картине, во время знаменитой арии Лизы, на сцене неизвестно как возникла кошка. Ария Лизы, где она оплакивает свою трагическую судьбу, напоминает русскую протяжную песню, с жалобными вокализами «А-а-а…». Лиза начинает: «Ах, истомилась я горем, ночью и днём только о нём». Кошка внимательно слушает, зрители подхохатывают. Но вот Лиза запела вокализ. Она «А-а-а…», и кошка благим матом «Ааааааа!». Такой вот дуэт. Зрители от хохота залезли под кресла.
Но это еще было не самое главное. Когда Лиза с грехом пополам допела арию и бросилась в Канавку, кошка с прощальным «мяу» последовала за ней.
Снова о животных на сцене
Бывают случаи, когда животные появляются на театральной сцене, так сказать, в штатном режиме. Например, в труппе Большого театра наряду с актерами числятся две лошади. Огромная сцена Большого позволяет выводить животных на нее в некоторых спектаклях. Так, в заключительной сцене «Ивана Сусанина» на конях выезжают Минин и Пожарский.
За день до «Бориса Годунова», где на коне появляется Самозванец, обе лошади приболели и выступать не могли. Что делать? Лошадь — животное пугливое, она должна быть специально обучена, чтобы не бояться яркого театрального света и публики. Решили попросить лошадь в цирке — они там к этому делу привычны.
Накануне спектакля провели специальную репетицию, которой все остались довольны. Лошадь вела себя отлично, понимала, что от нее хотят, ничего не пугалась.
Настал вечер спектакля. Самозванец выехал на лошади и отлично спел свою арию. Раздались бурные аплодисменты, и лошадь припала на передние ноги и стала кланяться.
Полезные уроки
Не знаю уж, почему эта история, рассказанная мне в дни моей далекой молодости, всплыла у меня в памяти. Но раз уж всплыла, поделюсь ею с моими читателями.
Историю эту рассказал мне отец моего приятеля Бориса, драматург И.С.Шур. Он был драматургом успешным, его пьесы «Заводские ребята», «Диплом на звание человека», «За ночью — день», «Письма к другу» (последняя в соавторстве с писателем Альбертом Лихановым) шли в 1960 -1970-е годы в театрах всей страны. Сейчас, конечно, всё это основательно забыто, как и многое из того, что составляло основу советского театрального репертура. Но для того времени они были неплохи: мастерски написанные, поднимавшие актуальные вопросы тогдашней современности, к тому же сдобренные элементом легкой фронды, что особенно ценилось.
Но сейчас речь не о И.С. Шуре. Дело в том, что Исаак Соломонович приходился каким-то дальним родственником Майе Плисецкой (каким точно, сейчас не припомню). Вероятно, историю рассказал ему кто-то из родственников, а возможно и сама Майя Михайловна, если, конечно, он с ней был знаком и общался.
Отец Майи Михайловны был Генеральным консулом СССР на Шпицбергене. В ночь с 30 апреля на 1 мая 1937 года он был арестован, а 8 января 1938 года расстрелян как враг народа.
Ее мать, актриса Рахиль Михайловна, осталась с тремя детьми на руках — 12-летней Майей, 7-летним Александром и только что родившимся Азарием. Вся семья была отправлена в Акмолинский лагерь членов семей изменников Родины.
В дело вмешалась тетушка Майи, знаменитая прима-балерина Большого театра (и, между прочим, трехкратная чемпионка СССР по плаванию) Суламифь Мессерер.
Она была вхожа к Сталину и обратилась к нему с просьбой о разрешении удочерить Майю: таким образом, удалось вырвать племянницу из лагеря. Так же поступил и дядя будущей балерины, тоже знаменитый солист балета Большого, Асаф Михайлович — он взял на воспитание Александра.
Асаф Мессерер в концертном номере «Футболист»
Мать же с грудным Азарием осталась в лагере. Но Суламифь Михайловна способствовала смягчению и ее участи. Через некоторое время мать и сына перевели на вольное поселение, а в 1941 году позволили возвратиться в Москву
Еще когда Майя жила с родителями, тетя Мита мгновенно распознала в племяннице будущую балерину. Суламифь Мессерер познакомила племянницу с балетом, отведя её на детский спектакль «Красная шапочка», в котором исполняла одну из ролей. Балет Майю заинтересовал: вернувшись домой, она стала демонстрировать балетные партии разных персонажей. Когда Майе исполнилось 7 лет и 8 месяцев, тётя привела её в хореографическое училище, где проходил очередной набор. По существующим правилам, ребёнку должно было быть хотя бы 8 лет для принятия в балетный класс, однако тётя убедила членов комиссии позволить Майе учиться танцевать ввиду её таланта и природных данных.
Когда же Суламифь Михайловна удочерила племянницу, она, после перерыва, снова определила ее в училище. То, что в прославленной московской «хореге» из Майи сделают хорошую балерину, тетя не сомневалась. Но ситуация поменялась, и тетя Мита это отлично понимала. Дочери врага народа требовалось быть не просто хорошей, а самой лучшей танцовщицей. И Суламифь Михайловна повела с Майей дело круто, благо, характера у нее хватало.
День у юной Майи складывался так. В шесть часов утра тетушка ее будила и, в качестве зарядки, на час ставила к станку. Майя умывалась, завтракала чаем с сухариками и отправлялась на учебу. Благо, училище располагалось, как бы теперь сказали, в шаговой доступности от дома. Тетушка жила на Огарева, а училище помещалось не в Хамовниках, как сейчас, а рядом с Большим театром, на Неглинке.
После того, как Майя приходила из училища, тетушка кормила ее бульоном со ржаными сухариками и давала часок отдохнуть (все-таки в училище, кроме наук, большая физическая нагрузка). Потом Майя делала уроки и получала от тетушки команду: к станку! Девочка работала два-два с половиной часа, потом, умывшись, в течении небольшого времени отдыхала и занималась своими делами: читала или играла. Потом снова следовала команда: к станку! Если же у тети Миты был вечерний спектакль, Майя все равно должна была самостоятельно стать к станку, получив задание от тетушки. О том, чтобы отлынить, не было и речи: глаз у Суламифи Михайловны был наметаннным.
Вслед за последним занятием у станка Майя получала чай все с теми же же ржаными сухариками (о сладком запрещалось и думать) и через некоторое время отправлялась спать. Назавтра все повторялось в том же порядке.
Майя любила тетю и делала успехи в балете. Но какой ребенок выдержит этот кошмар? И в один прекрасный вечер, воспользовшись тем, что Суламифь Михайловна была на вечернем спектакле, Майя сбежала к дяде.
Она рассказала ему о своей невыносимой жизни у тетушки, и, расплакавшись, попросилась жить к нему. Асаф Михайлович проявил к племяннице большое сочувствие, утешил как мог, утер ее слезы, посетовал на жестокость
