Судя по лентам Ордена Андрея Первозванного на портретах – Г. Чернышев получил Орден из рук Елизаветы, Ушаков – чуть раньше, в ноябре 1740 г., – от правительницы Анны Леопольдовны.
Возникало предположение, не были ли ордена и ленты написаны позднее. Была такая не поощряемая, но и не наказуемая практика. На старых портретах дописывались новые ордена. Ордена были настоящие, портретируемые были ими награждены. Но… орден разошелся во времени с портретом. Бывало. Однако ж самый тщательный анализ показал: живопись лент и орденов современна остальному изображению.
Ордена однако ж претендовали на свое слово в качестве исторических источников.
На Андреевской ленте Ушакова был тщательно прописан осыпанный бриллиантами портрет Анны Иоанновны, – знак ее особой милости и доверия… Стало быть, сей специфический орден мог оказаться на груди сановника лишь до момента вступления на престол Елизаветы. Носить при новой государыне орден с изображением малолюбимой родственницы и предшественницы было не просто опасно, – глупо… Ушаков был в придворных политесах сведущ и на такое непотребство никогда не пошел бы. Был лишь короткий период, когда Ушаков мог без опаски носить шикарный орден с бриллиантами. Ленту Ордена он получил при Анне Леопольдовне; осыпанный бриллиантами потрет Государыни – из рук Анны Иоанновны. Стало быть, оба знака монаршего внимания он мог соединить (на груди и на портрете) – с ноября 1740 г. по ноябрь 1741 г.
А документы упрямо свидетельствуют: даже если бы Никитин захотел писать ненавистных ему преследователей (а человек он был не корыстолюбивый и бесстрашный, так чего бы ему соглашаться?), то не смог бы это сделать в силу отсутствия в столице и присутствия в Тобольске.
Одна из самых любопытных загадок в истории русской живописи…
Но если полагать, что это Иван Никитин, и что портреты написаны превосходно, – сочно, ярко, талантливо, психологически безупречно, исторически достоверно, – то и Бог с ними, загадками.
Перед нами удивительное по живописному мастерству наследие самобытного русского художника.
И перед нами уникальный по многообразию предлагаемых сюжетов и исторических деталей источник. Источник для изучения отечественной истории.
Да если бы только один…
Сколько информации о той далекой эпохе – выражения лиц, характеры, настроения, присущие портретируемым из числа членов царской семьи, одежда, сохраняющая для нас все нюансы быстро менявшейся моды, украшения…
Можно ли сегодня изучать петровскую эпоху и время «птенцов гнезда Петрова» без тщательного всматривания в зале «Третьяковской галереи» в портрет царевны Прасковьи Ивановны, в прелестный овальные портрет Елизаветы Петровны в детстве (не тогда ли запомнила будущая императрица придворного художника, а запомнив, при первой возможности стала добиваться его возвращения из ссылки).
А портреты Петра I кисти Никитина? Целая галерея, дающая множество сведений современному читателю и о характере Петра в разные годы (а ведь всем известен его переменчивый норов). А вот и конец великого правления – «Петр на смертном одре».
Да и за то одно он нам сегодня мог бы быть интересен, этот упрямый гений петровской эпохи, что был он автором первой русской исторической картины – «Куликовская битва». Надпись под картиной обстоятельная, как диссертация: «Приснославное побоище 1380 году между Доном и Мечею на поле Куликове, на речке Нередве», – и далее – чуть ли не описание самой битвы, словно художник не доверяет себе, – все ли зритель поймет, жанр то живописи для русского искусства новый, непривычный…
Однако ж если с персонажами «Куликовской битвы» разобраться не сложно, тем более, что подробная подпись дает подсказки, то с портретами современниц кисти Никитина все не так просто.
Тот же портрет царевны Прасковьи Иоанновны – поначалу попал в каталоги просто как «Портрет знатной особы». Было лишь предположение, что изображенная «может быть одной из представительниц императорского дома». Горностаевая мантия, наброшенная на плечи модели Ивана Никитина, – неотъемлемый атрибут высокого положения. В первых публикациях об этом портрете, многие десятилетия до Русского музея и «Третьяковки» находившемся в частных коллекциях, скупо сказано: «Считался ранее портретом царевны Анны Петровны, но в 1714 г. ей было только 6 лет, что совсем не соответствует возрасту портретированной особы».
Обратимся к скупым историческим источникам.
Вот что писал в 1702 г. голландский путешественник и художник Корнелиус де Брюн: племянницы русского императора красивы лицом, довольно дородны, что нисколько их не безобразило, – глаз радовали их стройные талии, они красивы и добродушны, цвет лица нежный…
Три родные племянницы Государя были его фондом «агентов влияния» в сложной дипломатической игре того времени. Выдав их удачно замуж, Петр I планировал подчинить своему влиянию спорные земли, закрепить складывающиеся контакты и связи.
Возникают трения со шведами вокруг Курляндии, и хитрый Петр закрепляет победы, достигнутые силой оружия, победой дипломатической: Анна Иоанновна становится супругой герцога Курляндского.
Привлекает Петра военно-политический альянс с властителем прусского герцогства Макленбургского Карлом-Леопольдом, и вот уже старшая племянница – Екатерина Иоанновна отправляется в путешествие «к месту службы» в качестве герцогини Макленбургской.
Портрет младшей – Прасковьи Иоанновны – также был заказан Петром для «дипломатической надобности».
Есть атрибуция этого прелестного портрета, принадлежит она Нине Молевой, собравшей только по одной этой работе Никитина целый исторический и иконографический архив.
Сведения о трех сестрах мы находим и в книге весьма популярного в 70-е гг. XIX в. романиста Д. Л. Мордовцева «Русские женщины первой половины ХУШ века».
Если портреты двух денщиков Петра – это исторический детектив, то портреты трех племянниц императора – историческая мелодрама.
В юности прелестные девочки (даже описанные в литературе недостатки той же Анны Иоанновны, – это совсем другое время), заброшенные, обреченные на скукотную монотонную жизнь, по-человечески никому не нужные, да кстати, и позднее не нашедшие ни любви, ни заботы, ни понимания и в супружестве.
Три маленькие главки русской истории. Три трагедии, драмы, печальной повести с чуть улыбчивым началом и горьким концом.
Царица Прасковья Федоровна своим состоянием не обладала, Петр же в отношении семьи был скуповат. Царственная бедность. Образование – такое же скудное, как немудреный гардероб царевен. Петр ограничился жалованьем единственному учителю Рамбурзу, который чему и мог обучить трех принцесс, так только «манерам и движениям». Жили были в Измайлове царица, заброшенная Петром ради любовницы Екатерины, и три прелестных девицы. Хотели (мечтали) как лучше, а вышло как всегда…
Можно ли по портрету придворного живописца предугадать судьбу знатной модели?
На холстах, большинством специалистов относящихся к произведениям Ивана Никитина, – три милых девицы, дочери «скорбного главою» брата и соправителя царя Петра. Знатность и бедность, дворцовые интриги и неудачные романы… Да удачных романов у принцесс не бывает, разве что в сказках. Романтические мечты и убогость существования…
Состоявший в свите жениха Анны Петровны герцога Голштинского камер-юнкер Берггольц оставил потомкам прелюбопытнейший «Дневник». Судя по воспоминаниям вельможи, избалованного иногда скромной, но все же роскошью герцогских замков Европы, жили в Измайлове скудно. Царевны спали вповалку с сенными девушками, в грязи и тесноте. В одной комнате были и спальня, и приемная царицы. Душевной теплотою бы согреться в зимние вечера. Но царица обладала суровым нравом и лаской девиц не баловала.
Рано выданные, не по любви, по дипломатической целесообразности замуж, не успели они и завести пусть рискованные, но такие притягательные романы с кем-нибудь из приближенных к дворцу молодых дворян.
На портретах Ивана Никитина – ангелы и херувимы.
Но комплексы, заложенные в детстве, гулко откликаются спустя годы.
Старшая – Екатерина Иоанновна, – после двух лет жизни с развратным и грубым мужем, оставила Макленбург и несмотря на сопротивление Петра вернулась в Россию. Личная жизнь так и не задалась. Историкам известна как придворная интриганка во время правления сестры – Анны Иоанновны. Сама же Анна в годы своего правления ничем хорошим современникам не запомнилась и характер ее, по выражению Нины Молевой, составившей интересное исследование истории портретов трех сестер кисти Ивана Никитина, «лег черным пятном на целое десятилетие русской истории».
Из всех портретов царевен наиболее причудливую историю имеет портрет младшей – Прасковьи Иоанновны. И жизнь ее выламывается из пусть и драматической, но обычной жизни царевен и цариц.
