За стенами камеры ощущалось пустое пространство, и еще большее, полное солнца и света, – вверху, словно камера с прилегающим помещением пряталась в недрах земли. Для Коркорана, бесплотного духа, стены сейчас не являлись препятствием; скользнув через ту, где мерцала входная мембрана, он очутился в комнате с мягким полом и многочисленными нишами, узкими, как щели, или широкими, но одинаково темными – возможно, то были коридоры, ведущие куда-то в глубину подземного жилища. Он не задержался здесь: мрак, тишина, неподвижность угнетали, и мощное предчувствие свободы, какую дарует птице небесный простор, томило его.
Пронизав почву с переплетением корней, он всплыл над плоской вершиной холма. Вид оказался знакомым: кольцевые рощи, раскиданные по возвышенностям, деревья с кронами, похожими на зонт, заросшая сине-зеленой травой равнина, плавно сбегавшая к реке, яркое оранжевое солнце. Словно шарик, надутый гелием, Коркоран устремился вверх, озирая реки и долины, леса и холмы раскрывшегося под ним континента. На юге его ограничивала горная цепь, за ней синело море и поднимался скалистый берег еще одного материка; на западе и востоке, за океанами, лежали другие земли, которых он не видел, но твердо знал, что они есть и что они не пустынны и не заброшены. На севере не было ни снегов, ни льдов, ни тундры, а простирались каменистые, изрезанные ущельями плоскогорья; их серые, желтые, охристые склоны обрамляли буйную зелень субтропических лесов. Этот северный край, тянувшийся на тысячи километров в широтном направлении, был почти бесплоден и потому необитаем.
Чувство, что он движется, не оставляло Коркорана, но порождалось ли оно тем сказочным полетом, какие случаются в снах, или чем-то более реальным? Ему казалось, что он несется с потоком мысли, стремившейся в космическую тьму, к другим мирам и крохотным творениям человеческих рук, что затерялись в безбрежной пустоте. В какое-то мгновение он разглядел свой корабль на орбите Роона, потом угловатые, похожие на коробки аппараты, транспортный караван, что направлялся к Т'хару или, возможно, к внешней планете; потом саму эту планету с хороводом спутников и темной мрачной глыбой Обскуруса. Он проскользнул мимо сателлита; ментальные волны влекли его дальше и дальше, к самым границам системы, где, собравшись в боевой порядок, двигались земные крейсера. Похоже, коммодор направился к протозвезде, чтобы блокировать верфь; его решение было понятно Коркорану, будто изложенное в рапорте символами глифов. Не успел он удивиться этому, как что-то изменилось, прервав его полет, – то ли сон иссяк на этом месте, то ли имелась другая причина, чтобы вернуться к реальности. Он прислушался, еще пребывая в полудреме. Кажется, мелодия курсоуказателя стала пронзительней и выше… Это заставило его очнуться.
Теплый сумрак кабины окутал Коркорана; фигура Зибеля по-прежнему маячила смутной тенью у приемника, все так же плыли глифы в световом столбе, но экран показывал другую картину: там, заслоняя звезды, висела белая, зеленая и голубая сфера Роона.
Он привстал и хриплым со сна голосом поинтересовался:
– Что-нибудь слышно, Клаус?
– Ничего. Бесполезно! – Зибель хлопнул по панели приемника, затем поднес палец ко лбу. – Этим надо слушать! Ляжем на орбиту и…
– Не ляжем, – сказал Коркоран, стягивая одежду. – Сядем на грунт и затаимся. Думаю, в горах.
– Почему?
– Я видел Сон. Видел человека в т'хами и знакомое место – холм с деревьями у реки. Потом – весь континент… На севере есть подходящая местность – скалы, ущелья, плоскогорья. Словом, необитаемая территория. И еще…
– Еще?.. – повторил Зибель, насторожившись. – Было что-то еще?
– Да. Коммодор… Кажется, он собирается атаковать Обекурус. Нет, не кажется – я уверен!
Его друг кивнул.
– Превосходно! Выходит, ты дотянулся до кометного облака… Твоя сила растет, Пол!
– Может быть. – Нагой и мрачный, Коркоран шагнул к контактной пленке. – Сейчас проверим, насколько я силен.
Гибкая оболочка сомкнулась вокруг него, и сразу нервные узлы пронзили тысячи иголок. Если бы не эта пытка, он ощущал бы удовольствие – связь с кораблем была прочнее и теснее, чем в самых совершенных земных УИ, «сапсанах» и «гарпиях». Как фаата достигали этого, оставалось чайной; возможно, не за счет технологических ухищрений, а приспосабливая живой организм к летательному аппарату. Что до Коркорана, то он был приспособлен плохо, хоть происходил от чужаков; впрочем, и сами они, кроме пилотов, не совладали бы с этой дьявольской машиной.
Превозмогая боль, он сбросил скорость в верхних слоях атмосферы. Вид планеты менялся в знакомом ритме: сначала огромный выпуклый сфероид с клочьями облаков, потом зеленовато-голубая чаша, края которой задирались вверх, и наконец плоская поверхность, усеянная разноцветными пятнами равнин, озер и гор. Он мчался по меридиану, от южного полюса к северному, едва успевая отметить особенности рельефа. Промелькнул узкий и длинный южный материк, похожий на Кубу, только раз в двадцать покрупнее; за ним – морс или, скорее, пролив, отделявший его от самого большого континента. Он был таким, как привиделось в недавнем Сне: неширокая прибрежная равнина в тропической зелени, горная цепь и лежавшая за ней земля с лесами и степями, озерами и реками. Некоторые водоемы были велики, и, проносясь над ними подобно метеору, Коркоран наблюдал, как в чистых хрустальных водах отражается солнце. Заметить что-либо еще ему не удавалось: полет был стремительным, а от терзавшей его боли туманились мысли. Правда, он успел подумать, что этот мир не хуже Гондваны и даже, быть может, лучше – ведь на Рооне уже обитали разумные, благоустроившие планету. И он, Коркоран, был мессией, явившимся, чтобы их изгнать! Или уничтожить, если они не подчинятся.
В этом была справедливость, диктуемая не только соображениями мести, но, как чудилось ему, вселенскими законами, независимыми от воли человека, определявшими суть Мироздания с момента Большого Взрыва. Один из них гласил, что действие равно противодействию, и, значит, всякая раса в Галактике, всякая тварь, разумная или не очень, вправе отвечать ударом на удар. Концепция ответного удара во все времена и эпохи являлась на Земле аксиомой и не подвергалась сомнению; вопрос был не в том, отвечать или нет, а в том, хватит ли сил на ответное действие. И хотя коммодор Врба говорил, что не надо спешить с метателями плазмы и аннигиляторами, то и другое имелось в наличии, как самый веский аргумент в любых переговорах и контактах. Впрочем, если даже оружие не выстрелит, аксиома не изменится – само появление земной флотилии было ответным ударом.
Повинуясь мысли Коркорана, модуль резко пошел вниз. Скорость упала до нескольких метров в секунду, зеленый ковер растительности под днищем аппарата сменили скалы, бесплодные осыпи, пологие склоны гор, расцвеченные кое-где яркими пятнами мхов или лишайников. Тут, вероятно, дули ветры, сражаясь с камнем миллионы лет, – остроконечных пиков Коркоран не видел, зато попадались причудливые утесы, напоминавшие то индийский храм, то резную китайскую пагоду. Бугристую поверхность плоскогорья рассекало множество трещин, казавшихся с высоты паутиной тонких темных нитей, наброшенной на холст, который загрунтовали коричневым, желтым и серым. Спуск продолжался, приближая к аппарату каменный холст, и трещины стали превращаться в глубокие каньоны; солнце освещало их верхнюю часть, заставляя поблескивать частицы кварца и слюды, но дна не было видно. Решив, что эти трещины могут служить идеальным укрытием, Коркоран направил модуль в одно из ущелий, заставил его повиснуть меж обрывистых стен и огляделся. Кажется, он увидел дно – в ста-ста пятидесяти метрах… Оценить расстояние удалось с трудом: кожа его горела, голова кружилась, и силы были на исходе.
Он посадил аппарат, вылез из кокона и замер, упираясь ладонями в стену. Ноги его дрожали, на лбу выступил пот, и где-то внутри происходили странные пертурбации: сердце опять становилось сердцем, легкие – легкими, а не агрегатами дьявольской машины. Коркоран услышал щелчок контейнера, потом к его лопатке прижался холодный металл, и кожу будто на мгновенье оттянули – сработала вакуумная присоска ампулы.
– Ну как? Получше? – спросил Зибель, убирая медицинский блок в карман рюкзака.
– Будь она проклята, эта жестянка… – пробормотал Коркоран и стал одеваться. Натянул комбинезон и башмаки, отдышался, чувствуя, как транквилизатор возвращает мышцам упругость, и спросил: – Тебе удалось что-нибудь заметить? Строения, посадочные площадки, экипажи, любой интересный объект… Что ты видел, Клаус?
– Строения… да, строения, экипажи, машины, сельскохозяйственные угодья, – протянул Зибель. – Кое-что попадается, но масштабы скромные, скажем так. На поверхности земли жилища тхо и небольшие рассредоточенные производства. Никаких астродромов, никаких предприятий, сравнимых с тем, которое мы видели на Обскурусе. Мы… – Помедлив секунду, он уточнил: – Мой народ мало знает о цивилизации фаата Третьей Фазы – я имею в виду не технологию и не амбиции правителей, а обычную жизнь. Теперь мне известно немного больше. Пока мы летели, я прозондировал ментальные поля на южном и северном континентах. Есть полости и пещеры, особенно в горах у моря, и все они обитаемы… есть сотни три мозгов, мелких и средних даскинских тварей, тоже укрытых под землей… есть арсеналы с техникой, есть шахты, где добывают сырье, есть центры воспроизводства – то, что вы называете инкубаторами… есть некое подобие лабораторий… Что еще тебя интересует?
