В пользу принадлежности этих четырех грамот Максиму Онцифоровичу говорят стратиграфические условия их находки (все они обнаружены также в 8-м ярусе) и социальная характеристика адресата, который занимал ответственную административную должность соцкого (№ 279) и распоряжался зависимыми от него людьми (№ 272). Против этого определения – оставшаяся неразъясненной концентрация грамот, адресованных Максиму, не на достоверной посадничьей усадьбе «Д», а на находящейся по другую сторону Великой улицы усадьбе «Е».
Для более полного решения этого вопроса целесообразно привлечь и другие грамоты, содержащие в своем тексте имя Максим. К их числу относятся три документа, в которых Максиму принадлежит авторство (№ 253, 177, 290) (рис. 41).
Грамота № 253, содержащая распоряжения Максима ключнику о выдаче Емельяну зерна, каких-то вещей и процентов и о сборе старост, обнаружена на усадьбе «Е» в слоях 7—8-го ярусов (1369–1396 гг.)[410]. Ее местонахождение и стратиграфическая дата полностью соответствуют данным четырех упомянутых выше грамот, которые были получены Максимом. Совпадает и социальная характеристика Максима, предстающего в грамоте № 253 землевладельцем. Нет оснований разрывать комплекс грамот Максима, найденных на усадьбе «Е», и предполагать в авторе грамоты № 253 какое-то другое лицо сравнительно с адресатом грамот № 91, 271, 279.
Грамота № 177 происходит из слоев 9-го яруса (1340–1369 гг.) и найдена на усадьбе «И», т. е. вне только что обрисованного комплекса. Она написана Максимом и содержит распоряжение попу выдать ключи Фоме, а также послать куда-то Григория Онфимова[411]. А. В. Арциховский не сопоставлял грамот №№ 177 и 253, однако последовательное сравнение всех букв и индивидуальных особенностей почерка обнаруживает, что оба эти документа являются автографами одного и того же лица. Интересно, что в обеих грамотах имя автора передано с ошибкой: «Маским».
Рис. 41.
а – Берестяная грамота № 177, б – Берестяная грамота № 253, в – Берестяная грамота № 290
Наконец, грамота № 290, адресованная Максимом Юрию и содержащая следующий текст: «Поклоно от Маскима ко Гюргю. Беи чело батку.» – найдена на усадьбе «Е», но в исключительно раннем слое 10—11-го ярусов (1299–1340 гг.). По поводу этой грамоты А. В. Арциховский писал: «Надо отказаться от искушения видеть здесь братьев Юрия и Максима Онцифоровичей. Стратиграфия этого не позволяет. Да и имя «Гюрги» слишком архаично…»[412]. Однако сравнение почерка этой грамоты с почерком уже известного нам Максима – автора грамот № 177 и 253 – устанавливает, что и грамота № 290 написана той же рукой. И здесь, как в рассмотренных выше письмах, автор изображает свое имя с ошибкой: «Маским». Таким образом, мы имеем право не архаизировать грамоту № 290, а, напротив, связывать ее с лицом, жившим в середине и второй половине XIV в. Ведь два других документа, написанных тем же почерком, извлечены из слоев этого времени. Расхождение новой датировки (1340–1369 гг.) со стратиграфической (1299–1340 гг.) здесь минимальное. Такие небольшие расхождения всегда возможны: грамоты затаптывались в грязь, попадали в небольшие, практически не прослеживаемые углубления и т. д. А если это так, то автор грамот № 177, 253 и 290 был современником Юрия Онцифоровича. Но грамота № 290 дает основание утверждать также, что написавший ее Максим был братом Юрия, своего адресата. Сама форма челобития с употреблением слова «батка» такова, что не оставляет сомнений в родственной близости автора и адресата письма.
Снова, как в грамоте № 370, мы видим сочетание в одном документе имен Юрия и Максима, совпадающее с сочетанием имен братьев Онцифоровичей. Относя три автографа Максима Максиму Онцифоровичу, мы теперь должны вернуться к сведениям об усадебной принадлежности. Грамота № 177 найдена на усадьбе «И», уже известной нам по найденным на ее территории письмам с именами Онцифора, Юрия, Михаила и детей Михаила. Грамоты № 253 и 290 происходят с усадьбы «Е», составляя часть комплекса, в который входят и те грамоты, которые были адресованы Максиму (№ 91, 271, 279). Последним обстоятельством, как представляется, и решается вопрос об общей принадлежности всех перечисленных здесь грамот с именем Максима. Они написаны или получены одним человеком – Максимом Онцифоровичем, сыном посадника Онцифора и братом посадника Юрия.
* * *
Имя еще одного представителя семьи Онцифоровичей, до сих пор совершенно не известное, позволяет установить найденная еще в 1954 г. костяная матрица для оттискивания воскомастичной печати. Эта матрица представляет собой низкий цилиндрик диаметром 18 мм и высотой 8 мм, имеющий сквозной канал для ношения на шнуре и снабженный на плоской поверхности штампа углубленной зеркальной надписью в четыре строки: ОФА/НАСА О/НЦИ/ФО (рис. 42). Стратиграфический уровень этой находки совпадает с уровнем напластований 2-го яруса (1446–1462 гг.).
Разумеется, в момент находки костяная печать вызвала определенные ассоциации с уже открытой в 1953 г. первой серией берестяных грамот Онцифоровичей, однако тогда подтвердить такую связь было невозможно. Афанасия Онцифоровича не знают другие источники, а стратиграфическая дата находки оказалась значительно моложе того периода, когда еще могли действовать возможные сыновья Онцифора Лукинича. Кроме того, место находки печати значительно отстояло от места средоточия берестяных грамот Юрия и Онцифора.
Рис. 42. Матрица печати Афанасия Онцифоровича
Исчерпывающая атрибуция этой костяной печати стала возможной лишь после находки в 1957 г. берестяной грамоты № 273. Эта грамота дошла до нас в обрывке, который сохранил полностью первые две строки письма: «Поклоно от Павла и от всих Мравгици ко Юрегу и ко Офоносу..»[413]. А. В. Арциховский при публикации документа не связывал его с перепиской семьи Мишиничей, поскольку в своем тексте она не имеет прямых указаний на такую принадлежность. Стратиграфическое положение грамоты № 273 (из слоев 8-го или 9-го яруса) и дендрохронологическая ее дата (1340–1382 гг.) совпадают с периодом деятельности сыновей умершего в 1367 г. Онцифора Лукинича. Однако наличие в грамоте имени второго адресата – Афанасия, – вовсе не известного другим источникам, ставило под сомнение отнесение грамоты № 273 Юрию Онцифоровичу.
Сопоставление грамоты № 273 и костяной печати позволяет предпринять совместную атрибуцию обоих рассматриваемых памятников. Матрица печати засвидетельствовала существование в Новгороде лица, связанного с территорией, вскрытой Неревским раскопом, и носившего имя Афанасий Онцифорович. Грамота № 273, обнаруженная на стратиграфическом уровне берестяных грамот Юрия Онцифоровича, адресована Юрию и Афанасию. Она принадлежит к числу многочисленных среди берестяных документов крестьянских писем-челобитий и написана крестьянами села Мравгицы своим господам, выступающим как равноправные адресаты. Соединение всех этих данных дает возможность говорить о том, что грамота получена братьями Юрием и Афанасием Онцифоровичами, и включить ее в число документов боярской семьи Онцифоровичей.
С другой стороны, сопоставление грамоты и печати позволяет определить найденную в 1954 г. костяную матрицу принадлежащей не известному другим источникам сыну Онцифора и брату Юрия и Максима – Афанасию Онцифоровичу – и датировать ее второй половиной XIV в. Следует отметить, что и костяная печать, и грамота № 273 обнаружены на территории одной усадьбы («Е»).
Афанасий выступает в качестве адресата в грамоте № 178, в которой некий Ксенофонт сообщает о покупке Ещерского уезда у Максима. Этот документ найден в 7-м ярусе (1382–1396 гг.) на усадьбе «К»[414]. Каким бы заманчивым ни было желание связать названных в ней Афанасия и Максима с Афанасием и Максимом Онцифоровичами, такое желание приходится решительно отвергнуть. В этой грамоте Ксенофонт называет себя братом Афанасия, а наличие у Онцифора еще одного сына – Ксенофонта подтвердить независимыми источниками не представляется возможным.
Изложенные наблюдения позволяют следующим образом реконструировать генеалогическую таблицу боярской семьи Мишиничей-Онцифоровичей:
* * *
Вполне правомерной представляется постановка следующего вопроса: существуют ли методические возможности установить принадлежность посадничьей или, во всяком случае, крупной боярской семье какой-либо из усадеб, раскопанных на Неревском конце, кроме тех очевидных возможностей, которые дает анализ берестяных текстов? Смогли бы мы дать правильную социальную характеристику этим усадьбам, в том числе и усадьбе «Д», если бы берестяные грамоты не были найдены?
На этот вопрос следует ответить отрицательно. Посадничья усадьба «Д» не выделяется среди других усадеб, открытых на Неревском конце, своими размерами. Ее площадь (около 2000 кв. м) примерно равна площади любой другой здешней усадьбы. Стоящие на ней постройки своими размерами не отличаются от сотен других построек, стоящих на соседних усадьбах. Имея дело лишь с их нижними венцами, археологи лишены возможности прослеживать наличие каких-либо особенностей в декоре построек. Разумеется, каменный терем усадьбы «Д» принадлежит к числу ярчайших признаков социального характера и выделяет эту усадьбу, но указанная постройка возникла только на рубеже XIV–XV вв. Не позволяет обнаружить сколько-нибудь ярких отличительных признаков и инвентарь усадеб. Несомненно, в быту крупного феодала было больше предметов роскоши, но пока таких предметов найдено немного, и они не могут служить объектом статистического изучения.
