Возвращаясь к тому, нужно ли Князю, чтобы его любили или боялись, я заключаю, что так как люди любят как им вздумается, а боятся по воле властителя, то мудрый Князь должен опираться на то, что зависит от него, а не на то, что зависит от других; надо только суметь избежать ненависти, как сказано выше.
Глава XVIII
Как князья должны держать свое слово
Как похвально было бы для Князя соблюдать данное слово и быть в жизни прямым, а не лукавить – это понимает всякий. Однако опыт нашего времени показывает, что великие дела творили как раз князья, которые мало считались с обещаниями, хитростью умели кружить людям головы и в конце концов одолели тех, кто полагался на честность. Вы должны поэтому знать, что бороться можно двояко: один род борьбы – это законы, другой – сила; первый свойствен человеку, второй – зверю. Так как, однако, первого очень часто недостаточно, приходится обращаться ко второму. Следовательно, Князю необходимо уметь хорошо владеть природой как зверя, так и человека. Этому скрытым образом учили князей старинные писатели, сообщавшие, как Ахилл и много других древних князей были отданы на воспитание кентавру Хирону, чтобы он за ними наблюдал и охранял их. Иметь наставником полузверя-получеловека означает не что иное, как то, что Князю нужно уметь владеть природой того и другого; одно без другого непрочно.
Итак, раз Князь вынужден хорошо владеть природой зверя, он должен взять примером лисицу и льва, так как лев беззащитен против ceтей, а лисица беззащитна против волков. Следовательно, надо быть лисицей, чтобы распознавать западню, и львом, чтобы устрашать волков. Люди, бесхитростно полагающиеся на одну только львиную силу, этого не понимают. Итак, разумный правитель не может и не должен быть верным данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудивших его дать обещание. Если бы люди были все хороши, такое правило было бы дурно, но так как они злы и не станут держать слово, данное тебе, то и тебе нечего блюсти слово, данное им. Никогда не будет у Князя недостатка в законных причинах, чтобы скрасить нарушение обещания. Этому можно было бы привести бесконечное число недавних примеров и показать, сколько мирных договоров, сколько обещаний союза обратились в ничто, в пустой звук из-за вероломства князей. Кто искуснее других умел действовать по-лисьему, тому и приходилось лучше. Однако необходимо уметь хорошо скрыть в себе это лисье существо и быть великим притворщиком и лицемером: ведь люди так просты и так подчиняются необходимости данной минуты, что, кто обманывает, всегда найдет такого, который даст себя обойти.
Об одном недавнем примере я не хочу умолчать. Александр VI никогда ничего другого не делал, как только обманывал людей, никогда ни о чем другом не думал и всегда находил кого-нибудь, с кем можно было это проделать. Никогда не было человека, который убеждал бы с большей силой, утверждал бы что-нибудь с бо́льшими клятвами и меньше соблюдал; однако ему всегда удавались любые обманы, потому что он хорошо знал мир с этой стороны.
Итак, нет необходимости Князю обладать всеми описанными выше добродетелями, но непременно должно казаться, что он ими наделен. Больше того, я осмелюсь сказать, что если он их имеет и всегда согласно с ними поступает, то они вредны, а при видимости обладания ими они полезны; так, до́лжно казаться милосердным, верным, человечным, искренним, набожным; до́лжно и быть таким, но надо так утвердить свой дух, чтобы при необходимости стать иным ты бы мог и умел превратиться в противоположное. Тебе надо понять, что Князь, и особенно Князь новый, не может соблюдать все, что дает людям добрую славу, так как он часто вынужден ради сохранения государства поступать против верности, против любви к ближнему, против человечности, против религии. Наконец, он должен быть всегда готов обернуться в любую сторону, смотря по тому, как велят ветры и колебания счастья, и, как я говорил выше, не отклоняться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо.
Итак, Князь должен особенно заботиться, чтобы с уст его никогда не сошло ни одного слова, не преисполненного перечисленными выше пятью добродетелями, чтобы, слушая его и глядя на него, казалось, что Князь весь благочестие, верность, человечность, искренность, религия. Всего же важнее видимость этой последней добродетели. Люди в общем судят больше на глаз, чем на ощупь; глядеть ведь может всякий, а пощупать только немногие. Каждый видит, каким ты кажешься, немногие чувствуют, какой ты есть, и эти немногие не смеют выступить против мнения толпы, на стороне которой величие государства; а ведь о делах всех людей и больше всего князей, над которыми нельзя потребовать суда, судят по успеху. Пусть Князь заботится поэтому о победе и сохранении государства – средства всегда будут считаться достойными и каждым будут одобрены, потому что толпа идет за видимостью и успехом дела. В мире нет ничего, кроме толпы, а немногие только тогда находят себе место, когда толпе не на кого опереться. Есть в наше время один Князь – не надо его называть, – который никогда ничего, кроме мира и верности, не проповедует, на деле же он и тому, и другому великий враг, а храни он верность и мир, не раз лишился бы и славы, и государства.
Глава XIХ
Каким образом избежать презрения и ненависти
Обсуждая выше качества Князя, я уже сказал о самых для него важных, поэтому остальные хочу обсудить кратко, имея в виду общее правило, что Князь, как отчасти уже говорилось, должен стараться избегать таких дел, которые вызвали бы к нему ненависть и презрение. Всякий раз, как он этого избегнет, Князь сделает свое дело, а от прочих укоров никакой опасности для него не будет. Как я говорил, ненависть к нему вызывается прежде всего алчностью, захватом имущества подданных и жен их; от этого он должен воздержаться. Если не трогать имущество и честь людей, то они вообще довольны жизнью, и приходится бороться только с честолюбием немногих, которое можно обуздать разными способами и очень легко. Князя презирают, если считают его непостоянным, легкомысленным, изнеженным, малодушным, нерешительным; этого Князь должен остерегаться, как подводного камня, и надо ему умудриться сделать так, чтобы в поступках его признавались величие, смелость, обдуманность, твердость; по частным же делам подданных Князю надо стремиться к тому, чтобы приговор его был нерушим, и утвердить о себе такое мнение, чтобы никто не подумал обмануть Князя или перехитрить его.
Князь, который заставляет людей так думать о себе, пользуется очень большим уважением, а против правителя, которым дорожат, трудно составить заговор, и нелегко на него напасть, раз известно, что он человек выдающийся и в почете у своих. Дело в том, что Князю должны быть страшны две опасности: одна – изнутри, от подданных, другая – извне, от иноземных государей. От второй защищаются хорошим оружием и хорошими союзами; если есть хорошее оружие, всегда будут и хорошие друзья, а дела внутри страны всегда будут устойчивы, если все благополучно вовне, лишь бы не начались заговоры и не пошла бы из-за этого смута. Если бы даже внешние дела и расстроились, то Князь, который управлял и жил, как мною указано, и при том не растеряется, всегда выдержит любой натиск, подобно Набиду Спартанскому, о чем я уже сказал. Что же касается подданных, то при спокойствии вовне приходится опасаться, как бы они не злоумышляли тайно; от этого Князь вполне может себя оградить, стараясь не возбуждать ненависти и презрения и устроив дела так, чтобы народ был им доволен; последнего надо непременно достигнуть, как подробно говорилось выше. И одно из сильнейших средств, какое имеется у Князя против заговоров, состоит именно в том, чтобы народ в целом не ненавидел и не презирал его: ведь заговорщик всегда верит, что убийством Князя он удовлетворит народ; если же он боится, что этим возмутит его, то на такое дело у него не хватит духу, потому что препятствиям для заговорщиков нет числа. Из опыта видно, что заговоров было много и лишь малое число их кончилось удачно; дело в том, что заговорщик не может быть один и может искать себе товарищей только среди людей, которые, по его мнению, недовольны. Как только ты раскрыл свою душу какому-нибудь недовольному, ты дал ему средство поправить свои дела, потому что, выдав тебя, он может надеяться и всяческие блага; понимая, таким образом, что с этой стороны выигрыш обеспечен, а что с другой – дело сомнительно и полно опасностей, сообщник для сохранения верности должен быть или редкостным другом тебе, или упорнейшим врагом Князя. Чтобы коротко выразить суть дела, я скажу, что на стороне заговорщика нет ничего, кроме страха, подозрительности, боязни кары, и это его ужасает, за Князем же стоят величие власти, законы, защита друзей и государства, и это его охраняет. Таким образом, если ко всему этому прибавится народное расположение, то немыслимо, чтобы у кого-нибудь хватило бы дерзости на заговор. Ведь обыкновенно заговорщику грозит опасность еще до исполнения его злого дела, а теперь он должен страшиться и дальше, так как народ будет ему после осуществления его замысла врагом, и он не может надеяться, что найдет где бы то ни было убежище.
