Но еще больше посмеялась бы Перрина, если бы она могла видеть физиономию директора, принимавшего господина Вульфрана у лестницы, ведущей в бюро.
— Кажется, эта молодая особа выкинула какую-то глупость? — осведомился Талуэль.
— Вовсе нет.
— А между тем вас привез обратно Феликс?
— Я проездом доставил ее в замок, чтобы дать ей время приготовиться к обеду.
— К обеду! Мне кажется…
Талуэль так был поражен этим, что сразу не мог даже придумать, что именно должно было ему казаться.
— А мне кажется, — перебил его господин Вульфран, — что вы и сами не знаете, что вам кажется.
— …Мне кажется, что вы хотите оставить ее обедать с вами.
— Совершенно верно. Мне давно уже хотелось иметь возле себя умное, скромное, преданное мне существо, на которое я мог бы вполне положиться; эта девочка соединяет в себе все эти качества: она умна, я в этом уверен, она также скромна и верна, и я имею этому доказательства. На мне лежит обязанность оградить ее от нападений некоторых лиц, с которыми, если они не перестанут ее преследовать, я принужден буду расстаться, кто бы они ни были. — Он сделал ударение на последних словах и продолжал: — Она будет заниматься в моем кабинете, ездить со мной по фабрикам, обедать за одним столом со мной и жить в замке, одним словом, будет постоянно находиться при мне.
Талуэль тем временем успел вернуть себе свое обычное хладнокровие и поспешно сказал:
— Мне кажется, что эта девочка оправдает ваше доверие.
— Мне тоже это кажется.
Между тем Перрина, облокотясь на подоконник, мечтала, любуясь на покрытые цветами лужайки сада, на фабрики, на деревню, с ее домами и церковью, на луга, на прилегающие к ним озерки, серебристая вода которых искрилась под косыми лучами заходящего солнца, на тот лесок, где она сидела в день своего приезда и где в тихом дуновении ветерка она словно слышала голос своей матери, нежно шептавший ей: «Я вижу тебя счастливой».
Фабричный свисток возвестил об окончании работ, и эти резкие звуки, нарушив очарование, сразу вернули ее из области фантазии к действительности. Тогда с высоты своей обсерватории, господствовавшей над улицами деревни и белыми дорогами, пролегавшими через зеленые луга и желтые поля, она увидела, как рассыпался черный муравейник рабочих, разделяясь на ходу на более мелкие группы, быстро исчезавшие в переулках. Вскоре послышался звонок привратника, и экипаж господина Вульфрана показался на главной аллее.
Перрина отошла от окна и торопливо занялась своим туалетом, а ровно в восемь вышла из комнаты и спустилась вниз. Лакей во фраке и в белом галстуке провел ее в столовую, куда вслед затем вошел и господин Вульфран. С ним не было провожатого. Старик, как заметила девочка, шел по тиковой дорожке, проложенной по ковру через всю комнату.
Перрина нерешительно стояла около своего стула, не зная, садиться ей или нет; к счастью, господин Вульфран понял ее колебания.
— Садись, — предложил он.
Тут же начали подавать блюда. Провожавший Перрину лакей поставил перед ней тарелку супу, а Бастьен подал другую тарелку своему хозяину.
Перрина чувствовала бы себя вполне непринужденно, если бы обедала одна с господином Вульфраном; но любопытные взгляды обоих слуг стесняли ее, и она с нетерпением ожидала конца обеда.
— Со времени моей болезни, — проговорил господин Вульфран, — я привык съедать по две тарелки супа, но ты, конечно, не обязана делать то же самое.
— Я так давно не ела супа, что охотно поем его два раза.
Вторым блюдом была баранина с горошком и салатом, на десерт подали сладкие пирожки и редкие фрукты.
— Завтра, если захочешь, можешь пойти осмотреть оранжереи, в которых выросли эти фрукты, — сказал господин Вульфран.
Перрина взяла всего несколько вишен, но он настоял, чтобы она попробовала абрикосы, персики и виноград.
— В твоем возрасте я съел бы все фрукты, которые поданы на стол, если бы мне их предложили.
Тогда старый Бастьен, которому понравилась скромность девочки, с видом знатока выбрал два самых лучших персика и большую кисть винограда и положил ей на тарелку.
Несмотря на это, Перрина была очень довольна, когда окончился обед: чем короче будет испытание, тем лучше, а завтра слуги, удовлетворив свое любопытство, возможно, оставят ее в покое.
— До завтрашнего дня ты свободна, — вставая из-за стола, объявил господин Вульфран, — ты можешь гулять в саду, читать в библиотеке или взять книгу к себе в комнату.
Перрина раздумывала, не предложить ли ей свои услуги господину Вульфрану, как вдруг, подняв голову, увидела Бастьена, делавшего ей знаки, которых она сначала не поняла: в левой руке он как будто держал книгу, которую перелистывал правой, показывая в то же время на господина Вульфрана и безмолвно шевеля губами. Значит, и он тоже советует ей предложить старику почитать ему что-нибудь и, вообще, постараться его развлечь.
— Не нужна ли я вам, сударь? Не хотите ли вы, чтобы я вам почитала? — храбро проговорила она.
Бастьен одобрительно кивнул головой.
— Когда человек работает, то необходимо, чтобы он имел и отдых, — отвечал господин Вульфран.
— Я совсем не устала, уверяю вас.
— Ну, так пойдем ко мне в кабинет.
Перрина не раз спрашивала себя, как проводил хозяин свое время, когда оставался один — ведь читать он не мог. Комната, в которую они вошли, не дала ответа на этот вопрос: вся меблировка кабинета состояла из большого письменного стола, заваленного бумагами, нескольких стульев и большого вольтеровского кресла перед одним из окон. Но вся обстановка говорила, что старик часто проводит здесь целые часы, сидя на большом кресле около окна, хотя и не может любоваться открывающимся видом.
— Что же ты мне почитаешь? — спросил господин Вульфран. — Нравятся тебе описания путешествий?
— Да, сударь.
— И мне тоже: они занимают ум, заставляя его работать. Пойдем в библиотеку.
Библиотека примыкала к кабинету, и, чтобы попасть в нее, нужно было только отворить дверь.
— Ты знаешь журнал «Вокруг света»? — спросил господин Вульфран.
— Нет, сударь.
— Хорошо, алфавитный указатель поможет нам.
Он подвел Перрину к шкапу, где лежал этот список, и велел ей поискать его, на что потребовалось некоторое время; наконец указатель был найден.
— Что мне искать? — спросила девочка.
— На «И», слово «Индия».
Перрина поняла, что старик хочет послушать описание тех стран, где жил его сын и в которых он пытался его искать.
— Нашла, сударь.
— Прочти, что там написано?
— «Индия раджей, путешествие по государствам Центральной Индии и по Бенгальскому президентству, 1871 г. (2) 209 до 288».
— Это значит, что во втором томе 1871 г., на странице 209, мы найдем начало этого путешествия. Возьми этот том, и вернемся в кабинет.
Но когда Перрина достала нужный том с одной из нижних полок, она неподвижно замерла перед портретом, висевшим над камином.
— Что с тобой? — спросил господин Вульфран.
Перрина ответила взволнованным голосом:
— Я смотрю на портрет, который висит над камином.
— Это портрет моего сына, когда ему было двадцать лет; но ты, должно быть, плохо его видишь; подожди, я сейчас освещу его.
Он нажал пуговку, и несколько маленьких лампочек, помещенных над рамой и перед портретом, залили его светом.
Книга выскользнула из рук Перрины, и громкий крик вырвался из ее груди.
— Что с тобой? — тревожно спросил господин Вульфран.
Но Перрина не отвечала. Неотрывно смотрела она на белокурого молодого человека, в зеленом бархатном охотничьем костюме, в высокой фуражке с широким козырьком; он стоял, как живой, одной рукой опираясь на ружье, а другой гладя голову черной испанской собаки. Перрина дрожала как в лихорадке, и слезы градом текли по ее щекам; слышались сдавленные рыдания.
— О чем ты плачешь? — повторил господин Вульфран.
— Этот портрет… ваш сын… вы его отец… — задыхаясь от слез, дрожащим голосом проговорила девочка.
— И ты вспомнила о своем отце? — меняя тон на более ласковый, сказал старик.
— Да, сударь… да, сударь…
— Бедняжка!
Глава XXXII
Как удивлены были оба вечно опаздывающие племянника, когда на следующее утро, войдя по обыкновению в кабинет дяди для разбора корреспонденции, они увидели гам и Перрину, спокойно занимавшую свое место, точно она с вечера и не уходила оттуда.
Талуэль не нашел нужным их предупредить и даже постарался нарочно прийти в кабинет как можно раньше, чтобы посмотреть, как отнесутся они к этому сюрпризу.
А сюрприз вышел очень удачным и доставил немало удовольствия господину «мне кажется», впервые в жизни не угадавшему, что именно должно было ему казаться. Если он и был взбешен незаконным вторжением в его права этой, бог весть откуда взявшейся нищей, то немалым утешением ему послужило то, что и другие поражены этим обстоятельством не меньше его. Какие взгляды, полные гнева и удивления, бросали Казимир и Теодор на Перрину! Видимо, они не могли уяснить, ради чего заседает эта девочка в святилище, куда они проникают только для того, чтобы выслушать приказания или сделать донесения всегда суровому с ними дяде. Талуэль положительно ликовал, и веселая, насмешливая улыбка все утро не сходила с его губ.
