Второй даме тридцать, работала бухгалтером, умничка-лапушка, мамина дочка, домашняя девочка, недавно уволилась, познакомилась с мужчиной своей мечты, на носу свадьба. Но вот незадача – будущий муж считает, что специалисты такого полета должны приносить городу славу, а семье – денежку в клювике. К рождению ребенка он и вовсе как-то не готов: как так – не успели пожениться, и вдруг ребенок; опять же, с мамой надо посоветоваться… В результате у дамы впервые в жизни возникла невротическая реакция: все те же подавленное настроение и безысходность с эпизодами тревоги, чувством заложенности за грудиной – «будто камней навалили», вялостью и разбитостью, рассеянностью, отсутствием аппетита (потеряла пять кило за месяц) и все тем же жжением, но блуждающим по всему телу. И панический страх перед работой: вдруг, мол, не оправдаю доверия, вот стыд-то будет!
В итоге с интервалом в полтора часа рассказывал им обеим историю про третью даму, с участка моей жены. Знакомство Оксаны с пациенткой началось с визита супруга последней. Тот влетел в кабинет с глазами, как у перепуганного лемура, и стал упрашивать доктора вот прям сейчас съездить посмотреть благоверную, ибо случилось страшное: лежит и не встает. Со вчерашнего дня. Шла с рынка, где работает продавцом, ноги стали подкашиваться, еле добралась до дома, а там и вовсе слегла. Нет-нет, до туалета под руки водим. Главное – не отпускать, иначе упадет. Нет-нет, не падала, но предупреждала, что может. Поехали смотреть. Пациентка действительно лежала в кровати и напоминала парализованную сову, то есть могла только поворачивать голову и моргать огромными глазами. В ходе сбора анамнеза выяснилось, что у супругов есть взрослая дочь, они собирались обзавестись вторым ребенком, да решили немного подождать, плюс мужу подвернулась работенка – гонять фуры куда-то ну очень далеко, по месяцу дома не бывает, на носу еще один рейс… В общем, команду «сидеть, рядом!» мужу подавать не пришлось, он оказался догадливым товарищем, а курс из десяти инъекций реланиума и упаковки алпразолама сотворил чудо с восстанием с кровати и выходом на работу. Через годик родился второй ребенок, а невроз напоминает о себе лишь изредка, на фоне переутомления, и выглядит как мимолетная слабость в ногах, которая быстро проходит. Ребенок здоров, муж рядом, работает в пределах города – что еще нужно для тихого семейного счастья! В общем, хана неврозу.
Обе дамы, судя по блеску в глазах, очень воодушевились предстоящей семейной беседой. С меня с интервалом в полтора часа было взято две клятвы «объяснить ему, что это не моя придурь, а его счастье!».
Ах, какая женщина!
Всю жизнь мы проводим в погоне за счастьем. При этом на разных этапах нашего жизненного пути этот зверек-метаморф приобретает самые различные черты, мимикрируя под нечто вполне осязаемое и понятное, но отчего-то перманентно недосягаемое. Школа без троек, институт без взяток, девчонка с курса, квартира, жена соседа, машина, как у людей, жизнь без геморроя, билетик в рай, хотя бы на галерку… А можно ставить перед собой конкретные, маленькие задачки и быть пусть немножечко, но постоянно счастливым от того, что они все решаются и решаются.
Ходит к жене на прием одна пациентка, скажем, Гюзель. Даме лет пятьдесят, из которых она более двадцати больна шизофренией. Само заболевание, к счастью для нее, обострения дает нечасто, в основном с бредом отношения (сослуживцы, как ей кажется в эти моменты, говорят про нее за спиной всякие гадости, обсуждают подробности ее личной жизни, подсиживают и только о том и мечтают, как бы выпереть несчастную Гюзель с работы). Поскольку Гюзель дама деятельная и обиды копить не привыкла, она довольно быстро дает аффект с разборками почище индийских сериалов – тех, где звонкие пощечины и пронзительный плач главной героини о загубленной жизни, несправедливости окружающего мира с элементами неверия в победу добрых сил.
У Гюзели две взрослые дочери, которых она сама вырастила, воспитала, которым помогла получить образование; пусть колледж, но это уже кое-что. Квартира ухоженная, с полным набором постоянно обновляемой бытовой техники и вовремя производимым добротным ремонтом. При этом должность, которую она занимает на заводе, даже близко нельзя назвать высокооплачиваемой. В чем секрет? В мужчинах. Только за период, который знает ее Оксана, мужчин было пять. Чем она их берет? Напором, обаянием и большими миндалевидными черными глазами. И чем-то неуловимо отстраненным, словно не от мира сего. В ходе длительного амбулаторного наблюдения замечено, что каждого нового избранника хватает на период от выписки из стационара и до следующего обострения. Меня покоряет логика и целеустремленность этой чудо-женщины: сознательно отказавшись в принципе от погони за мужем и штампом в паспорте, она ставит перед собой совершенно четкие задачи: обставить квартиру, одеть, накормить и обучить дочерей, а себя, любимую, не оставить без необходимой дозы мужских гормонов. Как настоящий управленец, она умеет делегировать полномочия мужчине, разъяснив тому, что в дом нужно приносить не только яйца, но и деньги, а также пользу как таковую, и так это умело аргументирует, что мастера нейролингвистического программирования могут брать у нее уроки. Платные, разумеется. Сила убеждения у Гюзель такова, что, даже когда наступает очередное обострение и гурия превращается в фурию, избранник, горестно стеная, препровождает ее в психбольницу, куда потом исправно носит всякие вкусности и полезности большими пакетами.
Но вот обострение исчерпывает себя, настает день выписки, и вместе с аффективно-бредовой продукцией уходит в прошлое очередной мужчина. Сердце вновь свободно, душа полна не то что надежд – железобетонной уверенности, что, раз уж Гюзель захотела, то она точно будет счастлива. Ой, а вон и мужчина интересный…
Только маму не пускайте
Стремление матери заботиться о своем ребенке само по себе не вызывает удивления, будучи вполне закономерным. Однако порою в этом стремлении появляются нотки исступленного фанатизма, и тогда забота оказывается не менее навязчивой, чем внимание санитара к пациенту в наблюдательной палате, а побочные эффекты напрочь перечеркивают ожидаемую пользу.
Пациент, о котором пойдет речь, наблюдается в диспансере. Зовут его… пусть Игорь. Игорю тридцать пять или около того, он – яркий пример роли наследственности в генезе психических болезней (на яблоне – яблоки, на груше – груши, и не перепутать). Отец страдает маниакально-депрессивным психозом, причем обострения протекают только в виде гипоманиакальных фаз. Маниакальная, с ее классической триадой (заметно повышенное настроение, ускорение темпа мышления вплоть до скачки идей и чрезвычайная двигательная активность по типу дизеля в интересном месте) была лишь однажды, он отлежал в стационаре, где получил группу инвалидности – фаза длилась очень долго. На этом его знакомство с больницей завершилось.
Мужик нашел себе кучу шабашек, постоянно подрабатывает, особенно будучи в гипоманиакальном состоянии, когда работоспособность отдельно взятого его превосходит возможности бригады молдаван, кормит и обеспечивает семью, построил и обставил две квартиры и не собирается останавливаться на достигнутом, несмотря на возраст. Мы стараемся не дышать и плюем через левое плечо, лишь бы не сглазить. Мама – очень жесткая и властная мадам, которая за неимением возможности нежно и крепко держать мужа ежовыми рукавицами за стратегические места переключила сауроновское око материнского внимания на сына. Ну, и до кучи, на невестку, благо той, приехавшей из деревни и родившей Игорю сына, некуда деваться с этой подводной лодки.
Планомерно ведомый железной материнской рукой в светлое будущее, Игорь в детстве и юности не особо-то и сопротивлялся, поэтому этап «садик-школа-институт» прошел по начертанному плану. А вот дальше пришла пора отцовским генам опомниться и внести свои коррективы – что-что, мол, вы там наметили? Причем, в отличие от отца, фазы у сына, как на грех, были депрессивными. Это повергало маму в тягчайшее недоумение: как же так, я знаю, как должен болеть эмдэпэшник, у меня муж такой, а это не МДП, это сын сговорился с докторами и теперь придуривается, чтобы назло мне не стать большим белым человеком – вон, опять на диване разлегся, дармоед! Соответственно, на фоне такого домашнего прессинга фазы были не то чтобы глубокими и резко выраженными, но длительными и противными, с постоянными госпитализациями, с выходом домой на два-три дня и последующим обиванием порогов поликлиники – дескать, все, пора снова сдаваться. И попробуй не положить! «А у меня суицидальные мысли, доктор, никак нельзя мне дома оставаться! И попросите, пожалуйста, чтобы маму не пускали, ну что вам стоит!» Не пустить маму, к слову, было сложней, чем остановить миграцию перелетных гусей или запретить эпидемию гриппа одним указом и поголовной модой на марлевые намордники.
