В дневнике А. В.Никитенко за 1864 г. читаем о двух расстрелянных в Симбирске поджигателях. «У них русские фамилии, — сообщает мемуарист, — хотя один из них уроженец Витебской губернии и католик»49. Подобные сочетания встречались и в Царстве Польском, в частности, среди потомков русских купцов, осевших там еще до 1831 г. Позднее эти Кочетовы, Емельяновы и Петровы католического исповедания могли менять русские фамилии на польские, беря, например, за основу имена своих отцов (Грегорович, Иваньский, Ванькович)50. Происхождение названных и подобных им фамилий бывало гораздо более древним, однако и в этом случае в польской среде они имели репутацию «подозрительных». Уроженец Украины, известный польский мемуарист А. Иваньский–млад–ший пытался решить давно волновавший его вопрос с помощью профессионального лингвиста. «Профессор Хенрык Улашин, — вспоминал он, — к которому я когда–то обратился с просьбой определить, происходит ли моя фамилия от Ивана или же от ивы, сказал: «Совершенно определенно Иван. Но если вам доведется встретить какого–нибудь Ваньковича, можете на него смотреть свысока, поскольку вы полноценный Иван, а он всего лишь Ванька»»51.
Желая поступить в закрытую для поляков Академию Генерального штаба, Ю. Довбор — Мусницкий объявил в 1890 г. о своей принадлежности к протестантской церкви и перестал употреблять компрометирующую его вторую часть фамилии. Расчет оказался верным, но сделанный офицером шаг вызвал немалый переполох: вопрос, почему Довбор не перешел в православие, приобрел особую пикантность в связи с тем, что все его начальство, начиная с корпусного командира, состояло из протестантов 52.
Властям приходилось сталкиваться с еще более неожиданными случаями, когда люди с выраженным польским самосознанием носили чисто русские фамилии и значились православными. Как правило, они являлись потомками смешанных браков и своими национальными привязанностями были обязаны матерям–полькам. При закрытии Виленской медико–хирургической академии (1842) занимавшаяся устройством судьбы ее слушателей комиссия столкнулась со студентом по фамилии Евдокимов, который, невзирая на возможные последствия, настаивал на том, что он поляк. Поляком считал себя тесть лидера московской Полонии А. Ледницкого Владимир Кривоносое, как и Евдокимов, православный. «Горячим приверженцем всего польского» был сын русского и польки адвокат Борщов 53.
В тех регионах, где поляки жили в рассеянии, давала о себе знать ассимиляция. Разыскивая благотворителей, организаторы польских студенческих балов нередко обнаруживали в Москве 80‑х гг. обладателей явно польских фамилий, ни слова по–польски не знавших 54. «Польская ссылка в Сибирь, — читаем у Л. Ф.Пантелеева, — оставила след в фамилиях крестьян, между которыми встречаются Конфедератовы, Лисовские, Чарнецкие и т. п., православные и совсем забывшие, откуда происходили их предки»55. Ю. Довбор — Мусницкий указывал, что среди оренбургского и забайкальского казачества много потомков повстанцев, носящих фамилию Поляков 56.
Огромные трудности с национальной идентификацией имеют место на украинско– и белорусско–польском пограничье. «Между польской, украинской и белорусской этническими группами, — писал крупнейший знаток вопроса Б. О.Унбегаун, — постоянно происходил взаимообмен фамилиями, так что теперь порой трудно и даже невозможно четко разграничить их происхождение, особенно когда мы сталкиваемся с фамилиями на — ский и на — ович». Унбе–гаун охарактеризовал основные механизмы этого взаимообмена и выявил несколько «отличительных признаков польских фамилий», позволяющих не путать последние с их украинскими, белорусскими и русскими аналогами. Вместе с тем ученый отмечал, что при отсутствии «явно польских признаков задача этнической идентификации фамилии может оказаться неразрешимой даже для современной лингвистики»57.
И. Н.Захарьину принадлежит описание ситуации в Северо — Западном крае в середине 1860‑х гг. «Большинство чиновников в Могилевской губернии, — свидетельствует он, — состояло все еще из поляков, между которыми была масса лиц, числящихся православными; это были местные уроженцы — «белорусы», как они стали называть себя после усмиренного восстания. В сущности же, это были истые поляки, рожденные от смешанных браков, носившие даже польские фамилии, предпочитавшие для молитвы костелы церквам и вспоминавшие о своем православии лишь случайно — то есть тогда, когда это сделалось выгодным» 58.
Мы уже останавливались на авторитетных суждениях Карнови–ча о русификации польских фамилий (кстати, многие из старых правил их передачи на русский язык перешли в ныне действующие нормативы транслитерации 59). Еще сильнее деформировались, часто вообще утрачивая изначальную национальную окраску, польские личные имена. Интересные наблюдения в этой связи сделал В. А.Дьяков, изучивший большой массив биографического материала 50–60‑х гг. прошлого столетия. «Выяснилось, например, — пишет он, — что Юзефа в документах могли называть не только Иосифом или Осипом, но и Иваном, Вильгельма называли то Владимиром, то Василием, а Томаша именовали либо Фомой, либо Матвеем, либо Тимофеем»60. К тому же русское именование в обязательном порядке вводило чуждые польской традиции отчества. В результате Теодор, сын Яна, превращался в Федора Ивановича, вполне приемлемого для русского слуха, но уже никак не обнаруживавшего своих польских корней.
Транслитерация польских имен оставалась неупорядоченной очень долго, до начала XX в., когда была сделана попытка ввести ее жесткий, научно мотивированный стандарт. Летом 1909 г. в ответ на запрос Варшавского учебного округа департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД прислал переводную таблицу «всех имеющихся в обиходе у римско–католиков крестных имен» (полностью воспроизведена в Приложении № 4). Составлением этого предназначенного «для гражданских надобностей» пособия занималась Римско–католическая духовная коллегия, а его редакцией, «согласно требованиям русского языка», — Отделение русского языка и словесности Императорской Академии наук. Суть принятых нормативов сводилась к следующему. Русскими именами в метрических записях надлежало ограничиваться лишь в случае их несомненного тождества с польскими аналогами (Виктор, Павел, Петр и т. п.). При передаче имен латинского происхождения предписывалось следовать их оригинальному звучанию, а не отдаленным соответствиям русских святцев (Бенедикт, Бонифаций и т. п.). В остальных случаях фиксировалась как приблизительная передача польского имени по–русски, так и его «подлинное изображение»Таблица позволяла избежать разночтений. Прилагавшаяся к ней инструкция вводила некоторые общие правила транслитерации, не всегда, кстати, совпадающие с современным стандартом 61.
Трудно судить, сколь широкое распространение успела получить унификация польских имен в официальном обиходе Российской империи. Очевидно, однако, что и переводная таблица имен немногим облегчала процедуру выявления поляков. Чиновники продолжали поступать по своему разумению. Так, незадолго до мировой войны присланный в Юго — Западный край из Петербурга чиновник Зайончковский был убежден в том, что в тех местах фамилии на — ский и — вин являются в большинстве случаев «чисто русскими», а имена Василий, София и Екатерина избегаются поляками и, следовательно, тоже могут служить признаком русской национальности. Тем болезненней воспринималось столичным посланцем католическое вероисповедание обладателей подобных имен и фамилий 62.
Обострение отношений России с Германией дало новую постановку вопроса о немецком присутствии в стране. Особое беспокойство вызывала немецкая колонизация западных приграничных рубежей Империи, где переселенцы зачастую попадали в польское окружение. Кроме того, наряду с немцами, в колонизационный поток оказывались вовлеченными польские подданные Германии и Австро — Венгрии, менее опасные в глазах тогдашнего российского руководства. В этой ситуации властям предстояло научиться отличать покупающего землю иностранца–поляка от немца. Вновь одним из ориентиров сделались имена и фамилии, и вновь данная метода принесла разочарование. Дело в том, что распространенным явлением была полонизация немецких имен и фамилий, когда Карл, к примеру, становился Каролем, а орфография его фамилии приводилась в соответствие с фонетическим строем польского языка. Вполне по–польски могли также звучать фамилии потомков давно германизированных славян 63. «Судить… по именам, отчествам и фамилиям покупателей, — формулировал вывод старший председатель варшавской судебной палаты в 1908 г., — представляется весьма затруднительным, так как иногда лица немецкой национальности носят чисто польские фамилии и, наоборот, среди коренных поляков встречается множество лиц с немецкими фамилиями»64.
