же… Стресс колоссальный: муж в больнице, сын единственный в аварию попал. Как ее одну оставить? Еще и с малышкой.
Нужно попросить кого-то дополнительно присмотреть. А кого? Не маму же, да? Она после моего заявления о том, что квартиру делить придется, вообще меня слышать не захочет.
Черт, как все непросто! Голова раскалывается…
Пришлось позвонить папе. Он обещал приехать. С Марией или нет, не важно!
Жду их приезда. Минуты тянутся мучительно. Даже рядом с дочкой. Я целую и обнимаю ее больше и крепче, чем всегда, она довольно кривит рожицу и постоянно зовет: «ма-ма, ма-ма, па-па…»
От каждого ее детского «па-па» моя боль усиливается.
Приезд отца с Марией и младшим сыном, которого не с кем оставить, перечеркивает звонок из больницы.
Демид потерял много крови, требуется переливание…
Глава 35
Она
У меня третья отрицательная, у Демида — четвертая. Черт…
Даже если бы у меня была та же самая группа крови, что и Демида, мне бы не разрешили сдать кровь из-за лактации.
Нужно найти донора.
Тихим голосом повторяю собравшимся просьбу врачей, начинается галдеж, обсуждения.
— У меня третья, — тихо ойкает свекровь.
— А у отца Демида? — интересуется Мария.
— Первая.
— Маш, ты о чем вообще? Отец Демида приступ только пережил, это абсолютные противопоказания, — нервничает папа.
— Я же не знаю всех тонкостей! — вспыхивает она в ответ.
Вот только скандала нам не хватает.
Становится жарко, душно. Я выхожу на кухню, чтобы набрать воды, и тихонько оседаю на стул, внезапно оказавшийся рядом.
— Ты что-то бледная слишком, присядь, — раздается голос Марии.
Пока свекровь с моим отцом переговариваются, звонят кому-то, мачеха вышла следом за мной.
— Воды?
— Да, спасибо. Не принимайте близко к сердцу. Папа не хотел обидеть.
— Все на взводе, это понятно. Ты еще кормишь?
— Да. Никак не закончу. Не до того сейчас…
— Я скучаю по этому времени. Сашка помотал мне нервы до полутора лет, не хотел отлучаться от груди, как я нервничала, что никак не могу закончить грудное вскармливание, но сейчас дико скучаю: нет времени ближе со своим ребенком, чем эти месяцы… — говорит она, подливая мне еще воды. — Так что нервничай поменьше. Хотя в такой ситуации… — бросает взгляд на дверь. — Странно.
— Что именно?
— Задачки с уроков биологии помнишь? По поводу группы крови. Никогда у ребенка не будет четвертой группы крови, если у одного из родителей первая группа крови….
А у отца Демида — как раз первая группа крови.
И эти странные тесты на родство!
Боже, до меня наконец-то дошло… Дошло, почему тест показал, будто Ева не внучка Андрею Владимировичу. Потому что Демид ему не сын. Родственных связей нет!
А с Максом? Тут все сложнее… Боже, теперь понятно, чего испугалась свекровь и почему решила скрыть.
И свекру плохо стало из-за этого или там с Максом тоже все нечисто?!
Один только Демид не догадывается.
— Я выйду, — отставила стакан воды в сторону.
Свекровь мнется, мечется. Я беру ее под локоть и увожу в сторону.
— Демид не сын Андрею.
— Да с чего ты взяла! Вот еще…
Рвется из моих рук, а у самой глаза бегают туда-сюда, и лицо покрывается белыми пятнами.
— Евгения Константиновна, не время хранить тайны. У вас третья группа крови, а у отца Демида? У биологического отца, имею в виду?! Какая группа крови у него?
— Андрей — отец Демида!
— Брешете!
— Что?! Да как у тебя совести хватает, обвинять меня. Не забывайся, София!
Она пытается придать себе строгий тон и тот самый неприступный вид, с которым меня всегда отчитывала! Вот только теперь это не срабатывает. Я-то считала семью Демида образцовой, а их — самыми лучшими в мире родителями, которые имеют право быть примером и требовать от других многого.
Но теперь я понимаю — никто не идеален. Они, в том числе, не идеальны.
Более того, родители Демида вокруг себя таких тайн нагородили, мало кто наворотил столько дел.
— Это вы, забываетесь, Евгения Константиновна! Ваш сын… Ваш сын при смерти, его жизни угрожает опасность, а вы вцепились за свои тайны, грехи или бог знает что еще! Неужели это того стоит?! Жизнь Демида для вас менее ценна, чем ваши тайны?! Когда вы будете его хоронить, ваша совесть будет чиста?!
Я вцепилась пальцами в локоть свекрови так, будто стала клещом. Она и рвется прочь, и мечется, но не получается.
— Я не отцеплюсь! — говорю хриплым, дрожащим голосом. — Там мой любимый мужчина. Отец моей дочери… Ваши дешевые тайны его жизни не стоят. Я все сделаю, чтобы спасти ему жизнь! Говорите!
— Не думала, что однажды все станет ясным, — сникает.
— Какая группа крови у настоящего отца Демида?!
— Да откуда я знаю, — шипит, побледнев. — Я о таком не спрашивала.
— Так узнайте!
— Это все очень нехорошо может закончиться.
— Вы еще так и не поняли? — встряхиваю ее. — Все, тайны больше нет! Ни для вашего мужа, ни для вас, ни для меня. Скоро об этом станет известно всем. Но если вы и дальше будете тянуть, то и Демида… — заканчиваю со слезами. — Демида больше не станет! Вы его потеряете! Ева потеряет отца! Сиротой ребенка оставите… И сами потеряете своего сына! Ну же… Не поверю, будто вы и не знаете, от кого родили на самом деле!
Свекровь кивает и грузно отходит в сторону, берет телефон, выходит в другую комнату, чтобы позвонить.
Я падаю в кресло. С трудом дышу. Пульс бьется в голове, как огромный колокол.
Свекрови не было долго.
Я даже начала переживать, что ей плохо стало или… чего похуже случилось, но потом она выходит.
— Донор найден, — говорит тихим голосом, больше не вдается ни в какие подробности.
В глаза никому не смотрит.
Даже мне.
Такое чувство, как будто ей… особенно мне в глаза смотреть не хочется. Я стала свидетельницей ее малодушия. Не желая быть опозоренной и униженной, из страха осуждения за прошлые ошибки она едва не дала погибнуть сыну!
Возможно, она это уже поняла, поэтому не поднимает взгляд, избегает смотреть в глаза.
* * *
Следующие несколько дней сливаются в одни сплошные сутки, которые растягиваются до бесконечности. Иногда я с трудом различаю день или ночь, отмеряю жизнь необходимостью заботиться о Еве, живу у свекрови. Много времени провожу в больнице: Демид пока не пришел в себя. Я сижу в коридоре и отчаянно хочу, чтобы он очнулся. Все наши ссоры, недомолвки из-за дряни, влезшей в нашу жизнь, его заблуждения, мои обиды — все такое пустое, Дема.
