«Опять женщины», – подумалось ему. Почему-то все неприятности он подсознательно ждал именно от женщин. Тогда, в его далеком прошлом, правда, был другой вариант. Она скорее казалась ему талисманом, она хранила его от бед, но стоило ей не пойти вместе с ним на встречу, как его сразу арестовали.
Мысли его плавно перешли на мадам – его давнюю знакомую. Если честно, она даже немного пугала его, Брандо знал, что от нее можно ожидать все что угодно.
Екатерина Александровна Протасова, а именно так звали мадам, обладала скорее мужской хваткой и рассудочностью в делах, нежели женской эмоциональностью. Впрочем, это касается всех деловых женщин. Какое-то время, в начале девяностых, она весьма успешно занималась бизнесом. Это было как раз то самое время, когда люди легко могли нажить громадные капиталы, если только у них хватало для этого сообразительности, наглости и везения. Очень часто случалось, что, кроме этих качеств, необходима была еще и жесткость, даже скорее жестокость, именно жестокость была ее основным методом.
Впрочем, ничего больше о ней Брандо не знал. Ему известно только, что она неожиданно для всех вдруг покончила с делами в России и перебралась на Сардинию, чтобы организовать здесь русский бордель. Сама она утверждала, что хочет прожить оставшееся время в относительном покое, но разве можно назвать спокойным подобное предприятие? Кроме того, исходя из факта, что этот шаг она совершила незадолго до августа 1998 года, который наверняка разорил бы ее, как разорил многих ее партнеров, Брандо предполагал, что ей наверняка было известно об этом августовском кризисе заранее. И то, что она не предупредила даже людей, с которыми работала долгие годы и среди которых был и один ее очень близкий друг, говорило не в пользу ее душевных качеств, но в пользу бизнеса. Кстати, этот близкий друг обанкротился, был убит возле подъезда собственного дома – ему мстили за невозвращенные долги.
Они пролетали над апельсиновыми плантациями, где убирали урожай. Голые по пояс люди с блестящими от пота спинами срывали фрукты и бросали их в корзины.
«Все равно бы я никогда не променял свою жизнь на то, чтобы сейчас вкалывать чернорабочим. Лучше пусть уж меня пристрелят где-нибудь, но я буду знать, что жил все это время не как земляной червяк, – успокаивал себя Брандо. – Хотя лучше бы, конечно, чтоб не пристрелили».
«Эх, – думал с тоской, глядя на те же плантации, Серега, один из бандитов, которых Брандо взял с собой. – Может, лучше бы собирал себе апельсины, горя бы не знал. Надоело так все: иди туда, поймай того, пристрели другого. Завести бы себе жену и детишек, и пропади все пропадом».
Серега мечтательно улыбнулся, но тут же стер улыбку со своего лица, заметив удивленный взгляд товарища.
«Апельсинчик бы сейчас», – просто и безо всяких «если бы» подумал пилот. С утра его мучила невыносимая жажда.
Брандо сердился на себя за то, что в голову лезла всякая чушь… Единственное, что ему оставалось, – это бежать. Размышлять было не о чем.
Весь путь занял не больше сорока минут. Если учесть время, потраченное на разговор с мадам плюс сбор людей, выходило не больше часа.
Едва вертолет приземлился, Брандо сразу связался с группой, которая была послана вдогонку Эльзе и Гордееву. Оказалось, те потеряли из виду беглецов, но было ясно, что те покинули пределы города. Это было довольно странно – Брандо казалось, что сейчас они должны пробиваться к консульству. Хотя, скорее всего, они понимают, что преследователи прежде всего отправятся к консульству.
Глава 16
Когда солнце склонилось к горизонту, черные выгнали всех на площадь перед странным и пугающим сооружением:
– Великое Солнце скажет вам, что и зачем!
Даже детей выгнали смотреть на казнь.
И все вышли. Потому что никто даже и предположить не смел, что это будет не спектакль, не театрализованное представление, а настоящее убийство.
Из окна второго этажа выглянул Минаев.
– Милые вы мои! – гулким басом пророкотал он. – Сегодня трагический день в жизни нашей мирной колонии. Сегодня мы должны очиститься. Освободиться. Каждый организм отторгает от себя больную, гниющую плоть, чтоб не погибнуть. Сами понимаете, дурной пример заразителен… Мы, конечно, имеем право бороться за всеобщее здоровье, тем более за будущее здоровье нашей колонии, наших детей и будущих членов колонии. Мы обязаны поступить твердо и решительно. Любящее отеческое сердце не позволяет нам быть слишком жестоким. Даже в такое время мы трепещем от мысли, что придется видеть страдание человека без надежды. Надежда будет! Мы поступим как велит чувство долга. Но оставим возможность выбора между жизнью и свободой. В этом лабиринте пламени и ловушек можно спастись, выбрав истинную любовь, любовь, которая выше поганой эротики и секса. Только божественная любовь может спасти их…
– Степана вести? – шепнул ему черный из-за портьеры.
– Давно пора! – также шепотом ответил Минаев.
– Минут через десять будет здесь! А бабу?
– Ее попозже, чтоб толпу не волновать, – и продолжил в полный голос: – Мы даровали каждому свою бесконечную любовь и признательность! Свое бесконечное благорасположение! А он предпочел таиться и прятаться! Предпочел подменять божественную любовь пошлостью, слюнявой эротикой, общее великое чувство разменять на мелочь, на мусорные осколки похоти и страсти.
Минут через десять Солнце дал знак подручным, и они вынесли емкости с какой-то жидкостью. Люди встали в очередь, пили и становились агрессивнее. Из толпы слышались проклятия в адрес «согрешивших»… Казалось, толпа готова разорвать их на куски…
В чулане первого этажа очнулась от забытья Антонина, приподнялась, пригладила рукой всклокоченные волосы, прислушалась.
– Потерпи еще немного, – сочувственно произнес охраняющий ее черный. – Для тебя скоро все кончится и будет хорошо.
В деревенском погребе заскрипел засов, дверь раскрылась.
– Вы там спите, что ли? – пробурчала недовольная баба. – Выходите. Тут ваш парень прибегал. Виновника требуют! Говорит, все у них уже готово. Только его и ждут. Истомились, поди.
По лестнице вразвалочку, будто нехотя, поднялся сонный Шурик, жмурясь от света. За ним, подталкиваемый сзади, Степан. Потом показался Ванька.
– Пропесочат тебя, Степка, капитально, – пообещал Ванька. – И за бабу, и за прочие художества.
– Какие еще художества?
– А у тебя что, грехов нету? – заулыбался Шурик. – Ты же не ангел, наверное? Да и ангелы, говорят, тоже спотыкаются.
– Жрать-то мы будем? – сердито спросил Ванька.
– Простоквашу, – буркнул Степан.
– Я те пошучу! – замахнулся на него Шурик. – Молод еще насмехаться над взрослыми.
– Серьезно, Шур, где бы нам червячка заморить?
– Топай, придем, тогда и поднимем вопрос.
Баба закрыла за ними калитку.
А они, словно трое близких приятелей, помогая друг другу, перебрались через большую лужу, что была на дороге напротив дома, прошли мимо развалившихся скотных сараев и углубились в лес.
Прошли по извилистой тропинке, пересекли широкую поляну.
А вот и пруд, подернутый ряской. У дальнего берега в тени свесившихся над водой берез белели восхитительные лилии… Песчаный берег, на котором по утрам собирались для моления колонисты…
Конвойные провели Степана через заросли вдали от людей, вывели из-за дома – к толпе, уже разгоряченной, уже жаждущей крови! Требующей мести!
– Пусть он ответит сполна за предательство светлых идеалов! – грохотал бас Солнца.
– Смерть! – бесновалась толпа.
Степан доверительно наклонился к Шурику:
– Что это тут у вас произошло? Чего это они взбесились?
– Тебя встречают, пацан! – расхохотался Шурик. – Ты че, не догоняешь? Нам нужна жертва, чтоб порядок навести! Чтоб люди вздрогнули и сплотились! Чтоб все кровью умылись. Твоей! Чтоб у всех мозги прочистились. И глаза открылись. Чтоб понимали, кто тут есть кто. И что от них требуется. Забыли вольницу.
– Расчеши извилины, братело! – похлопал Степана по спине довольный Ванька. – Хотя они тебе уже не пригодятся.
– Это еще почему? – удивился Степан.
– Да так, – с презрением, как на идиотика, посмотрел на него Ванька. – Ты что, нарочно притворяешься? Тебя же сейчас казнить будут. Вместе с твоей бабой.
– Как это? – опешил Степан.
Из окна второго этажа басил Минаев:
– Вот он! Трепещет перед вами! Совесть мучает его! Смотрите, у него дрожат колени, он боится! Знает кошка, чье масло съела! Но мы не звери!
– Смерть! Огонь смоет грехи! – бесновались разгоряченные сектанты.
– Тихо, – успокаивал их Солнце. – Мы дадим им шанс! Сейчас мы запустим их в лабиринт! Это лабиринт их заблуждений! Из этого лабиринта есть выход! Он должен быть! И он есть! Этот выход – в рассуждении и велении сердца! Я подскажу его! Это лабиринт абсолютной любви! Светлой и чистой, как само солнце! Если их сердца выберут любовь без пошлого секса, без эгоизма и сладострастия… Они вознесутся выше пламени! Выше бренного мира! И навеки соединятся в любовном порыве очищающего огня!
