Кормилица ушла. Вис охватило отчаянье. Она металась по дворцу, била себя в грудь и искала возможности встретиться с Рамином. Но она не могла использовать окна, так как они были закрыты, а на крышу не было выхода. Стало ей тягостно от влюбленности и от невыносимой разлуки, и закипела любовь в ее сердце. Вдруг она заметила, что конец веревки, на которой держался теневой занавес зала, был прикреплен к скале. Босая, она прошла по этой веревке, подобно акробату, с опасностью для жизни. «Когда человек охвачен любовью, он на все способен. Он не щадит себя, как храбрец во время сражения». По шнуру она проскользнула, как птица, и вышла на крышу. Ветер сорвал с нее повязку и шарф. Венец же она забыла в зале. А серьги, которые украшали ее уши, она не то потеряла, не то изломала. Вис очутилась на крыше, неодетая и необутая. Она стала искать способа спуститься в сад. Она привязала покрывало к суку стоявшего вблизи дерева и по покрывалу спустилась вниз. Но до этого она зацепилась одеждой за гвоздь и разорвала ее. Очутившись на земле, она поспешила в виноградник. Хотя земля в этом месте была мягкая, все же Вис сильно ушибла ноги и разорвала исподнее платье. Она оказалась обнаженной, ушибленной и окровавленной. До полуночи Вис разыскивала в винограднике возлюбленного, источая из глаз слезы, а с ног ее текла кровь.
Вис стонала, жаловалась на свою судьбу и говорила:
«Где мне искать милого, радость моего сердца, или где мне найти мой любимый цветок?»
Затем она сказала:
«О судьба, если ты жалеешь кого-либо из тех, кто не осчастливлен любовью, то и я достойна сожаления. Ты не знаешь усталости, и твои ноги не ноют, как мои. Обойди этот сад и ищи два разноцветных нарцисса: один из них цветок, а другой— ему подобный, но живой, лишивший меня терпения и скрывшийся от меня. Поищи, может быть, найдешь того человека, который у многих похитил разум, как и у меня, который многих, имевших убежите, лишил крова и опозорил, который пленил тысячу сердец и сжег их в огне любви. Ты видишь, до чего довела меня любовь. С исстрадавшимся сердцем, горестная, потерявшая терпение, переживая тысячи несчастий, покрытая пылью, скитаюсь я, безумно влюбленная.
О ветер, сообщи тому, чей лик объединил все прелести, пусть он не скрывается от меня, разбуди его! Навей на меня его мускус, чтобы я могла его обнять, а от меня навей амбру и умасти этот гиацинт. Передай ему от меня: «О ты, сад цветущий, радость и прелесть несравненная, солнце, похищающее сердце, тот, кто красотой превыше всех! Зачем ты сжигаешь меня, безумную, в огне и заставляешь скитаться в такую темную ночь по саду? Я никогда не владела твоим сердцем в желанной мере, никогда не обретала с тобой длительной радости спокойствия. Мне суждена несчастная судьба. Сейчас все спят, только я бодрствую. И если я тоже человек, то зачем так безжалостны ко мне бог и судьба моя? Я лишилась человеческого облика. Как мне, потерявшей сердце, познать радость? Неужели мать родила меня несчастной и лишенной сердца, неужели меня прокляла моя мать, чтобы я не находила того, что ищу? Ныне нет желанного около меня, и если я потеряю надежду увидеть его, то останусь пронзенной в сердце ядовитым копьем. Если я буду нюхать даже тибетский мускус, и то он мне будет казаться простой землей. Рамин — мое благоухание, не нужны мне ни мускус, ни амбра. Он мое лекарство, он мое бессмертие. Змея разлуки ужалила меня в сердце и печень. Моя израненная душа стремится выйти из тела. Рамин — целение для меня, его уста — опиум для меня, и его лик — солнце моей судьбы. Где ты? Почему ты не показываешься? О несчастная судьба моя, зачем ты так сильно огорчила меня в эту ночь? Мои мучения и тревоги столь сильны, что я достойна сожаления даже со стороны врагов моих, зачем ты так безжалостно покинула меня?»
Затем она начала умолять луну, чтобы она взошла. Она так ей говорила:
«О луна! Заклинаю тебя богом, создавшим тебя на радость всем и озарение, покажись, уже пора взойти тебе! Душа моя стремится покинуть тело. Выгляни из-за горы и посмотри на мое горе, что подобно горе. Мгновенный мир и ночь подобны заржавленному железу, а темнота стала для меня невыносимее этого преходящего мира. Нет у меня больше сердца, и не нахожу его похитителя. Заклинаю тебя всевышним, о луна, пожалей двух безумно влюбленных, безумствующих из-за разлуки. Укажи нам дорогу, помилуй и пожалей нас! Вдали от вас, двух лун, затмилось для меня небо, и я ничего не вижу, ибо ты властвуешь в далеком небе, а Рамин то восседает на троне, то пускается в дальний путь и исчезает из моих глаз».
Между тем настала полночь и взошла луна. Она разогнала тьму и исторгла из сердца Вис печаль. Горестный и усталый Рамин, со слезами на глазах, уснул среди роз и лилий. Вис, его возлюбленная, нашла его спятим. Сердце Рамина почувствовало ее, и он открыл глаза. Увидев Вис, Рамин вскочил и заключил ее в объятия. Солнце и луна сошлись, мускус и амбра смешались, роза и гиацинт сблизились. Лица их осветила ночь, она стала подобна дню. Опьяненные близостью, они не вспоминали о своих страданиях. Птицы на ветвях и соловьи в розовых кустах восхваляли в песнях их неиссякаемую любовь; цветы в саду улыбались их радости, роза просила у них аромата, а нарцисс — красоты.
Но преходящий мир и судьба снова выдали их тайну.
37.
МОАБАД УЗНАЕТ, ЧТО РАМИН ВСТРЕТИЛСЯ С ВИС
Преходящий мир серпом горя жнет ниву радости. Никогда не жди от него доброго конца, ибо все пришедшие в сей мир были им обесчещены.
Когда Моабад узнал, что Рамин уехал в Морав, шах понял причину его отъезда. И снова разгорелось в нем враждебное чувство к влюбленным. Он так говорил в сердце своем: «Доколе у меня хватит сил терпеть такое пренебрежительное отношение ко мне? Доколе мне так тревожиться? Пока в этом мире будут живы люди, они будут рассказывать о моем позоре; я стану предметом насмешек и буду притчей во языцех. Если Вис — солнце небесное для тех, кто с надеждой взирает на нее и уповает, как на рай, го для меня она — горе и позор. Если уста ее дарят бессмертие, для меня они — яд; если тело ее столь желанно для людей, как вода, для меня оно столь нежеланно, как смерть. Какая мне польза от Вис? Она может только погубить мою душу.
Притча. Мои поучения так же нужны Вис, как вода необожженному кирпичу. Довериться ей — то же, что вкусить желчь, чтобы убедиться, что она горька.
Я выбрал сатану в проводники, а слепца в часовые и этим приумножил свое горе. Не выдержавшую испытания вздумал снова испытывать. Зачем я думал, что Вис любит меня? Зачем надеялся на преданность кормилицы и поручил ей охранять Вис? Я опечатал двери, а печать вручил кормилице! Как я глуп, что не разобрался в их проделках!»
Шахиншах колебался. Иногда он убеждал себя терпеть и гак говорил: «Хватит столь великого бесславия, не надо еще больше разглашать тайну!» Иногда же его одолевали горестные сомнения. Вдруг он встал, вскочил на коня, мигом очутился в Мораве и направился к дверям дворца.
Кормилица принесла и положила перед ним доверенные ей ключи и печать; сама она ничего не знала о поступке Вис. Шахиншах убедился, что печать на дверях не тронута. Но во дворце он не нашел Вис. Тщетно искал Моабад ее везде и наконец сказал кормилице:
— Куда же ты девала Вис? Все выходы закрыты; птица не могла бы отсюда вылететь, куда же исчезла Вис? Если она отправилась учиться колдовству у Артаваза, ей это лишнее, ибо она и так ни во что не ставит тысячу колдунов, подобных Артавазу!
Не узнав ничего относительно Вис, он так избил кормилицу, что она осталась чуть жива. При поисках Вис нашли только диадему, обрывок ворота и лоскут рубашки. Кто-то из искавших догадался, что Вис могла взобраться по веревке, как акробат, на крышу дворца, а оттуда спуститься в сад. Тогда шахиншах приказал зажечь свечи и факелы и отправился из дворца в сад. Вис увидела издалека свет факелов, со страху душа ее чуть не рассталась с телом. Она испугалась за участь Рамина и сказала ему:
