Тут у нас не то, что у вас там, тут у нас все достойные люди, своим происхождением, простолюдинам не равны, все наши ведут свои родословные от рыцарей Карла Великого, а некоторые так и от самого Карла, пусть и через женские линии. Там, у себя, в Новом Свете, творите, что хотите, а здесь, у нас, нашу благородную специфику учитывайте. Мы тут есть такие все из себя особенные. В общем — долю свою получаете и радуйтесь, что хоть что-то получаете. А то и того не будет…
— Экселенц, у восточных ворот герцог Паскуаль де Куба с отрядом.
— Большой отряд?
— Человек двести пятьдесят, экселенц. С виду, обычный герцогский конвой, со свитой. В смысле, обычный для герцогов из Нового Света, экселенц…
Да, все герцоги из Нового Света богаты до неприличия, и свиты они действительно содержат королевские. Вот, например, у этого герцога де Куба, владение размером с Англию. Владение, в котором прямо на деревьях выращивают шоколад миллионами фунтов, а шоколад тот потом продают по трети веса серебра. Повезло же шакалу худородному жениться на сестре императора.
— Впускайте.
Было бы у герцога с собой хотя-бы тысяча, дон Мануэль приказал бы оставить конвой за стенами, но а двух с небольшим сотен-то чего бояться? Гарнизон в Севилье трёхтысячный. Как бы ни были ловки ветераны герцога де Куба, против десятикратного преимущества ему не сделать ничего.
«Договариваться приехал» — успел подумать дон Мануэль, и тут по городу загремели взрывы. «Не пушечные выстрелы. Будто порох взрывается в совсем небольших бочонках» — безошибочно определил опытный вояка, а потом в его кабинет влетела свето-шумовая граната.
— И этот обосрался, — услышал дон Мануэль сквозь гул в ушах, как будто ветром в бурю донесло. Герцог де Андалусия потерял зрение и почти потерял слух, но не тактильные ощущения. Он и правда обосрался, и обоссался, и чувство это, напрочь ломало ему всю волю к сопротивлению. Сейчас бы вскочить, выхватить меч, и махать им во все стороны, несмотря на слепоту, но полные и мокрые кюлоты парализовали волю бесстрашного дворянина.
— Вымойте его и переоденьте, — услышал дон Мануэль низкий бас герцога де Куба, — через два часа, как раз он в себя придёт.
Зрение и слух действительно вернулись часа через два. Вернулись в одной из камер городской тюрьмы. Городской, не дворцовой! Тюрьмы, в которой держат всякую сволочь!
— Что происходит, Себастьян? — узнал арестованный герцог командира роты своей личной охраны.
— Нас всех арестовал герцог де Куба, экселенц. Только не спрашивайте меня как это произошло — я ничего не помню. Вспышка, грохот и я уже в этой камере.
Суд над имперскими преступниками происходил на главной-центральной площади Севильи, имперский судья, герцог Паскаль де Андагойя де Куба, шурин императора Инков, был немногословен.
— Всемилостивейший наш император помиловал этих, недостойных милости, нечестивых созданий. Казни сегодня не будет, подданные Империи. Всех этих преступников передадут на службу к арагонскому королю, Карлосу Габсбургу, в штрафные батальоны. Где они, или с пользой сдохнут, или искупят свою вину кровью и увечьем. Никаких Кортесов, с выборами, вам, дуракам, больше не будет, не умеете вы выбирать. Я, Паскуаль де Андагойя, герцог де Куба, отныне и на веки, то есть, до следующей воли императора, объявляю себя герцогом Андалусии и графом Севильи. Расходитесь, подданные и запомните навсегда — Империя ласкова, как родная мать, к своим лояльным подданным, и очень сурова, ко всяким мерзавцам-преступникам.
Люди на площади пришли в замешательство, от такого наглого наезда какого-то баска, пусть и герцога, и расходиться не торопились. Герцог де Куба понимающе усмехнулся.
— Не слышу вашей бурной радости, горожане. Вы не любите меня, своего герцога и графа? Тогда наш император подберёт вам сюзерена ещё лучше. Язычника из Нового Света. Ну? Не хотите ещё лучше? Тогда орите, дураки. Орите — «Паскуаль»-«Паскуаль»-«Паскуаль», наш Великий император это обязательно услышит и оценит.
У Франциска Первого, в Фонтенбло, гостили больше месяца, ждали начала богословского всехристианского диспута в Кёльне. Именно всехристианского, с участием ортодоксов из Русского царства. Если уж показывать Чудо, то сразу всем, повторов на бис не будет, Эль Чоло больше в Европу не заманишь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Время проводили весело и не без пользы. Балы, под инкский оркестр, с последующим блудом, чередовались с псовыми и соколиными охотами, в них принимал участие Савелий, в то время как шаман-вице-император делал политику — выменивал у, съехавшихся во Францию, Курфюрстов Священной Римской Империи скульптурные и живописные шедевры, на оружие и боеприпасы.
Очень много всякого интересного выменял. Много такого, о чём интернет двадцать первого века не знает — под сотню только античных греческих и римских скульптур. Видимо, эта часть культурного наследия человечества была утрачена в череде бесконечных европейских войн. Теперь её, скорее всего, удастся сохранить. Не факт — случаются пожары и прочие бедствия, но шанс есть. В Европе же, в этой исторической реальности, уже точно будет ещё веселее.
Медики лечили всех страждущих. Не бесплатно, конечно, бесплатно только детей Франциска Первого, а остальных за деньги, весьма солидные деньги — курс пенициллина, сильные мира сего, покупали за полкилограмма золота. Детям французского короля, особенно десятилетней дочери Шарлотте и восьмилетнему дофину Франциску, помощь инкских медиков реально спасла жизни — оба ребёнка уже страдали от чахотки (туберкулёза). Не удивительно. Холодно и сыро в этих средневековых замках-дворцах, как в подвалах, камины не согревают и не просушивают помещения, так, для красоты горят, только дрова зря переводят.
В феврале 1527, Савелий и Эль Чоло, в компании Папы Климента Седьмого, королей Франции и Наварры — Франциска Первого Валуа и Генриха Второго д'Альбре перебрались в Льеж. Теперь уже французский город Льеж, утративший статус независимого княжества-епископства, в летней кампании 1526 года, после того как князь-кардинал Эрар де Ламарк вступил в войну на стороне Бургундских Нидерландов.
Странно всё перемешалось в этой исторической реальности. Кардинал Эрар де Ламарк поддержал одновременно императора Карла Пятого Габсбурга и реформатора-антипапу Мартина Шестого Лютера, злейших врагов, между прочим, и глупо погиб в чужой войне за чужие интересы. Льеж стал герцогством французской короны, а герцогом — средний сын Франциска Первого, семилетний Генрих Валуа.
Реформация превратилась непонятно во что. Папа Климент Седьмой провёл все предлагаемые Лютером реформы, а вот сам Лютер, Антипапа Мартин Шестой, на «своей территории» так пока ничего и не предпринял. Антипапская паства всё так же платит десятину и не слишком этим довольна, мягко говоря. Зато этим очень довольны имперские Курфюрсты, большинство из которых, «по совместительству», являются епископами и архиепископами в своих княжествах.
Ганзейские города признали Климента Седьмого, и на территории Священной Римской Империи воцарился самый натуральный религиозный бардак. Религиозный и, следующий из него, экономический — ремесленники ганзейских городов получили конкурентное преимущество и теперь разоряли ценами своих имперских коллег. При том, что добровольно жертвовали на церковь они ненамного меньше, чем раньше приходилось выбивать.
В Льеже прожили две недели. Снова лечили, снова проводили политику по милитаризации Европы. Наконец, шестого марта 1527 года, из Кёльна пришло сообщение, что конкурирующие мракобесы, торговцы опиумом для народа, на религиозный диспут собрались и даже уже провели первый тур — пока неофициальный, между «низкорейтинговыми бойцами», зато весёлый, с массовым мордобоем.
Князь-архиепископ Кёльнский, Герман Пятый фон Вид, горячий сторонник Мартина Шестого, в город впустил только две сотни, сопровождающих императора Инков, Папу и королей Франции и Наварры, солдат. Франциска Первого это унижение статуса изрядно взбесило, но смириться его, общими усилиями, уговорили — не воевать ведь пришли, в самом деле. По полроты бойцов-ветеранов для личной охраны хватит — и ладно.
