Вика, на ходу листая и перекладывая ускользающие из-под локтя брошюры, быстро спустилась по главной лестнице, пересекла холл и свернула к лестнице боковой. Это был совершенно бессмысленный маршрут, зато она оказалась в двух шагах от карауливших лифт молодцов Дунина. Тот, что был позавчера в “Бамбуке”, оглядел ее профессионально — пристально и равнодушно. Вика не смотрела на него, но взгляд почувствовала щекой, ухом, боком, обращенными в его сторону. Тогда она чуть оттопырила локоть. Скользкие брошюры веером легли к ногам двух красавцев. Досадная случайность!
— Ах, боже мой! — воскликнула Вика низко, певуче, в нос (она не хотела, чтоб посетитель “Бамбука” узнал ее голос). Впервые за последний отчаянный и горестный месяц она почему-то жарко покраснела от собственной лжи. Молодые люди неохотно стали поднимать брошюры. Теперь Вика могла, присев, вплотную, глаза в глаза, приблизиться к сомнительному молодому человеку. Они даже стукнулись лбами!
— Простите, — сказал при этом молодой человек знакомым голосом и улыбнулся знакомыми ровными зубами. Он! Точно он! Он был в “Бамбуке”!
— Осторожней, Вова! — хихикнул другой, ненужный молодой человек. Вика прижала к груди свои брошюры, еще раз извинилась и стремительно вознеслась по лестнице. Прежде чем войти к Смоковнику, она пристрастно вгляделась в свое отражение в зеркальной сияющей двери. Она увидела густую мышастую челку, бледную помаду на губах, розовые щечки, унылую офисную элегантность жакета. Ничего общего со стервозой из “Бамбука”. Нельзя узнать! Но в холле Вика на минуту заподозрила обратное: молодой человек замер и прищурился слегка, когда она так наивно ткнулась в него лбом. С брошюрами она, конечно, перестаралась. Достаточно было пройти мимо и поглядеть мельком. А раскидывать под ноги бумажки… Все-таки ее актерские способности могут покорить разве что недалекого Гузынина!
Зато теперь она точно знает, что загорелый Дунин, миллионер-многоженец, и есть заказчик убийства. Только вот доказательств нет и не будет. Дунин сейчас уйдет: встреча со Смоковником подходит к концу, гость уже ритуально заскучал и рассеянно уставился на хризантему. Все, прощаются! Встают! Улыбки, шум, треск суставов, рукопожатия… Вика могла бы сейчас вместе с Савостиным вернуться в свой отдел, но неведомый смерч уже волок ее неизвестно куда, освободив от всемирного тяготения и здравого смысла. Она боялась натворить глупостей, но ничего не могла с собой поделать и присоединилась к свите, которая сопровождала Дунина до парадного лифта. Вика шествовала в хвосте процессии в обнимку со своими брошюрами. Гладкая, благополучная, беззаботная спина дунинского пиджака мелькала впереди и притягивала ее неотразимо. Вика снова, как у стен Сумасшедшего дома, слышала, что ее сердце громко бьется — туп-туп-туп. Группа с Дуниным во главе повернула к площадке лифта, лоснящейся мрамором. Там уже стоял Степа с своей дурацкой шапочке. Все! Уезжает Дунин! Вика внезапно вспомнила рассказ Елены Ивановны о телекамере, вмурованной где-то неподалеку. Ей даже показалось, что меж пластин элегантного резного фриза, похожего на наледь, мелькнул лиловый зайчик объектива. Вика встрепенулась. Прибавив шагу и скользнув тонким телом меж телохранителей (их тренированная мясистость просматривалась даже под просторными пиджаками), она тронула тонкой рукой широкую спину Дунина:
— Леонид Михайлович!
Спина дрогнула, мясистые тела сомкнулись перед Викой стеной. Дунин быстро оглянулся и остановился, потому что увидел всего-навсего беззащитную женскую улыбку.
— Да? — сказал он удивленно.
В его глазах, мелких и темных, как изюм, появился тусклый самодовольный блеск. Он, конечно же, решил, что Вика со своими ножками станет теперь набиваться к нему в женщины. Сколько он таких перевидел!
— Мне нужно сказать вам всего лишь пару слов, — начала Вика наивно и подобострастно. — Только это очень личное. Вы не против, если мы чуть отойдем в сторону? А ваши друзья могут быть рядом.
Под друзьями подразумевалась мясистая защитная стена. Дунин, похоже, окончательно уверился, что Вика набивается в подруги. Его улыбка стала еще снисходительней и брезгливее. Он шагнул к Вике, а та пятилась до тех пор, пока не утвердилась в точке, с которой, по ее разумению, камера берет самый выгодный и близкий план. Наконец, и Дунин приблизился к нужному месту. Тогда Вика сказала отчетливо, как отличница у доски:
— Вам просили передать, что надбавку придется платить.
— Что-что? — не понял Дунин, но загар его вмиг потемнел. Он крикнул мускулистым:
— Отойдите к перилам!
— Передать вам это меня попросил Дух. Вместе с приветом от Валентина Окаевича. Дело ведь сделано? Платите. А, может быть, Вова не сумел убедительно до вас донести нашу позицию? — внятно говорила Вика.
— Вы что, с ума сошли? — утробно заскрежетал Дунин. — Нашли место, где приставать!
— Другого места у меня нет. А у вас нет времени. Сегодня к вечеру? Так будет лучше всего. Вы такой жизнелюбивый человек, с большими планами. Но вдруг?.. Не хочу вас пугать, но вы знаете наш стиль: глазомер, быстрота, натиск. Береги пулю в дуле! Дух — страшный человек, уж я-то точно знаю, поверьте. У вас несколько любимых жен, шестеро дочерей, кажется. Вам осмотрительнее надо быть, компромисснее. Это в ваших же интересах.
На Вику снизошло какое-то безумие наглости. Она сама удивлялась, что за слова соскакивали с ее языка. Приплелось даже поучение генералиссимуса Суворова из Анюткиного учебника — позавчера пришлось проверять готовность ребенка к уроку. Слушая этот бред, Дунин бледнел, и его лицо делалось из смуглого грязно-зеленым. У страха грязный цвет.
— Сегодня в “Бамбуке”, как всегда? — спросила Вика.
— Вова будет, — буркнул Дунин и быстро, ни с кем не прощаясь, вошел в лифт.
— Виктория, я не понимаю! — бросился к ней ошеломленный Смоковник, забыв даже показать зубы. Вика впервые видела розовый бант его рта, не обезображенный улыбкой. — Так попрать все принципы корпоративной этики…
— Мы с Леонидом Михайловичем друзья. Очень давние, — прервала его Вика. — Мое сообщение, как вы видели, оказалось для него важным. Я бы сказала, жизненно важным.
Она бросила Смоковника и с верхней площадки лестницы посмотрела вниз, в холл. Лифт с Дуниным еще сползал вниз по стене, издавая едва уловимый нежный, интимный звук, будто кто-то тихо пел с закрытым ртом. Скоро внизу блеснула шапочка Степы, Дунин решительно шагнул из лифта в объятия поджидавших его сподвижников и сказал Вове несколько слов. Вова кивнул и бросился в лифт, хотя по статусу должен был топать по лестнице на своих двоих.
— Кирилл, пока! — нагло бросила Вика совсем уж опешившему Смоковнику и рысью помчалась в свой отдел, забыв о правилах спортивной ходьбы. Она поняла, что совершила то дикое и гибельное, чего боялась. “Это не я! Это не я!” — уговаривала она себя. Она уверена была, что какая-то внешняя сила толкнула ее на такие крайности. Надо же было как-то разделаться с тем ужасом, в который она попала. Или лучше было молчать? И взорваться изнутри? Теперь все кончено, мосты сожжены, отступать некуда. Скандалы в “Грунде” не прощаются. У нее нет больше ни мужа, ни работы, и весь громадный привычный мир сжался в единственную светящуюся точку этой вот теперешней, быстро тающей минуты. Такая точка бывает, когда телевизор ломается. Кончилось кино! Только крохотный огонечек в центре темноты, и он все меньше, меньше…
В своем креативно-стратегическом отделе Вика захватила пальто и сумочку и помчалась по боковой лестнице к кафетерию. Эта лестница выглядела невзрачно, зато не удостоилась мрамора, и бежать по ней было легко и безопасно. Из кафетерия Вика ворвалась на кухню, где она раньше никогда не бывала, только видела через стойку, как муравьино-кротко копошатся тут тихие юноши в фирменных серебряно-черных колпаках и курточках. Она пробежала, петляя, мимо рядов стоек, плит, кухонных автоматов.
— Мальчики, где у вас тут мусор на улице? — спросила она вместо нужного “Где выход?” И правильно сделала: мальчики не удивились, не испугались. Они показали дверь, ведущую из их кондиционированного рая в жаркое апрельское небо. Вика выскочила наружу. Мусорные баки действительно возвышались здесь на аккуратном бетонном пьедестале и гордо несли на себе фирменные цвета “Грунда” — серебристый и черный. “Вечно я болтаюсь по помойкам”, — мимоходом подумала Вика, пересекла хоздвор и выбежала на волю через автомобильные ворота. Времени у нее было в обрез: Вова, конечно, сейчас у Смоковника и наводит о ней справки. Ах, если б они в самом деле поверили, что она бандитская Мата Хари! Хотя бы ненадолго!
Как воздух, нужен ей был сейчас Пролежнев. Вика добежала до скверика, еще утром намеченного ею для связи со следователем, и плюхнулась на самую никудышнюю скамейку. Скамейка стояла в мерзлой тени захудалого магазинчика. Урна рядом была перевернута, над ней вилось несколько тусклых, не вполне проснувшихся прошлогодних мух. Малоприятное местечко, зато вряд ли кто захочет подсесть. Вика достала из сумочки сотовый телефон, отдышалась и набрала номер, который списала с телевизора. Ей снова ответил женский голос, не такой, правда, противный, как в субботу. Вика заявила, что срочно, сию же минуту, должна говорить с Пролежневым — и ни с кем иным! — по делу Малиновского. Женский голос стих, и после длинной и шершавой телефонной паузы в Викином ухе раздалось:
