глазами и сопел.
Я затряс его:
— Когда ушла? Куда? Говори!
Славка заплакал от страха. Я его никогда так не тряс. Но в эту самую минуту открылась дверь и вошел сам Зингер вместе с Соней.
— Соня! — закричал я. — Соня!
Соня удивилась:
— Что с тобой?
Ее отец подошел и тоже посмотрел на меня.
— Чи ты захворав, Андрий? — спросил он с беспокойством.
— Нет, я ничего… Там… во дворе, девочке ногу придавило. Я думал… я боялся, что это ты… — забормотал я.
Теперь мне самому было странно: чего это я такую кутерьму поднял! Но они — и Соня и ее отец — не смеялись. Они стали расспрашивать меня, а Соне, видно, было приятно, что я за нее так волновался.
19 февраля
Вот уже месяц, как с нами папа. Он очень поздоровел, мы теперь с ним почти каждый день гуляем.
Он хорошо узнает наш дом, комнату. Знает время, когда мы возвращаемся, и если я или мама запаздываем, он начинает сердиться.
Сегодня к нам пришел в гости Винтик. Ко мне сейчас, кроме Степы Гулина и Паши, никто не ходит: я не зову. Винтик, наверное, пришел бы раньше, но у него была корь, и он только два дня как ходит в школу. Я обрадовался ему. Он пришел, вытер хорошенько валенки и говорит:
— Я хочу поздороваться с твоим папой.
Я повел его и очень боялся, что он что-нибудь не то скажет про папу и я перестану после этого с ним дружить. Правда, он даже в лице переменился, когда папу увидел, но потом встряхнул головой и сказал:
— Здравствуйте, Петр Николаевич. Вы очень изменились, но я бы все-таки вас узнал…
Папа, конечно, сидел в кресле и ничего не ответил. Винтик повернулся ко мне.
— Знаешь, — сказал он, — а может быть, врачи ошибаются и твой папа все-таки слышит? Ведь врачи часто ошибаются…
Мне это не приходило в голову, и когда Винтик так сказал, я очень забеспокоился и теперь об этом все время думаю.
21 февраля
С того дня, как Винтик предположил, что папа слышит, я все хожу и проверяю: а может, и правда слышит?
Я и до того часто при папе учил уроки вслух, заучивал наизусть отрывок из «Руслана и Людмилы», когда нам в классе его задали. А теперь вот уже который день я читаю папе и рассказываю ему все, что было в школе. Почему-то мне кажется, что Винтик прав. Третьего дня я читал папе «Песнь о Гайавате». Когда-то папа сам мне ее читал, и у нас с ним было любимое место, где Гайавата изобретает для своего народа письмена.
Я и теперь прочел это место папе:
Из мешка он вынул краски.
Всех цветов он вынул краски.
И на гладкой на бересте
Много сделал тайных знаков,
Дивных и фигур и знаков;
Все они изображали
Наши мысли, наши речи.
Я прочел и посмотрел на папу. Но он сидел на постели, закрыв глаза, и я не мог определить, слышал он меня или нет. Тогда я опять стал читать вслух и после весь вечер разговаривал с ним о всякой всячине. Мамы не было дома, а то я, конечно, не разговаривал бы. Она, наверное, не стала бы надо мной смеяться, но все-таки я бы при ней не разговаривал.
Это я написал вчера утром. А вечером вернулся из школы домой и слышу — за дверью у нас голоса. Прислушался — говорит мама, а с кем, неизвестно. Я еще подумал, что это, наверное, Анна Николаевна пришла или доктор.
И вдруг слышу — мама говорит:
— Я с тобой, Петя, хотела посоветоваться. Мне предложили работать в архитектурной группе, которая занимается восстановлением города. Понимаешь? Там идет уже огромное строительство. Весь город будет построен заново.
Я так привыкла обо всем с тобой советоваться… Вот, посмотри: это город, каким он будет вскоре…
Тут зашуршала бумага. Это мама показывала папе чертеж или рисунок.
Я на цыпочках вышел в переднюю и спустился во двор. Походил там с полчасика, потом вернулся домой и в передней постарался потопать погромче. А когда вошел к нам в комнату, мама уже что-то чертила, а папа лежал на кровати и курил.
23 февраля
Что сегодня случилось! Что сегодня случилось! Постараюсь рассказать все по порядку.
Сегодня утром я, как всегда, убирал комнаты, а папа стоял у печки и грелся. Как раз к печке придвинут мой стол. Я полез в ящик, чтобы достать и вставить в ручку новое перо, и нечаянно вытащил фотографию, ту самую фотографию, на которой папа снят с сержантом Коробковым у своего танка.
Я хотел опять поскорей спрятать фотографию, и вдруг слышу — папа что-то говорит.
Вижу — он стоит у стола и смотрит, смотрит во все глаза на снимок. И глаза у него живые, понимаете, живые!
Я кричу:
— Папа, папа! Ты узнал? Это твоя фотография! Это ты!
А он красный весь, дышит тяжело, дрожит, только сказать ничего не может.
Я снимок не стал прятать, оставил его папе, а сам побежал в институт к маме — сказать ей, что папа выздоравливает.
Она, как услыхала про это, так сейчас же вместе со мной — домой. И ей папа стал говорить свое и головой на снимок показывать. Она его обняла, а сама как заплачет!
— Вот теперь, — говорит, — у меня есть надеж да, что наш папа Петя совсем оживет.
Конечно, я на радостях сбегал к Зингерам. Соня прямо заплясала, когда услышала, и тоже сказала, что теперь папа обязательно выздоровеет.
28 февраля
Сегодня последний день февраля, и погода совсем как весной: тает, снег под ногами расползается. Мы с папой вышли гулять, только ему на улице не понравилось, он начал плечом дергать и мигать часто-часто.
С того дня, как он узнал свою фотографию, у него пошло все лучше и лучше. Теперь глазами он уже может многое объяснять. Утром, когда я его бужу, он мне глазами показывает, если ему еще спать хочется. Потом, за столом, на хлеб, на воду, на суп тоже глазами указывает.
Мама от радости себя не помнит, даже петь начала. Вчера вечером вдруг запела мою любимую песню: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя; то как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя…»
Там есть одно место, где старушка сидит у своего веретена и слушает, как воет ветер. Когда я был маленький, мне
