И чаще всего довольно грязное. А если что-нибудь пойдет не так, еще и противное, особенно если видишь, как кто-то бьется в смертной агонии. В общем, занятие это нелегкое, даже если речь идет о животных на ферме.
Убивать людей на порядок хлопотнее, грязнее и противнее. Подобный выбор дается нелегко. Ведь надо все просчитать, обдумать возможные последствия. Конечно, каждый может убить в порыве страха или ненависти – в таком случае не до расчетов или осознанного выбора. Вы просто позволяете своим эмоциям руководить вашими действиями.
В глазах Фитца я видел все: как он рассчитывает, оценивает и делает выбор. Лицо его побледнело, но зубы оставались стиснуты, а взгляд – тверд.
До сих пор не знаю точно, что руководило мной тогда, но я пригнулся к его уху.
– Не смей! – гаркнул я.
Парень, начинавший уже подбирать ноги для броска, застыл.
– Он только этого и ждет, Фитц, – настойчиво продолжал я. – Он нарочно плюнул, чтобы тебя к этому подтолкнуть. Он ждет наготове. Он убьет тебя, не успеешь ты и на ноги подняться.
Фитц огляделся по сторонам, но взгляд его прошел сквозь меня. Значит, он меня не видел. Ну-ну…
– Я бывал на твоем месте, парень. Я знаю этот тип людей. Не будь слабаком. Не дари ему того, чего он от тебя хочет.
На мгновение Фитц крепко зажмурился. Потом медленно перевел дух, и тело его заметно расслабилось.
– Умно, – одобрил лысый. – Делай каждый раз верный выбор, и мы, возможно, еще поработаем вместе.
Фитц сглотнул и поморщился, словно от противного привкуса во рту.
– Да, сэр, – произнес он. – Пойду проверю, все ли в порядке у входа.
– Отличная идея, – согласился лысый. – Тем более я бы предпочел не видеть тебя некоторое время.
Он повернулся и направился прочь от Фитца. По пути он задержался, чтобы тронуть одного из юнцов за плечо и негромко прошептать тому что-то.
Фитц быстро, бесшумно поднялся и вышел из цеха обратно в коридор. Только оказавшись вне поля зрения лысого, он зябко охватил себя руками и ускорил шаг. Его трясло.
– Я не сошел с ума, – произнес он. – Я не сошел с ума. Я не сошел с ума.
– Ну… В общем-то, нет, – заверил я его, стараясь не отставать. – Зачем ты работаешь на такого говнюка?
– Ты мне мерещишься, – заявил Фитц.
– Черта с два мерещусь, – возразил я. – Я только никак не пойму, почему так получается, что ты меня слышишь.
– Я не сошел с ума! – яростно повторил Фитц и зажал уши руками.
– Совершенно уверен, что это тебе не поможет, – заметил я. – Я имею в виду, что меня воспринимает твое сознание, а не слух. Думаю, просто так получается, что ты воспринимаешь это как… как… этот ваш формат Эм-Вэ-четыре, а не как фильм.
– Эм-Пэ-три, – машинально поправил меня Фитц, рывком отнял руки от ушей и, широко раскрыв глаза, огляделся по сторонам. – Э-э-э… Ты… ты правда здесь?
– Здесь-здесь, – подтвердил я. – Хотя любая мало-мальски пристойная галлюцинация говорила бы тебе то же самое.
Фитц ошеломленно моргнул:
– Эм. Я не хочу тебя злить или что-то в этом роде, но… кто ты такой?
– Я тот, кому не нравится видеть, как в его друзей стреляют, Фитц.
Шаги Фитца замедлились. Затем он прижался спиной к стене – скорее рефлекторно, нежели осмысленно. Долгое мгновение он стоял не шевелясь.
– Ты… дух?
– Формально – да, – подтвердил я.
Он судорожно сглотнул:
– Ты работаешь на Леди-Оборванку?
Адские погремушки, да этот мальчишка до смерти боялся Молли. А я хорошо представлял себе парнишек вроде Фитца, тем более что и сам рос в похожих условиях. Я встречал таких в домах у приемных родителей, в детских домах, в школах и летних лагерях. Крепкие орешки, прошедшие естественный отбор, понимающие, что о тебе никто не позаботится, кроме тебя самого. Конечно, не все, пережившие это, обладают таким опытом, но даже малая его часть действует строго по Дарвину. Она отбирает сильнейших. Таких, как Фитц.
Далеко не глупых, но и запугать их далеко не просто.
Фитц очень боялся Молли.
Мой желудок неприятно сжался.
– Нет, – заверил я его. – Я на нее не работаю. Я не ее подчиненный.
Он нахмурился:
– Тогда… На эту су… на бывшую полицейскую?
– Парень, – сказал я ему, – ты даже не представляешь, на что напоролся. Ты не на тех оружие направил. Я теперь знаю, где ты живешь. Они тоже узнают.
Он побледнел.
– Нет, – пробормотал он. – Послушай… ты ведь не знаешь, каково это здесь. Зеро и другие, они ничего не могут с этим поделать. Он не позволяет им делать ничего, кроме того, что он сам хочет.
– Ты имеешь в виду лысого?
Фитц издал натянутый, полуистерический смешок:
– Он называет себя Аристидом. И у него есть сила.
– Сила помыкать шайкой подростков?
– Говорю же, ничего ты не знаешь, – тихо продолжал Фитц. – Он говорит тебе что-то сделать, и… и ты это делаешь. Тебе даже в голову не приходит ослушаться. И он… он двигается так быстро. Я не… Я думаю, что он, возможно, и не человек вовсе.
– Он человек, – заверил я. – Просто очередной засранец.
На лице у Фитца обозначилось что-то вроде очень, очень слабой улыбки.
– Если это правда, то как ему это удается?
– Он заклинатель, – объяснил я. – Чернокнижник. Средненьких способностей и большого самомнения. Он владеет несколькими незнакомыми мне приемами кинетомантии – благодаря этому он и перемещается так быстро. И еще обладает некоторым умением залезать в чужие мозги – совсем слабеньким, если ему для грязной работы приходится подбирать подростков.
– Тебя послушать, так он мелкая сошка… вроде угонщика или кого-то вроде.
– По большому счету так оно и есть, – согласился я. – Мелкая шушера. Этакий Феджин.
Фитц нахмурился:
– Это который из книжки? Из Диккенса? Как ее… «Оливер Твист»?
Я удивленно заломил бровь. Парень-то начитанный. Таких в его кругах немного. Да и большинство тех, кто читает, ограничиваются по большей части детскими книжками и комиксами. Мало кто доходит до Диккенса, разве что те, кто попал на дно, вылетев из старших классов. А я готов был побиться об заклад, что Фитц в старшие классы не ходил.
Он решал за себя сам, и он обладал по меньшей мере толикой магических способностей. Возможно, этим объяснялось то, что именно он руководил этими мальчишками. Этим, а еще очевидным здравым смыслом. Вероятно, он начинал – пока чисто инстинктивно – учиться противостоять той магии, что практиковал на нем лысый Аристид. Этот говнюк явно орудовал с его сознанием, при этом действуя в духе лидера любого сектантского культа. Любого, кто не
