Тогда зовите друг друга мудаками.
Тогда деритесь.
Тост принят, бокалы судорожно звенят. Они пьют. Мокрый сладкий алкоголь иссушает горло Галлахера. Он изо всех сил старается держать рот закрытым, но все равно взрывается в кашле. Хотя у него все не так плохо, как у доктора Колдуэлл. Она прижимает ладонь к губам и – несмотря на все усилия, по мере того как кашель нарастает, выплевывает коньяк между пальцев.
Все они громко смеются, в том числе и доктор. На самом деле она смеется дольше всех. Как только кашель отступает, подкатывает смех, и наоборот. Это магия алкоголя, проявляющаяся после первого же глотка, – люди моментально расслабляются. Галлахер помнит достаточно семейных пьянок, поэтому к этому волшебству относится скептично.
– Твоя очередь, – говорит сержант Джустин, наливая снова.
– Говорить тост? Дерьмо. – Она качает головой, но поднимает наполненный до краев стакан. – Можем ли мы жить так долго, как нам вздумается. Как насчет такого? – Она опрокидывает стакан, залпом опустошая его. Сержант не отстает. Галлахер и Колдуэлл пьют осторожней.
– Ты хотела сказать, можем ли мы жить так долго, как хотим, но никогда не хотим так долго, как живем, – Галлахер поправляет Джустин. Он знает этот материал как «Отче наш».
Джустин ставит стакан на стол.
– Да, хорошо, – говорит она. – Нет смысла искать луну и звезды, не так ли?
Сержант вновь наполняет бокалы, Галлахеру и Колдуэлл до краев.
– Док? – спрашивает он. Колдуэлл пожимает плечами. Колдуэлл не нужно упрашивать.
Паркс чокается с каждым по отдельности:
– Чтобы ветер дул, корабль плыл и девчонка любила моряка.
– Вы знакомы с моряками? – язвительно интересуется Джустин после того, как все опустошили стаканы, а Галлахер медленно потягивал свой. Они уже проделали немаленькую дыру в бутылке.
– Каждый человек моряк, – говорит Паркс. – Каждая женщина – океан.
– Чушь собачья, – восклицает Джустин.
Сержант пожимает плечами:
– Может быть, но ты удивишься, как часто эта фраза работает.
Много дикого смеха. Галлахер стоит. Это нехорошо для него, зря он попробовал алкоголь. Память начинает выдавать то, чего он старательно избегал все это время. Призраки встают перед ним, и он не хочет смотреть им в глаза. Галлахер слишком хорошо их знает.
– Сержант, – говорит он. – Я обойду еще раз этаж, хочу убедиться, что мы в безопасности.
– Хорошая идея, сынок, – отвечает Паркс.
Они даже не смотрят на него, когда он уходит.
Галлахер обходит все коридоры, так и не найдя ничего нового. Он прикрывает рот и нос, когда проходит мимо комнаты с мертвыми голодными; воняет отвратительно.
Но еще хуже, когда он подходит к лестнице, которую Паркс взорвал. Здесь чувствуется дыхание ада. Нет ни звуков, ни движения. Галлахер стоит на краю, всматриваясь в непроницаемую темноту. В конце концов он собирает волю в кулак, достает фонарик, направляет его вниз и включает.
В идеальном кругу света он видит шесть или семь голодных, сбившихся плечом к плечу. Свет заставляет их нервничать, они мотают головами, но стоят слишком плотно, чтобы пошевелиться.
Галлахер просвечивает всю длину помещения. Голодные упакованы, как сельдь в бочке. Всего несколько часов назад они бежали за добычей вместе со своими друзьями и друзьями друзей. Сейчас они волнами копошатся в тесной комнате. Их челюсти открываются и закрываются.
Звук выстрелов привел их сюда оттуда, где они были. Что-то – громко, значит, что-то – жизнь. Теперь они останутся здесь, пока не сдохнут или пока чертов грибок не среагирует на очередной раздражитель и не заставит их нестись сломя голову к нему.
Галлахер отступает, чувствуя отвращение и испуг. Он потерял всякое желание нести ночную вахту.
Рядовой возвращается в комнату отдыха. Паркс и Джустин продолжают бороться с бутылкой, а доктор Колдуэлл растянулась на трех стульях и спит.
Он решает, что нужно проверить голодного ребенка. По крайней мере убедиться, что трос, связывающий ее с батареей, все еще цел.
Рядовой заходит в комнату с игрушками. Малышка сидит на пуфике, очень тихо и спокойно, опустив голову и глядя в пол. Галлахера пробирает дрожь; на мгновение она становится похожа на тех монстров внизу.
Открытую дверь он подпирает стулом, чтобы не закрылась. Страх переполняет его при одной мысли остаться в кромешной тьме наедине с этим. Мелани знает, что он идет к ней, потому что Галлахер топает очень громко. Она поднимает голову и смотрит на него, заставляя испытать огромное облегчение. Это не взгляд голодного, выбравшего себе цель, это больше похоже на взгляд человека.
– Что у тебя там? – спрашивает Галлахер. Пол усеян книгами, вероятно, их она и разглядывала. Со связанными руками только и остается, что смотреть. Он поднимает ближайшую книгу. «Дети воды» Чарльза Кингсли. Она выглядит очень старой – выцветшая суперобложка по краям оборвана. На ней изображены симпатичные маленькие феи, висящие в воздухе над крышами города. Возможно, это Лондон, но Галлахер никогда его не видел, поэтому не знает точно.
Голодный ребенок смотрит на него, не говоря ни слова. Этот взгляд нельзя назвать недружественным, он скорее внимательный. Ведь она не знает, зачем он пришел, и готова к не очень приятным сюрпризам.
Она знает о нем лишь то, что он один из людей Паркса, привозивший ее в класс и увозивший оттуда. Галлахер не может вспомнить, разговаривал ли он когда-нибудь с ней до этого. Поэтому рядовой немного застенчив. И даже не понимает, почему говорит это:
– Хочешь, я могу тебе почитать?
Молчание. Большие глаза смотрят на него.
– Нет, – говорит ребенок.
«О». Вся его стратегия диалога рухнула. Плана Б нет. Он возвращается к двери, чтобы выйти. Когда Галлахер берет стул, собираясь закрыть за собой дверь, она выпаливает:
– Можно вас попросить посмотреть на полках?
Он поворачивается и ставит стул на место.
– Что?
Опять долгое молчание. Как будто она извиняется за то, что сказала, и не уверена, что хочет повторять. Он ждет ее.
– Можно вас попросить посмотреть на полках? мисс Джустин дала мне книгу, но я не смогла взять ее с собой. Вдруг она здесь есть…
– Эм…
– Тогда… вы могли бы почитать мне ее.
Галлахер не заметил книжного шкафа. Он следует за взглядом девочки и видит его в стене рядом с дверью.
– Конечно, – говорит он. – Как она называлась?
– Сказки Музы, – в голосе ребенка чувствуется оживление. – Роджера Ленселина Грина. Это греческие мифы.
Галлахер подходит к книжному шкафу, и свет фонаря начинает рыскать по полкам. Большинство из того, что здесь представлено – детские книги с картинками в мягком переплете, так что ему приходится вытаскивать их, чтобы увидеть название. Но есть и несколько больших талмудов, их названия он изучает с особым усердием.
Греческих мифов нет.
– К сожалению, – говорит он, – ее здесь нет. Может, ты хочешь почитать чего-нибудь другое?
– Нет.
– Здесь есть «Почтальон Пэт». И его черно-белый кот. – Он показывает ей книгу. Но голодный ребенок бросает на него холодный взгляд и отворачивается.
Галлахер берет стул и ставит его на безопасном, по его мнению, расстоянии.
– Меня зовут Киран, – говорит он ей. Но это не вызывает у нее никакой реакции. – У тебя есть любимая сказка?
Она не хочет с ним разговаривать, и он понимает это. С чего бы ей, черт подери, хотеть?
– Я собираюсь прочесть вот эту, – говорит он, держа в руках книгу под названием «Я хотел бы тебе показать». Здесь картинки такие же, как и в «Коте в шляпе», вот почему он ее выбрал. В детстве Галлахер любил эту сказку о кошке и рыбе и детях и двух Вещах, которые назывались 1 и 2. Он любил представлять, как его дом превращается в такую же свалку, а потом, за секунду до прихода отца, все становится на свои места. Для семилетнего Галлахера эта книга была увлекательным и таинственным приключением.
– Я собираюсь сидеть здесь и читать эту книгу, – повторяет он девочке.
Она пожимает плечами, как будто ее это не касается.
Галлахер открывает книгу. Страницы влажные и немного слипаются, но ему удается их разнимать, не разрывая.
– Когда я гулял однажды по улице, – начинает он, – я встретил молодого человека в красных сапогах. На ремне у него была пряжка, а на шляпе – перо. Его рубашка была из шелка, а штаны – из кожи, и он не мог и двух секунд устоять на месте.
Малышка делает вид, что не слушает, но Галлахера не проведешь. Он видит, как она наклонила голову, чтобы видеть картинки.
39
Паркс наливает еще коньяка. Все происходит быстро. Джустин выпивает, хотя дошла до стадии, когда понимает, что пить дальше – плохая идея. Проснувшись, она будет чувствовать себя как кусок дерьма.
Она трогает щеки и лоб, ее лицо пылает. Выпивка всегда делает с ней такое, даже в медицинских дозах.
– Господи, – говорит она. – Пойду подышу воздухом.
Но воздуха здесь не много. Окно открывается лишь на пять дюймов.
