Здесь скелет, на котором болтается одежда, обут в ботфорты (в отличие от раннего рисунка). Он изображен не в профиль (как на раннем рисунке), а в фас. Обе его руки протянуты для объятий, он улыбается: так оскалены челюсти черепа извозчика в «Уединенном домике…». Гробовщик в новелле наносит скелету удар и после этого теряет сознание. Это напоминает попытку Павла сразиться с извозчиком-скелетом в титовском рассказе, где герой тоже падает в обморок. Но в «Гробовщике» сновидением мотивируется фантастика, в «Уединенном домике…» отнесенная к яви6. В последнем череп принадлежит вознице, с которым и пробует сразиться Павел. Изображение возницы на погребальных дрогах в виде беса возникает на другой автоиллюстрации к «Гробовщику» [Цявловская 1980: 92], [Фомичев: 88], [Краваль: 125, 387, рис. 88], [Жуйкова: № 85, 86, 628–629, 641, 653, 878], к которой найдены параллели в других фантастических рисунках Пушкина, изображающих бесов в похожих позах [Фомичев 91–95], ср. [Краваль: 125–126, 483, рис. 136]. Связь возницы с нечистой силой проходит сквозь разные периоды развития разбираемых сюжетов. На иллюстрации к «Гробовщику» он везет на кладбище или на тот свет, в «Уединенном домике…» на его санях нет обозначений земных мест, а есть только апокалиптическое число 666.
В поэзии Пушкина отчасти сходно с образами упомянутых произведений стихотворение «Бесы» (и с ним связанная «Зимняя дорога»). Здесь возница (ямщик) бесу не тождествен (как в ряде других текстов), но с пути он сбивается по вине беса. Описание роя бесов приводит на ум пушкинские рисунки поздних лет. Из совпадений стихотворения «Бесы» с «Уединенным домиком…» на словесном уровне стоит отметить восклицание «Что делать…» в речи ямщика, отвечающего седоку, когда они заблудились средь неведомых равнин7. В рассказе такой же вопрос (тождественный вопросу в песне из «Пира во время чумы») задает себе заблудившийся герой.
«Адские» рисунки и стихи у Пушкина имеют общие черты не только с гётевской темой Мефистофеля (о чем много написано8), но и с Данте, которого Пушкин перечитывал в подлиннике9. В фантастическом круге произведений особенно отчетливая параллель с Данте обнаруживается в «Гробовщике». Цитата «упал сото corpo morte cadde» описывает падение гробовщика [Шмидт: 58], она соответствует пушкинским стихотворным строкам «.. падает на ложе, / Как хладный падает мертвец», представляющим собой скрытый перевод того же оборота Данте [Лотман: 353].
К тому слою образов, который можно было бы считать в широком смысле архетипическим, в «Уединенном домике…» и «Пиковой даме» относится мотив карточной игры10. В титовском рассказе он возникает дважды, сперва в связи с играми, в которых участвует демонический персонаж – Варфоломей вместе с героем, а потом в сценах в доме графини И., где в карты, как и в адских стихах Пушкина, играют черти. В работах той предструктуральной школы, которая в 1920-1930-х годах в России изучала архаические ритуалы и мифы в их связи с литературой, была показана значимость карточной игры как одного из эквивалентов древней обрядовой игры в кости; он был раскрыт (в трудах О.М. Фрейденберг) и по отношению к Пушкину. Из работ представителей этой школы и ее современных продолжателей можно сделать вывод о том, что к архетипическим символам, связываемым в разных традициях со смертью, принадлежат не только уже названные череп, скелет, гробовщик или кладбищенский сторож, но и возница и карты для игры и гадания [Иванов 2000], [Иванов 2004]. У позднего Пушкина весь комплекс связанных с картами и числами образов, которые могут быть соотнесены и с хорошо ему известной с юности масонской символикой, в последнее время связывают с побеждающим в начале XIX века в Европе направлением, проявившимся в готическом романе и распространении оккультных иррациональных символов. Но едва ли стоит несколько одностороннее представление советских пушкинистов о Пушкине как об атеистическом гармоническом поэте заменять новым односторонним образом иррационального оккультного писателя с барочной поэтикой.
Для Пушкина, читавшего и сохранившиеся среди его книг трактаты по теории вероятности, за ролью отмеченного в его стихах подстерегающего нас Случая проступало то новое мировоззрение, к которому приходит наука XX века, простившаяся с рационалистическим детерминизмом. В какой мере эта перемена во взглядах поэта связана с историческим опытом его и всей страны, покажут возможные будущие исследования. Но уже сейчас нельзя не заметить, что этот вероятностный взгляд на мир, где все определяется Случаем, отчетливо выражен (пусть часто в гротескной фантастической форме) в тех именно произведениях, где Пушкин (как в «Уединенном домике…», по мнению многих историков и пушкинистов, включая Ахматову (ср. [Иванов 2004]) выражает скорбь по поводу гибели повешенных друзей-декабристов и сооружает загадочный реквием, втайне им посвященный и, быть может, содержащий описание пути к их могиле на острове Голодай11.
Примечания
1 Явные натяжки в толкованиях, с гневом отмеченные в свое время [Выготский], не мешают тому, что часть рассуждений Ермакова на биографическую тему сохраняет силу. Попытке описать сюжет «Домика в Коломне» в духе современных литературоведческих рассуждений о «(мужском и женском) роде» см.: [Worthey].
2 По отношению к петербургскому тексту, о котором пойдет речь, достаточно сослаться на двойное толкование сочетания «стройный вид» (о Петербурге) в контексте любви Пушкина к городу («Люблю твой стройный, строгий вид» в «Медном всаднике») и в сочетании с отрицательными свойствами города («Дух неволи, стройный вид» в стихотворении «Город пышный, город бедный…»), причем в обоих случаях используется рифма с «гранит», ср. [Ivanov 2008].
3 О возможной перекличке с «Притчей» Сумарокова [Иванов 2004: 55–56, примеч. 85].
4 «Станционным смотрителем», прозаическими отрывками («В 179… году возвращался я…», «Марья Шонинг») [Лямина].
5 [Цявловская 1960:114–116, рис. 4], [Цявловская 1980: 67–69], ср. иное толкование [Шульц 1985: 66, но, 119], [Schulz: 192], здесь рисунок сопоставляется с более ранним прозаическим наброском «Наденька» (с хронотопом, отличным от позднейшего инфернального петербургского). Конкретные отождествления изображенных лиц сомнительны [Жуйкова: № 385,387], [Невелев: 160]; в любом случае остается в силе мысль Эфроса, по которой Пушкин внес портретные черты (если они и были) в сюжетную композицию.
6 Ср. об этой сцене в «Гробовщике»: [Шмидт 1998: 57–58], [Шульц 1985: 87].
7 Мимоходом сходство этих двух текстов и рассказа «Метель» отмечено [Debreczeny: 16].
8 Традиционное пушкиноведение хотело избавить Пушкина от излишней тяги к инфернальным сюжетам и склонно было их приписывать Гёте и другим немецким авторам, которых якобы перелагал Пушкин.
9 См. литературу о Пушкине и Данте: [Лотман: 332, примеч. 2].
10 По поводу «Пиковой дамы» ср. [Лотман: 786–814], [Leighton 1977], [Leighton 1987], [Wolf], [Вольперт 1998: 279–280], [Falchikov], [Debreczeny: 189–190,195-201, 205–206, 229–230], [Cornwell]. По поводу строк о Случае, разбираемых в [Лотман: 806–808], надо иметь в видуи возможное воспоминание о дантовском «Democrito che 11 mondo a caso pone» (Inferno, IV, 136).
11 Пушкинский «Влюбленный бес» в его косвенных следах не только продолжает волновать тех, кто пробует понять его научными средствами. В последнее время возникло несколько литературных текстов, содержащих приближения (разной степени близости) к ненаписанному или потерянному подлиннику: проза Анатолия Королева «Похищенный шедевр: Реконструкция» (Знамя. 2005. № и), пьеса Сергея Макеева «Влюбленный бес» (www.kozma.ru/library/ authors/ makeyev/ dramas.htm).
Литература
Вольперт 1998 / Вольперт Л.И. Пушкин в роли Пушкина. М., 1998.
Вольперт 2004 / Вольперт Л.И. Казот //
Пушкин: Исследования и материалы. СПб., 2004. T. XVIII/XIX: Пушкин и мировая литература: Материалы к «Пушкинской энциклопедии».
Вольперт / Вольперт Л. Лермонтов и французская литература. Таллинн, 2005.
Выготский / Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1965.
Денисенко 1996 / Денисенко С. Рисунки Пушкина // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 19 т. М., 1996. Т. 18.
Денисенко 1997 / Денисенко С. Эротические рисунки Пушкина. М., 1997.
Ермаков / Ермаков И. Психоанализ литературы: Пушкин, Гоголь, Достоевский. М., 1999.
Жуйкова / Жуйкова Р.Г. Портретные рисунки Пушкина: Каталог атрибуций. СПб., 1996.
Иванов 200о / Иванов Вяч. Вс. К истолкованию фантастических произведений Пушкина // Studi е scritti in me-moria di Marzio Marzaduri (Eurasiatica-66 Universita degli studi Ca’ Foscari di Venezia). Padova, 2000.
Иванов 2004 / Иванов Вяч. Вс. О принципах и методах реконструкции не дошедшего до нас произведения («Влюбленный бес» Пушкина) // Иванов Вяч. Вс. Избр. тр. по семиотике и истории культуры. М., 2004. Т. 3.
Краваль / Краваль Л. А. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997.
Лотман / Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995.
