— Обещаем, Петя, — почти в голос проговорили Кувалдин и Юнг.
— Ну, тогда слушайте. Родился я не здесь, а далеко на Байкальском море. Отца я плохо помню, матки у меня вовсе не было, а может быть, и была, кто ее знает.
Рыбачили мы с отцом, рыбу продавать ездили в город. Жили мы у самого моря.
Студеное наше море, а рыбой богато. Давно это было, только помню все, как сейчас. Отца уже забыл, а день этот проклятый ввек не забуду, — голос Петьки дрогнул. — Ну вот, однажды, было это как раз в бурю, мы с отцом несколько дней сети чинили, снасть в порядок приводили, а море разыгралось, страсть. Про «рыбачку» и не думай, ветер, дождь. Отец и говорит: «Не достало бы!» Хата наша у самой воды стояла. Взял светляк. «Пойду, — говорит, — что мне ворчун скажет», — так он Байкал называл, и ушел, и долго его не было. Вдруг возвращается он весь мокрый…
«Петя, — говорит, — кажись, люди в море гибнут, бочку нужно засветить». Вместо маяка у нас бочка со смолой стояла. Взял он огневик и ушел, я тоже оделся и вышел. А море черно, ревет все кругом, а ветер такой, что только у земли держаться можно. Отец «бочку» приспособляет, а в море вроде огонек сверкает. Не горит бочка, задувает ее. Побежал отец в сарай, взял несколько омулей и зажег их, они очень хорошо горят, когда сухие. Долго мы ждали, отец с полпуда рыбы спалил. Глядим, совсем близко огонек опять сверкнул и вроде крик донесся. «Ну, слава богу, — говорит отец, — заметили, может, выберутся». Берег у нас хороший, ровный, не опасный. Подождали мы еще, я совсем озяб, да и папаня тоже. Глядим, лодка показалась вроде баркаса — большая и людей в ней полно. Засветили мы еще огня и давай кричать, отец радешенек, что помог людям в беде. Хороший он у меня был.
Выбросило баркас на берег, недалеко от нас. Люди все мокрые, раздетые, некоторые раненые, набилось их в избушке не повернуться, и все как есть чужие: не по-нашему говорят. Лопочут что-то по-своему, а что — не поймешь, иностранцы.
Начали они рыбу сушеную, что у нас в избушке висела, снимать да ею печку топить.
Отец не стерпел: «Что же вы, — говорит, — господа хорошие, делаете? Ведь рыбу мы на зиму припасли». Они давай смеяться. Один из них по-нашему говорит: толстый такой, а волосы рыжие-рыжие. «Ничего, — говорит, — старик, еще наловишь, а мы, видишь, замерзли». Ну и палят у нас рыбу.
Заплакал отец. «Помрем, — говорит, — сынок, зимой как жить будем?» А тут еще один вышел во двор и тащит целую охапку рыбы. Это они до нашего главного припаса добрались, целыми вязками тащат рыбу. Кинулся отец. «Не дам, — говорит, — я вас как людей, может, от смерти спас, а вы меня по миру хотите пустить».
Этот, что по-русски говорил, он у них за главного был, сказал что-то по-ихнему, схватили они папаню и давай бить. Не помню дальше, что было, выскочил я на двор и утек в скалы.
Петька помолчал.
— Два дня бушевало море, два дня я хоронился в потайном месте. На третий день стихло. Починили они свой баркас и ушли в море, а избушку нашу спалили. Нашел я потом кости отцовские и больше ничего. Убежал я, с тех пор не бывал там. — Петька смолк и поник головой.
Кувалдин сочувственно обнял его за плечи. Юнг пригладил рукой непослушные Петькины вихры.
— Ну, а дальше, Петя?
— Трудно мне было попервости, ох, трудно. Добрался я до города, вначале на пристанях жил, а потом холода наступили, одежонки у меня не было, а какая была, износилась, думал, помру. И пропал бы, если бы не попался на глаза одному хорошему человеку. Узнал он, что я сирота, и взял меня к себе. Уехали мы в Иркутск, большой город, еще больше нашего. Жили хорошо, грамоте меня учили, я ведь способный…
Юнг и Кувалдин с волнением слушали сбивчивый рассказ Петьки.
— Н-да, а как фамилия этого человека?
Петька помолчал и негромко, но твердо произнес:
— Кручинин, Артур Илларионович Кручинин.
— Он что — ученый?
— Да, ученый инженер, у него какая-то машина в тайге была, мне об этом Лина рассказывала, жена Артура Илларионовича. У него был помощник, я его один раз увидел в Иркутске и узнал… Он… Тот рыжий… Что папаню моего…
— А фамилию его можешь назвать?
— Фамилия его Маккинг. Этот Маккинг, — продолжал Петька, — хочет убить инженера.
Он украл у него машину, — Петька понизил голос. — Она вот такие камни делает, и еще что-то. Мне все это Лина рассказывала, когда ехали в Питер.
— А почему ты все-таки ушел от них?
— А я не уходил, — голос Петькин дрогнул. — Лина и Шагрин ушли, а я остался дома. Вдруг ворвались офицеры и давай все разбрасывать, а меня голого выгнали на улицу — только-то и успел я эту коробку захватить. Было холодно, но мне удалось стянуть в одном дворе белье. Вот тогда меня и встретил дядя Семен. Только я убежал от него. Я знал, что Лина и Шагрин должны были в Москву ехать, я тоже хотел уехать, но однажды увидел, как пробежал дядя Семен, а за ним казаки.
Дальше-то вы все знаете.
Когда офицеры ушли, я вернулся в дом, где мы были до этого с Линой и Шагриным, но их уже там не оказалось. Забрал я свою одежду, зашел в какой-то пустой дом, там переоделся и утром в угольном ящике уехал в Москву.
— Значит этот Кручинин в Петрограде находится?
— Был здесь, а сейчас не знаю.
— А Лина?
— Тоже не знаю, а Шагрин исчез. Никого не мог найти. И в Москву ездил за зря.
— А этого Маккинга…
— Тоже не встречал. Все пропали, а куда не знаю.
— Так… ясно. А с этим камнем ты знаешь, как обращаться?
— Знаю. Мне Лина все рассказала.
Петька подошел и взял коробку в руки.
— Вы все думаете, что здесь один камень, но это не так. Там под бархатом еще есть какой-то порошок. Если их соединить, то произойдет взрыв.
Глава 19
Кляп и жгут
Закипел чайник, и крышка затанцевала под струей вырвавшегося пара. Кувалдин, обжигая пальцы, поставил его на пол и подул на руку.
— Вот теперь и соображай, Семен, что получается, — негромко говорил он Юнгу. — Керенский хочет удрать в Москву, такой номер ему не пройдет. Из Петрограда никто ему уйти не позволит.
— Степан Гаврилович… а срок восстания уже назначен?
— Назначен, Семен… но только, извини, этого я пока говорить не имею права.
— Что же мне делать, неужто буду здесь… а? Ведь я себе ввек этого не прощу, — чуть не плача заговорил Юнг. — Такое время… может быть, раз в нашу эру, а я как красная девица…
— Тихо, не шуми — Петьку разбудишь. Завтра придет доктор, еще раз тебя осмотрит, ну, а если и останешься… что ж поделаешь. Давай-ка лучше обмозгуем, куда нам Петьку девать.
Оба посмотрели на разметавшегося во сне Петьку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
