тут, внизу, ночью?
— Со спичками играть не буду, не волнуйся, — усмехнулся он. — Моя болезнь — это не Альцгеймер. Попробую порешать задачки по тригонометрии вот на этой миллиметровке. Все как в старые добрые времена. Но я уже знаю, надолго меня не хватит. Скоро разозлюсь на себя за то, что не могу сконцентрироваться, и поднимусь наверх. Спокойной ночи! Хорошо, что ты вернулся. Уит заедет сюда утром. Мы ему приготовим настоящий завтрак астронавта. Лунные оладьи с кратерами.
Я встал. Мне хотелось обнять отца, чтобы защитить его несчастные нейроны. Но он даже не поднял головы. Ему явно хотелось, чтобы я ушел. Я поднялся в свою спальню. Мама постелила мне старое белье, которым я пользовался еще в детстве: на нем были картинки с Суперменом.[62] В комнате висели плакаты с изображением динозавров и хронологией каменного века; на столе располагался набор юного химика; к потолку была привешена модель Солнечной системы. Все напоминало о счастливых временах.
Я выключил свет и лег в постель. Дом был заполнен звуками. Внизу потрескивали дрова в камине. Завывал ветер, и оконные рамы трещали под его напором. Я закрыл глаза и услышал внизу, в кухне, шаги отца. Мне представилась опухоль — шишковатая, цвета мрамора. Я и раньше иногда представлял в образах те болезни, которые диагностировала Тереза, все эти бугры, ушибы, язвы и тромбы. Рак горла виделся мне стариком в длинном непромокаемом пальто, с серым, как у попугая, языком. Аневризма была немолодой нервной женщиной, старавшейся держаться незаметно, как карманник. А как выглядел рак мозга? Я позволил этим словам покружиться в моей голове, а потом остановил их и стал разглядывать. Это был, несомненно, человек жадный и грубый. Толстый мужик, обедающий в каком-то ресторане со шведским столом. Он уже в двенадцатый раз подходит к подносам с едой, сохраняя невозмутимое выражение лица.
Еще до того, как Уит подъехал к завтраку, я поговорил по телефону с Терезой. Она недолго пробыла в Чикаго и уже вернулась в институт.
— Все передают тебе привет, — сказала она.
— Неправда. Кэл и Дик не здоровались, даже когда я жил там, — ответил я.
— Ну ладно-ладно. Я просто хотела сделать тебе приятное. Как твой отец?
— Он совсем на себя не похож. Вчера вечером стал вдруг ругаться.
— Люди часто меняются перед смертью.
Мы замолчали. Я слышал ее дыхание на том конце провода.
— А ты уверена, что он скоро умрет?
— Я не то хотела сказать. Я имела в виду: у больных часто меняется характер.
— Мама думает, что он стал таким странным от лекарств.
— Нет, не в этом дело. Просто у них проступает темная сторона личности. А когда ты вернешься? Мне тут совсем не с кем выпить.
Шутка прозвучала совсем не смешно.
— Пока не знаю, — ответил я.
Мы снова замолчали. Я не знал, что сказать, а она ждала и молчала — может быть, опасалась снова ляпнуть что-то не к месту. Институт казался мне каким-то иным, далеким миром.
— Я тебе позвоню, — сказал я.
— Ладно, — ответила она тихо. — Пока.
Уит приехал к завтраку, и атмосфера в доме сразу разрядилась. Астронавт стал теперь талисманом, приносящим счастье и отводящим беды от нашего семейства. Всем он был нужен: мама закармливала Уита оладьями с шоколадной крошкой, отец просил у него совета по финансовым вопросам, а также насчет адвокатов и завещаний, а я пытался расспросить о том, как надо спать с женщинами. После последнего холодного разговора с Терезой мне нужно было как-то встряхнуться.
— Значит, слушай, — учил меня Уит. — Если ты во время «вау» чувствуешь, что дело движется к концу, попробуй посчитать про себя. Или мысленно пробеги все базы.
— Может, лучше поговорить? — спросил я.
— В смысле? Поговорить или что-нибудь сказать? — переспросил он.
— Ну там обменяться парой реплик.
— А… Ну, это делу не повредит.
О сексе Уит говорил так же, как о спорте или о космосе, — с благоговением верующего. В его сознании эти три темы были взаимосвязаны и подразумевали друг друга. Разговаривая о сексе, он обязательно сравнивал его с бейсболом, а космос, как нечто огромное и непознанное, неизменно приводил ему на ум все тот же секс. А я, слушая его, гадал о том, когда же и мне доведется узнать это. Невинность казалась мне проявлением посредственности, несмотря на то что гениальный Ньютон так и умер девственником.
После завтрака мама принялась мыть посуду, а мы с отцом и Уитом вышли в сад. Только что прошла снежная буря, яблони склонялись под тяжестью снега, и мама заставила отца надеть пальто и шерстяную шапку. Мы дошли до маленького холма на краю нашего участка. Уит расхваливал своего адвоката.
— Джо — отличный малый, — говорил он. — Развел меня — пальчики оближешь. Ей достались дом и машина, а мне — все акции, ценные бумаги и космические деньги.
— Как-как? — переспросил я.
