Высказанные впервые еще в 1963 г.[365] наблюдения над составом кончанских монастырей и их городских филиалов долгое время сохраняли характер гипотезы. Однако в 1986 г. В. Д. Назаров опубликовал интереснейшее исследование об особенностях взимания пошлины в некоторых монастырских владениях, когда в числе получателей доходов названо некое множество лиц, никогда не фигурирующее в обычных случаях. Такими особенностями обладали владения Юрьева, Антониева, Аркадиева, Благовещенского, Никольского Неревского монастырей, демонстрируя последовательное совпадение со списком предполагаемых кончанских монастырей. Отсутствие среди обладающих указанными особенностями Михайловского, Павлова и Никольского на Поле монастырей В. Д. Назаров убедительно объясняет неполнотой кадастровых сведений как раз для тех территорий, где были расположены владения этих монастырей. Зато такими особенностями обладали владения Варварина монастыря Людина конца, в котором, таким образом, возможно усматривать городской филиал загородного Благовещенского монастыря[366].
О существовании юрисдикции концов относительно входящих в их структуру монастырей свидетельствует известная Подтвердительная грамота Славенского конца Савво-Вишерскому монастырю 60-х гг. XV в., в которой говорится о передаче монастырю «кончанской земли», «а стояти за ту землю, и за игумена, и за старцовъ посадникомъ, и тысяцкимъ, и боярамъ, и житьимъ людемъ, и всему господину Славенскому концу»[367]. Таким образом, новгородскую архимандритию следует представлять себе в виде особого государственного института, зависимого от архиепископа только в области церковно-канонического права, подчиняющегося боярскому вечу и формируемого на вече, опирающегося на кончанское представительство и экономически обеспеченного громадными монастырскми вотчинами. В системе новгородских республиканских органов архимандрития была постоянно прогрессирующим институтом, поскольку процесс увеличения ее богатств был необратим.
Как и любой государственный институт, архимандрития находилась в движении, определяемом столкновением противодействующих факторов. Надо полагать, что толчок к ее возникновению был положен той коллизией, которая неизбежно вела к перманентному конфликту между боярством и архиепископской кафедрой. Основывая ктиторские монастыри, боярские семьи на протяжении многих поколений оставались по существу не только вкладчиками своих обителей, но в известной степени и депозиторами собиравшихся в них земельных и других богатств, имея полное право рассчитывать в случае необходимости на обратную связь. Между тем сохранение монастырской системы в руках архиепископа, беспредельно обогащая кафедру, лишало бы ктиторов действенного контроля за «депонированными» богатствами.
На первом этапе формирования новгородской монастырской системы, когда монастырей было мало и они еще не окрепли материально, архимандрития, по-видимому, играла не очень заметную роль. Однако примерно с рубежа XIII–XIV вв. обстановка решительно меняется. На протяжении XIV – начала XV в. наблюдается процесс резкого увеличения числа новгородских монастырей, подавляющее большинство которых возникает на основе боярского ктиторства. К концу первой трети XV в. в самом Новгороде и его ближайших (на расстоянии до 30 км) окрестностях насчитывается 52 монастыря. По материалам начала XVII в. в дальних новгородских землях существовало около 170 монастырей[368]; по-видимому, начало большинства их восходит к XIV–XV вв. Все эти обители обрастали земельными владениями и дорогим имуществом, и боярский контроль за их богатствами приобретал несравнимое с предшествующим временем значение.
Вместе с тем, однако, и сама система такого контроля приближается к самому объекту контроля. Имею в виду очевидное предпочтение кончанской организации черного духовенства перед общегородской централизацией, воплощенной в новгородской архимандритии. Если использование монастырских печатей в качестве кончанских прямо свидетельствует о сращении мирской администрации городских концов с администрацией кончанских монастырей, то не менее значительным представляется отсутствие среди памятников новгородской сфрагистики печатей архимандритов. Можно предположить, что в какой-то момент кончанская монастырская собственность оказалась в таком же отношении к архимандритам, в каком поначалу была архимандрития по отношению к архиепископской кафедре.
Предложенные здесь наблюдения характеризуют организацию новгородского черного духовенства как специфическую структуру, само существование которой вызвано к жизни особенностями социального и политического устройства Новгорода. В недавнее время была предпринята попытка обнаружить аналогии этой системе в других древнерусских городах[369]. К сожалению, круг источников изучения этой темы крайне мал.
Рис. 9. Софийский собор (фото М. В. Максимова)
Рис. 12. Собор Антониева монастыря (фото Э. А. Гордиенко)
Рис. 13. Никольский собор на Ярослававом дворище (фото Е. А. Рыбиной)
Рис. 18. Кратир Братилы (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 19. Икона «Знамение» (оборотная сторона) (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 21. Икона «Битва новгородцев с суздальцами» (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 29. Церковь Спаса на Нередице (фото Е. А. Рыбиной)
Рис. 34. Икона с изображением св. Николая Мирликийского (фото Е. А. Рыбиной)
Городское боярское землевладение (на примере клана Мишиничей-Онцифоровичей)
Открытие новгородских берестяных грамот, справедливо оцененное исследователями как открытие принципиально нового источника по истории средневековой Руси, вызывает к жизни множество проблем. Это открытие, ставшее достоянием исторической науки в целом и существенно пополнившее фонд письменных источников, в то же время остается в первую очередь объектом специального археологического изучения, вне которого практически немыслим источниковедческий анализ берестяных грамот.
Связь новгородских берестяных грамот с археологией не сводится к тому, что грамоты добыты в процессе раскопок, или к тому, что в основе их датирования лежит стратиграфический принцип. Существо дела состоит в том, что берестяные грамоты, обнаруженные в ходе систематических раскопок, составляют только часть обширного археологического комплекса, в который входят прослойки культурных напластований, постройки древних усадеб, а также многочисленные древние предметы. И если для истолкования текста грамоты важна общая характеристика связанного с ней комплекса, то и самый текст берестяного документа является важнейшим в руках археолога инструментом для понимания раскапываемого комплекса.
Археологический комплекс – остатки жилища, ремесленной мастерской или погребение – до массовых находок берестяных грамот в подавляющем большинстве случаев был безымянным. Археологи привыкли пользоваться терминами «жилище XIII века», «мастерская ювелира XII века» или «погребение дружинника Х века», и эта безымянность казалась неотъемлемой частью самой специфики археологического источника. Берестяные грамоты, встречаемые во множестве в культурном слое Новгорода, впервые позволили определить по именам хозяев многих (хотя далеко не всех) раскопанных здесь, начиная с 1951 г., усадеб.
Наблюдения над принадлежностью отдельных усадеб естественно ведут к постановке очередной важной проблемы – вопроса о взаимосвязи владельцев усадеб. Можно исследовать две линии таких связей: 1) взаимосвязь во времени, преемственность владельцев отдельных усадеб; 2) взаимосвязь соседей-собственников. Оба аспекта проблемы одинаково интересны, поскольку и тот и другой имеют прямое отношение к общему пониманию внутриполитической структуры средневекового Новгорода.
Характерной особенностью новгородской боярской государственности была принадлежность власти немногим аристократическим родам, которые в своей политической борьбе постоянно опирались на определенные территориальные связи, вербуя себе сторонников из числа сограждан одной с ними кончанской принадлежности. Внутрикончанские связи отличались известной прочностью, тогда как федерация концов на всем протяжении существования новгородской боярской государственности то и дело демонстрировала незарубцевавшиеся швы, по которым в древности было сшито политическое тело Новгорода. Прочность традиционных внутрикончанских связей имела в своей основе, как можно догадываться, устойчивость первоначальных боярских гнезд, сохранивших на протяжении веков всю систему экономического и политического влияния на граждан своего конца. В этой связи интересной кажется многократно отмеченная при раскопках устойчивость не только городской планировки, но и усадебных границ, остававшихся практически неизменными на всем протяжении второй половины Х – XV вв.[370]
