За спиной послышался скрип снега. Доктор резко обернулся, но то был всего лишь Йозеф — невысокий и крепкий пятидесятилетний мужчина, который ухаживал за животными. В тяжелом черном тулупе он сам немного походил на уменьшенную копию одного из тех медведей, которых так любил. Йозеф прихрамывал, припадая на левую ногу; с заметным трудом он волочил ведро, полное свежего мяса, чуть припорошенного снегом.
Заметив Рашера и дикарку, Йозеф остановился, поставил ведро и довольно долго разглядывал эту пару. Пыхтел он при этом как паровоз, порой лица было не разглядеть за облаком пара.
— Эй! Так ты ее совсем заморозишь. — Йозеф почесал небритую щеку. — Старые привычки, а?
— Что?
Лицо доктора враз окаменело.
— Ну там, — сказал Йозеф, — когда ты выгонял этих русских голышом на мороз и давай их водой поливать…
— Это были важные медицинские исследования. Вы знаете, сколько наших солдат гибло на Восточном фронте от переохлаждения? И скольких из этих смертей мы могли бы избежать, если бы больше знали о воздействии низких температур на человеческий организм?
Йозеф виновато сложил руки на груди.
— Ну, ты уж прости старика. — Он усмехнулся, показав кривые и гнилые зубы. — Наука — значит, наука. Я в ней ничего не смыслю. Наша фрау Ледышка вон тоже наукой занимается… А я уже старик, мне бы со зверюшками понянькаться — и то радость.
На самом деле никаким стариком Йозеф не был, но ему нравилось считать себя таковым. Подхватив ведро, он заковылял к вольеру.
— Красивая у тебя цаца, — сказал Йозеф, поравнявшись с доктором. — Прям как с картинки… Не староват ты для нее?
— У меня есть приказ начальника станции, — холодно сказал Рашер. — Я должен научить ее говорить. Эта дикарка владеет важной информацией.
— Мне-то чего? Надо — значит, надо… Приказы, они того, не обсуждаются? — демонстративно медленно Йозеф подмигнул доктору.
Рашер только скрипнул зубами. Будь на месте Йозефа ктолибо другой, за подобное пренебрежение субординацией последовало бы незамедлительное наказание. Но к «старику» на станции было особое отношение. Рашер не знал, откуда пошло такое поверье, но считалось, что если кто-то обидит Йозефа, то с ним неминуемо что-то случится. Поговаривали, что охранник, убитый нефелимом, за час до того наорал на «старика». Доктор в приметы не верил — себе он говорил, что просто соблюдает традицию. Йозеф же этим пользовался. В какой-то мере он старательно играл роль шута при королевском дворе и, не стесняясь, говорил всем, что он думает. Всем, кроме Хель.
Подойдя к вольеру медведя, Йозеф загремел засовами.
— Бедняжка. — «Старик» покачал головой. — Два дня как ничего не ел… Отказывается от еды, и все тут.
— А вы не боитесь входить к нему? — спросил Рашер.
— Чего бояться-то? — фыркнул Йозеф. — Это легче, чем в кабинет к нашей фрау Ледышке…
— Хм… А если медведь решит на вас напасть? Все-таки вы заходите в клетку к опасному хищнику, да еще и с мясом в руках… Звери чуют запах крови.
— Напасть? Черныш? — Йозеф расхохотался. — Да ни в жисть. Он и мухи не обидит. Правда, здесь нет мух, но если бы они здесь были, жили бы они с ним в мире и согласии.
Йозеф проковылял к корыту. Медведь, услышав шаги, проснулся и приподнял голову. Послышалось грозное утробное рычание. Медведь привстал, отряхиваясь от снега и льдинок. Рашер заметил, как напряглась девушка-дикарка.
— Мед-ведь, — повторил он. И для пущей наглядности прорычал: — Р-р-р!
Может, хоть так она поймет? Девушка молчала.
— Да тише ты, зверюга, — прикрикнул «старик». — Еды я тебе принес.
Медведь понуро опустил голову и уставился на ведро в руках Йозефа, но особого энтузиазма в мутных глазах зверя Рашер не увидел. Смотритель ногой перевернул таз, выбрасывая обледенелое мясо, и вытряхнул туда новую порцию. Медведь только понюхал угощение и отвернулся.
— Ну что же ты, бедняжка, не ешь-то ничего!
Безо всякого страха Йозеф потрепал огромного зверя по загривку. Медведь громко фыркнул.
— Ну, хоть немножечко, а? — продолжил увещевать его Йозеф. — Без жратвы оно никак нельзя, приятель…
Но все его усилия оказались тщетны. Йозеф повернулся к Рашеру.
— Эй, док… А вдруг он заболел, а? Совсем ведь ничего не жрет. Может, осмотрите его? Там, трубочкой послушаете, пульс всякий?
— Я? — Рашер растерялся. — Я же не ветеринар…
— Конечно, — буркнул «старик». — Это оно не девок морозить.
— Простите, Йозеф, но я действительно не знаю, чем здесь можно помочь. Я скажу начальнику станции.
— Фрау Ледышке? — переспросил Йозеф. — Так это из-за нее он такой. Это все потому, что Ледышка запретила ему песенки играть. А Черныш без музыки никуда. Хиреет бедолага.
Йозеф демонстративно громко вздохнул, и, словно бы вторя ему, медведь шумно выдохнул облако пара.
— Может, того-этого?
— Что?
— Ну, я поиграю Чернышу песенок? А вы никому не скажете?
— Начальник станции четко сказала, что не желает, чтобы ее зверя превращали в циркового клоуна.
— Циркового клоуна! Я ж не на самокате его учу кататься! Я ж для его блага… Ну сами посмотрите — совсем загибается зверюга. А Черныш, он «Эрику» любит. Слышали бы вы, как он мне подпевает! Нам бы с ним в цирке выступать… Тьфу, простите, герр доктор. Всего одну песенку?
— Если начальник станции узнает…
— Так она и не узнает, — уверенно заявил Йозеф. — Вы же ей не расскажите?
Рашер посмотрел на огромную тушу медведя. А если «старик» прав? Хель ведь не обрадуется, если с медведем что-нибудь случится.
— Одну песню, Йозеф, — сказал он. — В порядке научного эксперимента. Если медведь и в самом деле начнет после этого есть…
— Вот спасибо, герр доктор. Хороший ты мужик, хоть и девок морозишь.
Откуда-то из глубин тулупа Йозеф вытащил старенькую губную гармонику. Постучал по ладони, будто выколачивал из нее пыль.
— Ну, старик, — сказал он медведю, — я тут тебе поиграю, а ты давай пожри чего-нибудь. Тут у нас как в лучших ресторанах — и музыка тебе, и девки вон, гляди, тоже есть… Эх, док, знал я одну шведочку, так на твою цацу была похожа! А плясала как — ух! Может, и твоя попляшет?
— Не увлекайтесь, Йозеф, — резко сказал Рашер.
— Ладно, ладно, — ухмыльнулся «старик». — Но плясала она — как вспомню, аж зубы сводит. И на столе, и в койке…
Прежде чем Рашер успел что-либо сказать, Йозеф заиграл начало «Эрики».
При первых звуках гармоники девушка-дикарка изменилась в лице. В глазах вспыхнул огонь. Она рванулась к ограде вольера, чуть ли не бросилась на колючую проволоку. Рашер едва успел схватить ее за рукав. Девушка обернулась.
— Вимо? — с мольбой в глазах посмотрела она на Рашера.
— Что?
Он уже слышал от девушки это слово, но пока еще не выяснил, что оно означает. Дикарка повторяла его по любому поводу.
— Вимо? — Девушка принялась тереть ладонью губы.
Доктор не понял, что она пытается показать. Йозеф оказался сообразительнее.
— Глянь! — сказал он, прекращая играть. — А девка тож на гармошке играет!
Дикарка убрала руку.
— Уло Вимо? — Голос прозвучал жалобно и обреченно.
— Кажется, вы напугали ее, Йозеф…
— Да бросьте вы, док. Чем я ее напугал? Она, поди, тоже музыку любит… Шведочка моя вон так музыку любила, что специально граммофон на ночь заводила. Чтоб танцевать было сподручнее.
— Йозеф! Продолжайте играть…
Хмыкнув, «старик» продолжил песню. Медведь беспокойно заворочался, уши его задергались. Приподняв голову, он завыл. Только человек, начисто лишенный слуха и чересчур богатый воображением, мог услышать в этом вое мелодию «Эрики». Йозеф подходил по всем параметрам.
— Вимо… — прошептала девушка, отступая от ограды. — Вурл кайле Вимо…
— Проклятье, — выдохнул Рашер. — Скажи ты это все по-человечески! Что значит «Вимо»? Человек, медведь, музыка, снег, какой-то вопрос?
Дикарка только захлопала длиннющими ресницами. Рашер ткнул себя пальцем в грудь:
— Вимо? — Девушка в ужасе отшатнулась. Доктор указал на Йозефа: — Вимо?
Дикарка замотала головой. Рашер засопел.
— Вимо? — чуть ли не выкрикнул он, разворачиваясь и указывая на все вокруг. — Ну, где тут твое «вимо»?
Слова застряли в горле. Секунду спустя Йозеф прекратил играть. Дикарка хрипло вскрикнула и попятилась.
— Зигмунд, надеюсь, вы объясните, что за концерт вы здесь устроили? — спросила Хель.
— Я? — Рашер сглотнул.
Откуда? Он должен был услышать скрип снега, должен был заметить, как она подходит, еще издали.
— Я учу дикарку говорить…
— Разумеется.
Хель повернулась к девушке, оглядела ее сверху вниз. Дикарка замерла. Лицо ее совсем побелело.
— Что это? — спросила Хель, указав на загон.
— Мед-ведь, — отчетливо произнесла девушка.
Хель усмехнулась.
