Французам сейчас нельзя было проиграть ни одного сражения. Кардинал, Анна Австрийская и главнокомандующий французской армией маршал де Лопиталь подолгу совещались теплыми весенними вечерами. Но маршал, когда молодой и отчаянный герцог Энгиенский решил прийти осажденному гарнизону на помощь, воспротивился этой вылазке. Герцог не послушался и был прав. Он приказал одному из своих полководцев Гассьону пройти сквозь лес с небольшим количеством кавалеристов и проникнуть, если возможно, в город. После герцог и сам со своими людьми последовал за ним.
Гассьону удалось проникнуть в город, вступив в лишь небольшую стычку с итальянским полком Мело. Тем временем герцог с двадцатидвухтысячной армией маршировал по направлению к осажденному городу. Мело не верил, что герцог Энгиенский осмелится вступить с ним в бой (французская армия уступала испанской в количестве солдат и качестве обмундирования и снаряжения), и со дня на день ожидал подкрепления из Германии. Однако испанский полководец решил не дожидаться немцев, а самому снискать большую славу. В своей победе самонадеянный Мело не сомневался. Он покинул линию осады, оставив там незначительное количество солдат, и двинулся навстречу герцогу.
Тем временем французы заняли более удобные позиции. Гассьон почти беспрепятственно вышел из города и еще до прихода герцога обосновался со своими солдатами на самом высоком месте равнины у Рокруа, где предполагалась битва. Вскоре туда подошла и армия герцога Энгиенского. С первыми лучами рассвета 19 мая французская и испанская стороны сцепились друг с другом. Бой был упорным, но солнце било не ожидавшим такой отваги от французов испанцам прямо в глаза и мешало видеть противника. Говорят, что герцог Энгиенский проявил здесь настоящие чудеса распорядительности и отваги: баталия проходила четко, почти без всяких неожиданностей и крутых поворотов. Вся испанская пехота была изрублена в куски, а герцог взял в сражении большое количество пушек, знамен и штандартов врага.
Эта победа была одержана через пять дней после смерти короля. Маршал Лопиталь потихоньку сердился и завидовал, но молчал. Вернувшийся же с триумфом герцог Энгиенский был обласкан Мазарини и Анной Австрийской.
Победа французов у Рокруа не только означала сокрушительное поражение испанской армии, но и повлекла за собой отставку Оливареса. Известный французский историк Фернан Бродель отмечал, что «наиболее блестящее столетие Испании подошло к концу после поражения у Рокруа…». Рокруа, ставший символом разгрома испанской армии, стал и началом главы, открывающей историю упадка испанской монархии.
Спустя некоторое время на протяжении жизни одного поколения, в правление последнего короля из династии Габсбургов Карла II (1665—1700) Испания стремительно теряет положение великой державы. Этот последний Габсбург на испанском престоле был умственно недоразвитым уродцем, болезненным и хилым. Он то погружался в тупое безразличие, оживлявшееся только при виде вкусной и обильной пищи, то был обуреваем дикими фантазиями. Испанский король как бы олицетворял упадок своего государства.
Очень красочно, хотя и не без преувеличения, описал Испанию второй половины XVII века английский либеральный историк Маколей. «Между тем, как другие нации перестали быть детьми, испанец все еще и думал, и понимал, как дитя. Посреди людей XVII столетия он был человеком XV столетия или еще более темного периода, с восторгом смотрел на аутодафе и готов был отправиться в крестовый поход». В конце правления Карла II Испания, все еще по-прежнему владевшая огромной колониальной империей, но опустившаяся до статуса второразрядной державы в Европе, становится объектом борьбы других держав, и прежде всего Франции. После его смерти в 1701 году начинается вторая европейская война – война за испанское наследство.
Итак, после битвы у Рокруа «золотой век» Испании фактически подошел к концу, хотя она еще некоторое время, до Пиренейского мира 1559 года, конвульсивными усилиями пыталась восстановить свой былой военный престиж. Оливарес ушел в отставку, а многие банки Кастилии потерпели банкротство – ведь ежегодные суммы на содержание армии в Испанских Нидерландах исчислялись тремя миллионами дукатов. Оставшиеся боеспособные войска были заняты борьбой с требовавшими независимости восставшими в Португалии и Каталонии. Мадрид наконец согласился участвовать в мирном переговорном процессе.
Это тяжелое, но вынужденное согласие было несомненной удачей дипломатии Джулио Мазарини, подкрепленной успехами на полях сражений, и, безусловно, закономерным следствием всей предыдущей дипломатии Ришелье, обеспечившей помощь португальскому и каталонскому восстаниям. Новый первый министр Франции особое внимание уделял испанской дипломатии: с 1640-х годов Мадрид являлся главным врагом Парижа. Наряду с победами в Перпиньяне, Эльзасе и на франко-нидерландской границе Джулио не ленился ежедневно отправлять депеши в Мадрид и не жалел солидные суммы на оплату службы своих тайных агентов в испанской столице. После успеха при Рокруа и падения Оливареса он по-настоящему ликовал.
Судя по некоторым неофициальным источникам, после блестящей победы над испанцами Джулио в особом расположении духа посетил королеву. Они были одни и не помнили себя от радости. Кардинал пригласил королеву на танец, и в течение почти целого часа они танцевали куда в более быстром темпе, нежели это было принято на балах и приемах. При этом они непрерывно говорили и смеялись. Но, может быть, это тоже легенда.
Одновременно в Европе произошло еще одно не оставшееся незамеченным событие. В июле 1644 года умер папа римский Урбан VIII. Все семейство Барберини оделось в траур – с уходом в мир вечного блаженства Урбана VIII их влияние в римской курии резко упало. Кардинал Антонио горько пожаловался на это в одном из своих писем к Мазарини. Да и Джулио очень огорчился – в сущности, Урбан VIII был профранцузским папой и неплохо к нему относился. С новым римским понтификом кардиналом Памфили, принявшим имя Иннокентия X, надо было держать ухо востро. Но несмотря на то что Иннокентий являлся выдвиженцем испанской фракции при курии, он придерживался мнения о том, что переговоры о завершении войны необходимо провести как можно скорее. Джулио Мазарини новый папа уважал, хотя и недолюбливал. Французский министр не замедлил послать ему письмо с поздравлениями, наилучшими пожеланиями и выражениями готовности прислушиваться к его советам. Среди своих приближенных Иннокентий X называл кардинала не иначе как «синьор Джулио».
Традиционно начало мирных переговоров в Вестфалии историки относят к 1644 году. Первоначально они начались в небольшом замке на воде между городами Мюнстером и Оснабрюком. Сначала объектом проведения мирного конгресса намечался Мюнстер. Но этому воспротивились протестантские государства, настаивая на своем варианте – Оснабрюке. Тогда и было решено выбрать золотую середину между двумя городами – живописное место в низине. Сам замок скорее напоминает ухоженный немецкий домик средних размеров. Воды там совсем немного, но она порождает обилие зелени. Недалеко лес и поля, на которых пасутся кони. Прелестная идиллия, которая, как ожидалось, заставит дипломатов быть добрее и снисходительнее друг к другу и быстрее заключить мир. К сожалению, замок не мог вместить всех представителей договаривающихся сторон. Поэтому здесь собрались всего девять человек, и по предложению Контарини, посла Мазарини, переговоры решено было проводить сразу в двух городах – католическом Мюнстере и протестантском Оснабрюке. Так был найден приемлемый для всех компромисс, а первый министр Франции засчитал себе лишнее очко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
