Робин. Да, очень тонко схватили суть. Только «сигналы» вас уводят чуть в сторону: во всем куда меньше задействовано сознание. Мать не замечает, не анализирует реакции ребенка, не принимает соответствующих решений. Так же, как и ребенок не обдумывает решения послать сигнал. Все совершается машинально.
Джон. Ни один не представляет, зачем он это делает.
Робин. И даже — что делает. Стиральная машина стирает, потому что она так устроена. Мать «спасает», потому что она так устроена. И не только мать — отец, все другие дети в этой семье «запрограммированы» одинаково. Обычная семейная модель, передающаяся из поколения в поколение как по отцовской, так и по материнской линии. Поэтому каждый в этой семье отстает в том же, даже если притворяется, что не отстает.
Джон. Как они могут притворяться?
Робин. Ну, отец, который критикует мать, слишком уж потакающую ребенку, и который иногда скажет, чтобы «не портила» ребенка, на первый взгляд покажется «посторонним». Но присмотревшись к этой семье в полном составе внимательнее, вы скоро обнаружите, что отец просто ревнует, ему бы хотелось, чтобы его самого так «портили». Значит, отец не выручит. Значит, в любом случае — признает ли сам отец эту потребность или отрицает — ребенок учится уворачиваться от огорчений, делая беспомощное, страдальческое лицо.
Джон. Но если все это происходит машинально, действие разыгрывается за «ширмой»?
Робин. Да. За «ширмой» у каждого в подобной семье — не только у одного, обратившегося к вам с жалобами. Поэтому и нужен кто-то, не причастный к этой семейной «традиции», только он поможет им всем увидеть происходящее, «присвоить» сунутые за «ширму» огорчения, чтобы освободить от сковавшей их модели поведения.
Джон. А друзья годятся в помощники?
Робин. Если случай из легких. Но если серьезный, если модель глубоко укоренилась — вряд ли. Человек, унаследовавший определенную линию поведения от матери, выберет и друзей по себе — с ними он не сойдет с проторенной дорожки.
Джон. Так и пару выберет… Машинальная реакция на «сигналы»? Ага, «свой» человек.
Робин. Поэтому трудно ожидать, что помощник, сделающий необходимое, ему свалится с неба.
Джон. А что необходимо сделать?
Робин. Сразу несколько вещей. Поместить человека в ситуацию, где за страдальческое лицо не дают «кусочек сахара», одновременно понимают причины для страдания «лицом» и не осуждают за эти сигналы, а предлагают эмоциональную поддержку, подталкивая человека погрузиться в огорчительные переживания.
Джон. Подождите. Дайте-ка рассмотреть каждую из вещиц. «За страдальческое лицо не дают «кусочек сахара». Что за «кусочек сахара»?
Робин. Ну, никто не бросится с криком: «Нет-нет-нет, не надо напрягаться, не нужно расстраиваться!»
Джон. Грубо говоря, психотерапевт должен настойчиво посоветовать: «От жизненных тягот не отворачивайтесь, огорчайтесь на здоровье, огорчайтесь!»
Робин. Да, уж грубее нельзя…
Джон. Дальше — «понимают причины для страдания «лицом» и не осуждают».
Робин. Это значит, что человеку необходимо внушить: огорчаться — нормально для взрослого, никто не примет его за «маленького».
Джон. Тогда человек сможет достать из-за «ширмы» свои горести и погоревать всласть.
Робин. Да. Сможет «присвоить» их. Что ему необходимо.
Джон. Но он никогда раньше не брался за подобное дело и пугается. Поэтому ему нужна эмоциональная поддержка.
Робин. Эмоциональная поддержка — «вещь» такая же важная, как и первые две.
Джон. Разумеется, «правильный» человек разделывается с большим числом малых потерь не за один присест — постепенно. Ну, бесхитростный пример: за тысячу «огорчений» я отделюсь от мамы, и если я ребенок нормальный, вступил на верный путь, я сделаю шаг за «огорчение», потом еще… Каждое «огорчение» невелико и терпимо. Но человек дурных привычек всю тысячу «огорчений» свалил в кучу за «ширмой».
Робин. И фактически позже добавил к той тысяче еще несколько тысяч, отчего страшнее стало его «богатство». Конечно, «присваивать» огорчения ему нужно не сразу, а постепенно. Он подозревает, что за «ширмой» их накопилась гора, и боится, что он их не вынесет. Поэтому — повторю — не отказывать при этом в помощи, поддержать человека так же важно, как отказать ему в привычном «кусочке сахара».
Джон. Когда я понял это в Вашей группе, я чуть не закричал «Эврика!» Раньше я думал: к человеку под прессом депрессии есть два подхода. Первый — вовлекаетесь, затягиваете вторым голосом: «И откуда столько несчастий на бедную голову!», считая, что поддержали, согласившись со всеми жалобами бедняги. Говоря Вашими словами, отделались «кусочком сахара». Второй подход, точнее, приступ — на такое я сподоблюсь, сам «хватив» депрессии, — по-британски коротко советуете: «Виски — в себя, себя — в руки!» Раньше я бы не додумался просто сесть с человеком рядом и сказать: «Да, тяжело вам, и переживания тягостные выпали. Но я с вами посижу, а вы погорюйте». Теперь я вспоминаю, что одна девушка после того, как расстались, упрекнула меня: никогда не мог «просто побыть с ней», придавленной депрессией. Тогда я не понял, о чем это она, надеюсь, понимаю теперь.
Робин. А у меня в роду депрессивная «манера» поведения, и я долго подбирался к действенному способу поменять закрепившуюся схему. Конечно, легче «менять», когда вы в своем психотерапевтическом кресле — легче дается «нейтральность», невозмутимость, поддержка, когда помогаете посторонним людям, ведь вы сами меньше вовлечены. С близкими людьми тяжелее сохранить твердость, оказывая нужную им поддержку.
Джон. Своя нужда помеха!
Тяжелая депрессия
Джон. А что скажете о тяжелой депрессии? Мне часто приходилось слышать, что она — результат скорее биохимических причин, чем психологических, и, следовательно, поддается только лекарственному воздействию.
Робин. Ну, мы все построены из химических продуктов. Любой наш «поворот» сопровождается химической «перестройкой». Увидели хорошенькую девушку, испугались автобуса, не снижая скорости мчащего на нас, когда переходим улицу, повздорили с кем-то — химический состав крови каждый раз меняется. Конечно, такие реакции поддаются воздействию химии. И, разумеется, некоторые формы депрессии можно снять химией. Фактически лекарственные препараты незаменимы как временное средство прорвать порочный круг химических превращений, идущих в организме при тяжелой депрессии и нарушающих у пациента ясность мысли и способность к взаимодействию, так что психотерапия оказывается бессильной и даже жизнь пациента — в опасности. Но лекарственными препаратами не изменить склад личности — глубоко заложенные в ней модели поведения, о которых ведем речь. И эти модели будут по-прежнему провоцировать организм все так же… «химичить», вырабатывать все те же вещества, которые лекарства должны блокировать. Надо воздействовать на автоматизм моделями спровоцированных реакций, изменить сами модели, тогда человек избежит очередной депрессии, ему совсем не понадобятся лекарства.
Джон. Даже в тяжелейших случаях депрессии?
Робин. Трудно сказать… Со многими случаями, которые раньше лечились только медикаментозно, теперь можно справиться получившими распространение во всем мире методами семейной психотерапии. Постоянно разрабатываются все более эффективные методы, поэтому случаи, сейчас не поддающиеся психотерапии, возможно, через год будут успешно лечиться. Впрочем, в настоящее время и, вероятно, еще долго лекарственные препараты, помощь психиатра и госпитализация, предполагающая электрошоковую терапию, когда другие средства бессильны, — единственные практические меры борьбы с тяжелой депрессией.
Джон. Почему одни пациенты в состоянии депрессии «хуже» других и хуже поддаются лечению?
Робин. Есть разные мнения. Вот, по-моему, наиболее убедительное, проверенное практикой: тяжесть депрессии зависит от того, где именно «застрял» человек в фазе отделения, отсчитываемой от шестимесячного возраста. Тот, кто «ушел» недалеко, будет больше отставать и труднее поддаваться лечению.
Джон. Значит, если ребенок «застрял», только начав различать «границы», только изредка и нечетко представляя мать цельной и стоящей в отдельности, он будет… уязвимей?
Робин. Да, если «границы» непроясненные и легко стираются, «застрявший» быстрее утратит связь с реальностью в состоянии стресса. Большой удар — потеря любимого человека, крушение честолюбивых планов, крах самосознания, точнее, высокой самооценки — даст боли, страдания больше, чем он сможет вынести. Он отстал, не добрался до способности ухватиться за воспоминания о любимых людях и счастливых временах, чтобы нейтрализовать боль и удержать равновесие. Боль нависнет чудовищной тенью, и порою единственное от нее спасение — устремиться вниз по «лестнице совершенства» к примитивному уровню с «предохранительным клапаном», позволяющим спроецировать болезненные чувства на внешний мир, на других. Или человек скатится еще ниже, на уровень, где будет воображать, что властвует миром.
