Однако властитель, умеющий распознать зло в зародыше, не обладает настоящей мудростью, а она дана только немногим. Если подумать о начале крушения Римской империи, окажется, что оно произошло только потому, что начали нанимать на военную службу готов. Так подрывались понемногу силы Римской империи, и вся ее доблесть передавалась варварам. Итак, я заключаю, что без собственных войск ни одно княжество не находится в безопасности; наоборот, оно всецело отдано на волю судьбы, не имея той силы, которая защищала бы его в несчастии. Мудрые люди всегда думали и говорили, что «нет ничего столь слабого и непрочного, как молва о могуществе, не утвержденном на собственных силах». Собственные же войска – это те, которые составлены или из подданных, или из сограждан, или из людей, обязанных одному тебе; все остальные – наемные или вспомогательные. Средства образовать свои войска найдутся легко, если вдуматься в учреждения четырех государей, названных мной выше, и посмотреть, как Филипп, отец Александра Великого, и многие республики и князья создавали и устраивали свои вооруженные силы. Я всецело ссылаюсь на их установления.
Глава XIV
Как надлежит князю поставить военное дело
Итак, Князь не должен иметь другой цели, другой мысли, никакого дела, которое стало бы его ремеслом, кроме войны, ее учреждений и правил, ибо это – единственное ремесло, подобающее повелителю. В нем такая сила, которая не только держит у власти тех, кто родились князьями, но нередко возводит в это достоинство частных людей. И наоборот, можно видеть, что, когда князья думали больше об утонченной жизни, чем об оружии, они лишались своих владений. Главная причина потери тобой государства – пренебрежение к военному ремеслу, а условие приобретения власти – быть мастером этого дела. Франческо Сфорца мощью оружия сделался из частного человека герцогом Миланским, а сыновья его, избегавшие тягот военной жизни, сделались из герцогов частными людьми. Ведь одна из причин бедствий, постигающих тебя, если ты безоружен, – та, что тебя презирают. Это срам, которого Князь должен беречься, как будет сказано ниже. Действительно, между вооруженным и безоружным нет никакого соответствия; бессмысленно, чтобы вооруженный подчинялся добровольно безоружному или чтобы безоружный был в безопасности среди вооруженных слуг. Конечно, раз один презирает, а другой подозревает, то невозможно им вместе хорошо делать одно дело. Поэтому если Князь ничего не понимает в военном деле, то, помимо прочих бед, о чем уже сказано, он не может ни внушить своим солдатам уважение к себе, ни положиться на них.
Итак, Князь никогда не должен отвлекать свой ум от занятий делами военными (а во время мира ему надо больше упражняться, чем на войне); этого он может достигнуть двумя способами: упражняться на деле или в мыслях. Что касается дел, то Князь, помимо заботы о том, чтобы люди его были в порядке и хорошо обучены, должен постоянно бывать на охоте, приучить таким образом тело к неудобствам и притом усвоить природу местности, узнать, где возвышаются горы, сходятся долины, лежат равнины, знать свойства рек и болот и относиться ко всему этому с величайшим вниманием. Такое знание полезно вдвойне. Во-первых, Князь научается знать свою страну и может лучше понять, как ее защищать; во-вторых, благодаря знакомству с этими местами и привычке к ним он легко разбирается в любой другой местности, которую ему случится увидеть впервые; ведь, например, холмы, долины, равнины, реки, болота Тосканы и других земель имеют некоторое сходство, так что знание местности в одной стране много помогает знанию ее в остальных.
Князь, у которого не хватает этой опытности, не имеет первого свойства полководца – того, которое учит настигать врага, располагаться лагерем, вести войска, распоряжаться боем и с пользой для себя осаждать города. Превознося Филопемена[116], вождя ахеян, писатели, между прочим, особенно хвалили его за то, что в мирное время он думал только о средствах вести войну; гуляя с друзьями, он часто останавливался и так с ними беседовал: если бы враги были на том холме, а мы с нашим войском находились здесь, у кого из нас было бы преимущество? Как можно было бы двигаться против них, сохраняя боевой порядок? Что следовало бы делать, если бы мы захотели отступить? Как нужно было бы их преследовать, если бы отступали они? Так он во время прогулки разбирал с ними все случаи, которые могут произойти с войском, выслушивал их мнение, высказывал свое, подкрепляя его доводами. И благодаря этим непрестанным размышлениям никогда под его началом не могло произойти с войсками такой случайности, при которой он оказался бы беспомощным.
Что касается упражнений мысли, то Князь должен читать историю и сосредоточиваться в ней на делах замечательных людей, вглядываться в их действия на войне, изучать причины их побед и поражений, чтобы быть в состоянии избежать одних и подражать другим; всего важнее ему поступать, как уже поступал в прежние времена какой-нибудь замечательный человек, взявший за образец кого-либо, до него восхваленного и прославленного, жизнь и дела которого были всегда у него перед глазами. Так, говорят, что Александр Великий подражал Ахиллесу, Цезарь – Александру, Сципион – Киру. Кто читает жизнь Кира, написанную Ксенофонтом[117], тот видит затем в жизни Сципиона, насколько это подражание способствовало его славе и как он в целомудрии, приветливости, человеколюбии и щедрости руководился делами Кира, описанными Ксенофонтом.
Подобных же путей должен держаться правитель мудрый и никогда не оставаться праздным в мирное время, но усердно накоплять силы, чтобы оказаться крепким в дни неудач, так что, если судьба от него отвернется, она нашла бы его готовым отразить ее удары.
Глава XV
О свойствах, за которые хвалят или порицают людей и больше всего князей
Остается теперь рассмотреть, как надлежит Князю поступать и обращаться с подданными и друзьями.
Так как я знаю, что об этом писали многие, то боюсь прослыть самонадеянным, если буду писать о том же, потому что при обсуждении этого предмета я больше всего отойду от взглядов других. Однако намерение мое – написать нечто полезное для того, кто это поймет, почему мне и казалось более верным искать настоящей, а не воображаемой правды вещей. Многие измыслили республики и княжества, никогда не виданные и о которых на деле ничего не было известно. Но так велико расстояние от того, как протекает жизнь в действительности, до того, как до́лжно жить, что человек, забывающий, что делается ради того, что до́лжно делать, скорее готовит свою гибель, чем спасенье. Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра. Поэтому Князю, желающему удержаться, необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться или не пользоваться этим, смотря по необходимости.
Итак, оставляя в стороне все вымыслы о Князе и рассуждая о вещах, бывающих на деле, я скажу, что всем людям, о которых принято говорить, особенно князьям, как поставленным выше других, приписываются какие-нибудь из качеств, приносящих им осуждение или похвалу; так, один считается щедрым, другой скаредным (я пользуюсь тосканским выражением (misero), потому что жадный (avaro) означает на нашем языке и того, кто стремится приобретать хотя бы грабежом; скаредным мы называем человека, который слишком боится пользоваться своим); один слывет благотворителем, другой хищником; один жестоким, другой милостивым; один предателем, другой верным; один изнеженным и робким, другой грозным и смелым; один приветливым, другой надменным; один развратным, другой целомудренным; один искренним, другой лукавым; один крутым, другой уступчивым; один серьезным, другой легкомысленным; один религиозным, другой неверующим, и тому подобное. Всякий, я знаю, согласится, что было бы делом, достойным величайшей хвалы, если бы нашелся Князь, который из всех названных свойств имел бы только те, что считаются хорошими. Но так как нельзя ни обладать ими всеми, ни вполне проявлять их, потому что этого не допускают условия человеческой жизни, то Князь должен быть настолько мудр, чтобы уметь избегать бесславия таких пороков, которые лишали бы его государства, других же пороков, не угрожающих его господству, он должен беречься, если это возможно; если же он не в силах это сделать, то может дать себе волю без особенных колебаний. Наконец, пусть он не страшится дурной славы тех пороков, без которых ему трудно спасти государство; ведь если вникнуть как следует во все, то найдется нечто, что кажется добродетелью, но верность ей была бы гибелью Князя; найдется другое, что кажется пороком, но, следуя ему, Князь обеспечивает себе безопасность и благополучие.
Глава XVI
О щедрости и бережливости
Итак, я начну с первых названных выше качеств и скажу, как хорошо было бы прослыть щедрым. Однако щедрость, проявленная так, что она за тобою признается, тебе вредит, ибо если она осуществляется с настоящей добродетелью и как до́лжно, то о ней не узнают и тебя не покинет худая слава скупца. Поэтому, если хочешь сохранить среди людей имя щедрого, нельзя поступиться ни одной чертой роскоши – настолько, что такой Князь всегда истратит на подобные дела все свои средства и в конце концов, если захочет сохранить славу щедрости, будет вынужден невероятно обременить народ, выжимать налоги и идти на все что можно, лишь бы добыть денег. Это понемногу сделает его ненавистным для подданных, и так как он обеднеет, то никто не будет его уважать; с подобной щедростью, обидев многих, наградив всего нескольких, он больно почувствует первое же затруднение и дрогнет от малейшей опасности; если же он это поймет и захочет остановиться, то сейчас же встретится с обвинением в скаредности. Поэтому раз Князь не может, не вредя себе, так проявлять эту добродетель щедрости, чтобы о ней знали, то, если он благоразумен, не надо ему бояться прозвища скупца – ведь со временем его всегда сочтут более щедрым, когда увидят, что благодаря его бережливости ему хватает имеющихся доходов, что он может защищаться от воюющих с ним и предпринимать походы, не отягощая народ. Таким образом, он будет щедрым для всех, у кого ничего не берет, а таких бесконечное множество, скупым же – для всех, кому не дает, то есть для немногих. В наши времена мы видели, что великие дела творили только те, кого считали скупцами, прочие погибли. Папа Юлий II, который воспользовался славой щедрости, чтобы добиться папства, потом и не думал держаться за нее, потому что ему нужно было вести войны.
