— А если там проверяют? — спросил Савельев.
— Не думаю. — Тихонов рассматривал схему. — Они там просто документы на выезд оформляют. Поезд они осматривать не станут, вся проверка на стадии погрузки.
«Это если они не знают о нашем плане», — подумал он про себя, но говорить не стал, все равно других вариантов не было.
— И что, мы полезем в поезд на глазах у охраны? — Вале явно не нравилась эта идея.
— Мы подойдем с другой стороны и будем закрыты от них поездом. Там КПП — будка одна фанерная. — Тихонова охватил странный азарт, как будто он всю жизнь мечтал прокатиться на товарняке. — Я узнал, что за локомотив, он по заказу сделан. Не помню, как называется, но там за кабиной машиниста есть еще большой пустой отсек. Туда и залезем, пока машинист в будку пойдет.
— А если не пойдет? — спросил Савельев.
— Пойдет. Он всегда выходит и идет к ним. — Тихонов говорил уверенно, хотя уверенность его была напускная: не было у него никаких гарантий, что Женя все это не выдумала. В конце концов, она могла сама не знать или ошибаться. — Ну вот. Машинист садится в поезд и выводит его за забор. Все, дальше уже неважно, главное нам оказаться снаружи.
— Все это прекрасно, — сказал Окунев, — но есть одна проблема. Ты говорил, что нас там снаружи караулят.
— Да… — Тихонов задумался. Окна комнаты выходили на другую сторону, так что это было не проверить. — Вот что. Я пойду сейчас посмотрю, кто там и зачем.
— С ума сошел? — крикнул Окунев ему вслед, но тот уже выскочил из комнаты.
За стойкой по-прежнему никого не было. Тихонов выглянул в окно, но фигура исчезла. На подгибающихся ногах Тихонов подошел ко входной двери, отодвинул щеколду и вышел на крыльцо. «Скажу, покурить вышел. Подышать воздухом». Но никто не спрашивал, потому что было некому — наблюдатель исчез. Тихонов спустился и сделал несколько шагов в темноту. Вот оно, место, где стоял человек… Тихонов нагнулся, пытаясь разглядеть какие-нибудь следы, но ничего не видел. «Сюда бы Дубняка», — подумал он, но на Дубняка сейчас рассчитывать не приходилось. И все же каким-то седьмым или сто двадцать пятым чувством Тихонов ощущал: их караульный ушел. Он прошел вдоль здания профилактория в одну сторону, потом в другую, прислушиваясь и всматриваясь в ночь. Ни души не было вокруг. Тихонов вернулся внутрь и взлетел на второй этаж.
— Ушел, — выдохнул он, войдя в комнату.
Надо было идти сейчас — ушел-то ушел, но мог вернуться. Быстро и молча собрали вещи, свет в комнатах выключать не стали — пусть думают, что они еще тут, не спят ночью, играют в карты или сочиняют опус про директора. Теперь надо было поднять и одеть Дубняка. Он был безжизнен, как тряпичная кукла в сто кило весом, но зато не сопротивлялся. Однако нести рюкзак он не мог, разумеется. Рюкзак взял Окунев — нацепив его на себя спереди, он стал похож на жирную черепаху.
— Будем нести по очереди, — сказал Тихонов. — Толя, ты меня слышишь?
— Я все слышу, — сказал Дубняк, не открывая глаз. — Все слышу про вас, только ничего не вижу.
— А ты глаза открой. А теперь слушай. Мы сейчас пойдем очень-очень тихо. Ты можешь идти тихо?
Дубняк открыл глаза и весь скривился, отворачиваясь от света.
— Толя, ты понял? Это очень важно. Это…
— Спортивное ориентирование, — вставил Окунев. — Но кругом засада.
— Поэл, — сказал Дубняк и выпрямился. — Старший сержант Дубняк к засаде готов, епта.
— Все, пошли, — скомандовал Тихонов, и они вышли в коридор.
В фойе Дубняк чуть не подвел их всех под цугундер: увидев пустую стойку, он вдруг пришел в неистовство, крича, что такая красивая женщина не выходит их проводить, и от этого теперь им не будет попутного ветра. По счастью, красивая женщина в это время отлеживала себе щеку на чужих пуговицах и воплей не слышала. Савельев схватил Дубняка и поспешно вытащил его на улицу.
— Не, ну че вы, бля, со мной, как с ребенком, а? Че как с ребенком-то? — возмутился Дубняк. — Я вам че, ребенок? Нашли, бля, ребенка!
— Тихо, Толя, — холодея, сказал Тихонов, но здесь по-прежнему не было никого. — Мы тебя любим.
— Никто меня не любит, — проворчал Дубняк и заплакал, но уже тихо.
— Ладно, куда идти-то? — шепотом спросил Валя.
Тихонов открыл блокнот и посветил фонариком.
— Пока прямо.
Они пошли по центральной дороге, ведущей от «Лосьвы» к заводу. Но потом где-то надо было свернуть, чтобы выйти прямо к рельсам, а где именно, Тихонов не понимал. Кругом был лес, черный и пугающий, и не было видно никаких тропинок. Через десять минут Тихонов остановился.
— Черт знает, — пробормотал он. — Вроде уже должен быть поворот.
Все столпились вокруг него, разглядывая коряво нарисованную Женей карту.
— Вот блин, — сказал Окунев. — И этот, как назло, нажрался.
— К-кто нажрался? — вскинулся Дубняк. — Я? Я Перунов воин, епта. Д-дай сюда!
Он выхватил у Тихонова блокнот и с трудом сфокусировал взгляд на рисунке.
— Эт че, бля? Вам куда надо-то?
— Вот сюда нам надо. — Тихонов ткнул пальцем в кособокий крестик.
Дубняк поднял голову и обвел окрестности блуждающим взором. Тихонов раздраженно посмотрел на него — о чем говорить, куда мог их привести человек, который не понимает даже, где он находится? Он протянул руку, чтобы забрать блокнот обратно, но Дубняк вдруг с такой скоростью припустил дальше по дороге, что остальные не сразу сообразили кинуться следом. Дубняк размашисто шагал, качаясь из стороны в сторону, и не падал, казалось, только благодаря скорости — по принципу велосипеда. Окунев, нагруженный двумя рюкзаками, сразу же отстал. Тихонов обернулся к нему, а когда снова посмотрел на дорогу, Дубняк исчез.
— Твою же мать, — сказал Тихонов. — Куда он делся?
Они начали обшаривать фонариками кусты у дороги — и вдруг Тихонов увидел узкую дорогу, отходящую вбок.
— Вот оно! Нашел, — выкрикнул он громким шепотом и первым свернул.
Через несколько метров они обнаружили раздраженного Дубняка.
— Ну и че вы? Я им, бля, веду, а они тормозят. Эт че, мне надо? Эт вам же туда надо, не? Я грю, вам же надо туда, хули отставать?
Пьяный и матерящийся Дубняк был отвратителен, так же невыносим, как и трезвый, но четкая работа автопилота восхитила Тихонова, — особенно то, что Дубняк был без фонаря и, похоже, совершенно в нем не нуждался.
— Мы тут, Толь, не кричи. Помнишь, засада же кругом. Веди дальше, только не так быстро.
— Ага, — пропыхтел Окунев. — Я, между прочим, чьи-то вещи тащу, а могу и бросить.
Дубняк бессмысленно посмотрел на него.
— Тащи, студент. Вишь, дядя пьяный. — Он развернулся на пятках и резво двинулся дальше.
Деревья редели, вскоре стали появляться отдельные постройки, заброшенные бараки, какие-то склады, что ли — пыльные окна, кое-где с выбитыми стеклами, строительный мусор под ногами, обломки кирпичей, доски, сдувшийся футбольный мяч — почему-то ни одна забытая людьми территория не обходится без этого мяча, как будто футбол — это вечный последний ритуал, который всегда необходимо совершить, уходя. Тихонов поискал глазами такую же непременную куклу с оторванной головой, но не увидел и огорчился — потому что без нее все было слишком по-настоящему, не представишь уже, что просто смотришь триллер. Тихонов догнал Дубняка и схватил его за рукав.
— Стой. Надо обождать.
— Ну че-о-о-апять? — недовольно заныл Дубняк, но видно было, что ночная прогулка его еще немного отрезвила.
— Народ, здесь давайте осторожно, — сказал Тихонов. — Похоже, пути уже рядом. Оставляем один фонарь. Толя, где пост?
— Какой, нах, пост?
— Ну крестик где.
— А. Там, — Дубняк вскинул руку и едва не потерял равновесие.
— Пошли тихо.
Они двинулись дальше между постройками, которые теперь уже стояли ровными рядами, и скоро действительно вышли к рельсам — они перерезали безрадостный пейзаж, выходя из темноты и убегая куда-то, где был виден слабый свет. По всей видимости, там и была пропускная будка. Тихонов погасил фонарик, и дальше пошли в темноте, ориентируясь на слабое мерцание рельсов — непонятно, что они отражали, но тускло мерцали в ночи. Когда до будки было уже совсем близко, они зашли за угол очередного полуразвалившегося здания, уселись на рюкзаки и стали ждать. Тихонов надвинул капюшон и погрузился в полудремотное состояние — вроде бы он все слышал и осознавал, но краем сознания уже видел путаные, тревожные сны. Рядом всхрапывал Дубняк, ворочался Валя. Под куртку пролезал предрассветный холод, но даже его Тихонов воспринимал отстраненно — то есть он знал, что ему холодно, но не мерз. До поезда оставалось еще три часа.
Тихонов очнулся, когда небо уже начинало светлеть. Это был еще не рассвет, но уже его преддверие. Он посмотрел на часы — скоро пойдет поезд. Если пойдет… Он растолкал остальных, и они сидели в молчании, слушая, как ночная тишина сменяется утренней. А потом в эту тишину пришел звук, который не перепутаешь ни с чем: издалека медленно, будто тоже не проснувшись еще до конца, полз поезд. Тихонов выглянул из-за угла. Бурое неповоротливое чудище, скрежеща всеми частями, плыло мимо них. Это была странная конструкция из локомотива, большого товарного вагона с загадочными маркировками из букв и цифр и еще одного локомотива. Поезд замедлил и без того неспешный ход, дополз до будки и остановился, как и рассчитывал Тихонов, отрезав их от поля видимости сторожей. Из своего укрытия они видели, как машинист открыл дверцу, вылез из кабины с папкой в руках и, обойдя махину, исчез. Что-то в фигуре машиниста показалось ему знакомым, но думать было некогда.
