— Можешь так и называть меня теперь. Да, Демьяном я был только семьдесят семь лет. Так нужно было. Это всего лишь маленький отрезок бесконечности. Я тоже, как доктор, выполнял свою работу, которая заключалась в наблюдении за тобой и твоей жизнью. Я выступаю в качестве твоего учителя и проводника. Но я не мог влиять на твой выбор пути, я мог только подсказывать тебе варианты ответов, а решения ты должен был принимать сам. Я это ты, только гораздо старше, но не в прямом смысле. Я тоже когда-то прошёл такой же путь. Дошёл до определённых высот, и теперь выполняю то, что мне доверили. Ты скоро всё поймёшь и о себе и о нас с доктором. Правда, коллега? Мне кажется, мы уже много теории преподали нашему подопечному, пора перейти к практическим занятиям. Вы согласны со мной?
— Да, мой друг, пора. Практика, мой самый любимый период в учении. Я отдаю вам должное, как теоретику, но практика моя стезя. От меня и моих занятий с вами, молодой человек, тоже была одна польза. Мой скромный дар, талант и силу я положил на алтарь науки, что не мало важно в нашем общем деле.
Лишь опытным путём, а не иначе,мы подтвердим решение задачи.Совет на будущее, добрые друзья,без практики ни там, ни здесь нельзя.
Великолепно! Сегодня, как никогда, Шардон, мне удаются рифмы. Видимо, радость от встречи с нашим мальчиком, открыла во мне плотину поэтического вдохновения. Ура, виват провидению! Радость прямо распирает меня. Пора, друзья мои, пора!
Юлиан захлопал в ладоши, вскочил с кресла, обнял Гарнидупса, обеими руками пожал его руки. Потом присел к столу, открыл большую книгу в старинном теснённом переплёте, нашёл нужную страницу, прочитал какую-то длинную фразу на непонятном языке. Взял одну из склянок со стола, подошёл к стене, свободной от полок, плеснул жидкость из сосуда на стену и она стала матово-светящейся. Гарнидупс, не скрывая удивления, во все глаза смотрел на происходящее. Так хорошо и спокойно было ему в обществе этих двух мужчин. Доброжелательность, понимание и отеческая забота к нему не имели границ.
— Смотри, сейчас на этом экране пройдёт перед глазами вся твоя жизнь. В этом просмотре будет интересно то, что ты не будешь наблюдателем со стороны. Будет полное ощущение проживания всего заново. Эмоции, физические и душевные переживания возродятся как тогда, когда всё происходило. Мы покажем тебе самые яркие моменты, которые послужили важными факторами твоего, нынешнего, пребывания здесь, — доктор опять был серьёзен и сосредоточен.
Матово-светящийся, большой прямоугольник зарябил, появилась картина. Маленький мальчик лет девяти, в испуге, бежал по лестнице. Гарнидупс почувствовал, что его физическое тело осталось сидеть в кресле, но от него отделилась какая-то часть, прошла к стене и растворилась в этой картине. Толчок, дрожь и Гарнидупс ощутил себя в теле этого мальчика. Испуг и волнение того ребёнка сковали и его существо. Теперь он уже ни был взрослым Гарнидупсом, а был этим мальчиком. По лестнице, навстречу ребёнку, поднималась служанка. Расставив руки, чтобы ребёнок не упал, она подхватила его и произнесла с французским акцентом.
— Что случилось? Что случилось, мсье Генри? На вас лица нет! Что вас привело в такое состояние? — мальчик вырывался из её рук, тряся головой, — отвечайте, в противном случае, мне придётся доложить о вашем поведении герцогу и герцогине.
— Там, там, — заикаясь, шептал мальчик.
— Да что там? — служанка поставила его на ступеньку, встряхнула за плечи.
В это время в холл входит доктор в сопровождении лакея. Мальчик увидел его, вырвался из рук служанки, и бросился к доктору.
— Дядя Юлиан, миленький, как я рад, что вы пришли!
Ребёнок запрыгнул Юлиану на руки, обхватил его за шею своими тонкими ручонками, прижался. Доктор опешил от такого поведения. Держа на руках мальчика, он переводил взгляд с лакея на служанку и обратно. Этот ребёнок всегда был шумным, непоседливым, но такого всплеска эмоций даже доктор никогда не видел.
— Что случилось, молодой человек? — Юлиан попытался оторвать от себя Генри, но тот только сильнее прижался к нему.
— Я должен вам рассказать такое, такое. Дядя Юлиан, мне так страшно! — зашептал ему на ухо мальчик.
— Ну что вы, мой друг, вам абсолютно нечего опасаться в доме вашего отца. Рядом с вами любящие люди. Прошу вас, возьмите себя в руки, столь непристойное поведение подрывает мою репутацию как домашнего врача. Присядем, и вы спокойно мне расскажите о том, что привело вас в такое состояние.
Доктор кивнул служанке, дав понять, чтобы она оставила их наедине. Она вышла, закрыв за собой двери. Юлиан с мальчиком на руках, подошёл к дивану, присел. Подождал минуту, дав ребёнку прийти в себя, рассжал его руки и посадил рядом с собой.
— Я готов вас выслушать, — взял руку мальчика доктор.
Генри закрыл глаза, вздохнул и посмотрел на Юлиана. В его глазах, полных слёз и неподдельного ужаса, теплилась надежда, что его выслушают и поймут.
— Это очень странно и страшно, дядя Юлиан. Моя душа вся трепещет. Вот что произошло со мной. Я сидел в своей комнате и перебирал игрушки, вы же знаете какая большая у меня коллекция. Я сидел спиной к двери и почувствовал, на меня кто-то смотрит. Когда повернулся, то увидел в дверях молодого человека. На нём был длинный, почти до пола, чёрный плащ с перелиной. Он был очень бледен, как мел, глаза тёмно-коричневые, почти чёрные и волосы были тоже чёрные, собранные в хвост, как у нашего конюха — турка. Мне стало так страшно, так страшно, дядя Юлиан, — мальчик закрыл лицо руками и заплакал.
— Ну, вот опять, — доктор достал из кармана платок, — мой друг, возьмите платок и вытрите слёзы, мужчинам не подобает рыдать, как дивицам. Ведь вы же мужчина, и право слово, я не вижу причин для такого беспокойства. Может, это был друг отца и зашёл познакомиться с молодым герцогом?
— Нет-нет, дядюшка, я никогда не видел его раньше. Мне стало так холодно, казалось, это от него веет такой стынью. Я хотел встать и закричать, но не смог как будто меня к полу прибили. А это человек присел на корточки возле меня, стал гладить по голове и говорил такие страшные вещи. О господи, дядя Юлиан, неужели всё это правда, что он мне сказал? — мальчик задрожал всем телом и посмотрел на доктора.
— Что же я могу вам ответить, если вы ни как не можете довести свой рассказ до конца, постоянно прерывая его рыданиями?. Голос доктора стал строгим и жёстким. Но эта строгость не относилась к ребёнку. Юлиан уже понял, что ребёнок не напрасно ведёт себя подобным образом. Внутреннее чутьё подсказывало ему, этот визит незнакомца неспроста. «Пожалуй, я знаю, кто это? Вот, неужели началось?» подумал про себя доктор, но вслух ничего не сказал. Прижал мальчика к себе, заглянул в глаза, улыбнулся:
— Простите мою резкость, юноша. Зато, вы успокоились и готовы рассказывать дальше. Правда?
— Да-да, готов. Обещаю, больше не буду плакать. Так вот. Этот человек сказал мне, что скоро я останусь один, буду сиротой, мама и папа меня не любят и уйдут навсегда, а он останется со мной, потому что он мой ангел-хранитель. Но дядя Юлиан, он совсем не похож на ангела. Ведь ангелы красивые, в белых одеждах, с золотистыми волосами. И у них красивые белые крылья, ведь, правда, скажите, правда? Я видел их на картинках у мамы в альбоме.
— Да, конечно, мой мальчик, конечно, — улыбнулся доктор и пожал ребёнку руку, его глаза хитро прищурились.
Мальчик не заметил хитрого прищура Юлиана и продолжал:
— Он сказал, что меня зовет Гарнидупс. Такое странное имя, ещё он так долго тянул букву «у», как будто волк воет. У меня всё внутри задрожало, представляете? А потом он сказал, что останется со мной, вместо родителей, будет меня любить и расскажет много тайн. Я буду знать всё-всё-всё, и никто не сможет меня победить. Я стану самым сильным. А потом, он улыбнулся и встал. Я только моргнул, а его уже не было, пошевелиться не мог. Но потом, как встряхнул меня кто-то, и я вниз побежал, а тут, на моё счастье, вы пришли. Никому, кроме вас, я не мог рассказать это. Только вы меня понимаете. А папа с мамой опять скажут, что я сочиняю и придумываю небылицы. Помните, как они всегда смеются над тем, что я вижу. Кто это был, дядя Юлиан?
— Ну что ж, мой друг, пойдёмте посмотрим на вашего таинственного гостя, — доктор встал и протянул руку мальчику, — давайте найдём его и спросим, что означают его слова.
— Нет, я не пойду, я боюсь. Вы идите, а я вас тут подожду, — ребёнок подвинулся к спинке дивана, давая понять, что никакая сила не сдвинет его с места.
— Вы удивляете меня, сударь, всегда такой смелый и отчаянный, сегодня вы проявляете несвойственную вам трусость. Ну что ж, пойду один, — доктор решительно направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Действительно, этот ребёнок частенько удивлял его историями довольно интересного содержания, которые он видел иногда во сне, а порой, как на яву. Эти, можно сказать, видения, приходили к нему, когда он играл или занимался с мсье Треви, который преподавал ему науки. Мать, души не чаявшая в сыне, слушала его сначала с удовольствием, радуясь тому, что мальчик сочиняет поистине волшебные истории. Но строгий и суровый отец всячески препятствовал и пресекал подобное, порой даже наказывая своего отпрыска за буйство фантазий. Будучи военным в отставке, он видел сына не кем иным, как продолжателем семейной династии офицеров, в боях и походах завоевавших награды и звания. Он называл рассказы сына пустой болтовнёй избалованного мальчишки и часто ссорился с женой по этому поводу. Кричал на сына, наказывал его тем, что отправлял в детскую и запрещал выходить оттуда, пока «несносный мальчишка не выкинет из своей безмозглой головы эти глупости и попросит прощения за своё поведение». Мать, пряча слёзы, уходила к себе, потом, украдкой пробиралась в комнату сына, прижимая к себе, жалела своего малыша. Просила, пойти, помирится с отцом, попросить прощения и пообещать, никогда впредь, не сердить его рассказами о том, чего не существует в природе. Сын, упрямо твердил, что всё это правда и он действительно видит такое, чего не видят другие. Но, видя слёзы отчаянья матери, иногда, смирялся и шёл на поклон к отцу.
