Через два дня Шпеер узнал о приказе командующего по транспорту. В нем говорилось: «Задача состоит в том, чтобы создать транспортную пустыню в оставляемой территории». Приказывалось уничтожать все мосты, пути, железнодорожные депо, ремонтные мастерские и их оборудование, шлюзы каналов, все паровозы, пассажирские и товарные вагоны, баржи. Каналы и реки должны были быть перегорожены затопленными судами. Для уничтожения оборудования предполагалось использовать взрывчатые вещества. В случае их отсутствия предлагалось прибегать к поджогам или механическому уничтожению оборудования.
Шпеер узнал и о том, что его собираются заменить Зауром на посту министра вооружений. Теперь Шпеера винили в военно-техническом отставании Германии. Констатируя то, что немецким летчикам «пришлось летать на немыслимо плохих машинах», Геббельс 28 марта записал в своем дневнике: «Часть вины за то, что мы все еще производим эти старые, никому не нужные машины, уступающие в тактико-техническом отношении самолетам противникам и не приносящие нам никакой пользы, несет также Шпеер. Фюрер противопоставляет его Зауру как более сильной личности. Заур – твердый человек, который выполнит данный ему приказ, применив для этого даже насилие, если будет нужно. В известном смысле он антипод Шпееру. Шпеер в большой мере художественная натура. У него, конечно, большой организаторский талант, но политически он слишком неопытен, чтобы в это кризисное время на него можно было целиком положиться».
Особое раздражение у Геббельса и Гитлера вызывало сопротивление Шпеера приказам о «превращении Германии в пустыню». В тот же день Геббельс писал: «Фюрер страшно негодует по поводу последних соображений, которые представил ему Шпеер. Шпеер поддался уговорам своих промышленников и теперь постоянно утверждает, что у него просто руки не поднимутся, чтобы перерезать пуповину, питающую немецкий народ. Это могут сделать только наши противники. Он же, по его словам, такую ответственность на себя не возьмет. Фюрер объяснял ему, что мы, так или иначе, должны нести ответственность и что теперь речь идет о том, чтобы довести борьбу нашего народа за свою жизнь до успешного завершения, а тактические вопросы играют сугубо подчиненную роль».
Геббельс утверждал, что «фюрер намерен вызвать к себе Шпеера сегодня пополудни и поставить его перед очень серьезной альтернативой: либо он должен приспособиться к принципам ведения современной войны, либо фюрер откажется от сотрудничества с ним. С большой горечью он говорит, что лучше бы ему сидеть в доме призрения или уползти под землю, чем поручать строить себе дворцы сотруднику, который подводит его в критическую минуту. Фюрер готов обрушиться на Шпеера с невероятным гневом. Я думаю, что в ближайшие дни Шпееру от него не поздоровится. Более всего фюрер хотел бы, чтобы Шпеер прекратил свои откровенно пораженческие разглагольствования».
Причины разногласий со Шпеером Геббельс видел в том, что он стал проводником идей видных промышленных кругов, которые искали быстрого и максимально безболезненного выхода из войны. Геббельс подчеркивал: «Во всяком случае, правильно, что фюрер хочет любым способом вырвать Шпеера из рук дурно влияющих на него промышленников. Нельзя более допускать, чтобы окружающие его промышленники играли им как мячиком».
Оправдывая курс на «выжженную землю», Геббельс писал: «Правильно и то, что фюрер решил не отдавать противнику ничего из нашего военно-промышленного потенциала, ибо иначе это будет в кратчайшее время использовано против нас. Утверждение, что мы не имеем права брать на себя ответственность за разрушение нашего военно-промышленного потенциала, – чистейшая чепуха. История нас оправдает, если мы выиграем войну, но откажет нам в оправдании, если мы ее проиграем, причем безразлично, по какой причине случится то или иное. Мы должны нести ответственность и обязаны быть достойными ее».
Когда, наконец, Шпеер прибыл к Гитлеру, последний встретил его словами: «Борман представил мне доклад о вашем совещании с гаулейтерами Рура. Вы пытались заставить не выполнять мой приказ и объявили, что война проиграна. Вы соображаете, что из этого следует?.. Если бы вы не были моим архитектором, я бы принял меры, которые необходимо принимать в подобном случае».
Гитлер предложил ограничиться отправлением Шпеера в отпуск для лечения. Шпеер возражал, что он здоров и готов уйти в отставку. Тогда Гитлер объявил: «Шпеер, если вы сможете убедить себя, что война не проиграна, я оставлю вас на прежнем посту». Шпеер отвечал: «Вы знаете, что я не могу быть в этом убежден. Война проиграна».
Чтобы переубедить Шпеера, Гитлер стал приводить примеры того, как он прежде выходил из казалось бы безвыходных положений. Он говорил о тяжелых для Гитлера временах борьбы нацистов за приход к власти, о разгроме войск под Москвой зимой 1941–1942 гг. Гитлер напоминал Шпееру о его собственных достижениях в преодолении кризиса с транспортом в России, успехах в развитии военной промышленности после того, как он стал министром.
Так как Шпеер не признал возможности победы Германии, то Гитлер дал ему 24 часа на размышление. Это время Шпеер потратил на размышления и подготовку письма Гитлеру. В нем он говорил о своем несогласии с приказом Гитлера от 19 марта о тотальном уничтожении оборудования, но выражал готовность оставаться на посту министра.
28 марта Гитлер встретил Шпеера вопросом: «Ну и что?» Шпеер вспоминал: «Некоторое мгновение я был в смятении. У меня не было готового ответа. Но, потом, просто потому, что мне надо было что-то сказать, я, не думая и не контролируя себя, произнес: «Мой фюрер, я безоговорочно стою с вами».
По словам Шпеера, «Гитлер не отвечал, но он был тронут. После некоторого колебания он пожал мне руки, как он никогда прежде не делал. Его глаза заполнили слезы, что бывало с ним редко последнее время. «Тогда всё – хорошо, – сказал он. Гитлер показал, что он ощутил облегчение. Снова создавалось впечатление, что мы вернулись к прежним отношениям».
После этого Шпеер подготовил документ о том, что реализация приказа Гитлера от 19 марта поручалась не гаулейтерам, а Шпееру. Гитлер подписал это распоряжение.
Получив такие полномочия, Шпеер стал предпринимать усилия по сохранению экономического потенциала Германии. Вскоре он узнал, что гаулейтер Гамбурга Кауфманн молчаливо саботировал приказ о взрыве дамб, шлюзов и мостов через каналы города. Отказался взрывать дамбы Голландии и Зейсс-Инкварт. Узнав об этих действиях, Шпеер отдал приказ, запретив уничтожение шлюзов, дамб и мостов через каналы.
В своих действиях по срыву программы тотального уничтожения хозяйственных ценностей Германии Шпеер опирался на поддержку ряда военных, включая нового начальника штаба сухопутных сил Кребса. Даже некоторые люди из аппарата Бормана, такие как Герхард Клопфер поддерживали Шпеера. Позже глава СД Оллендорф сообщил Шпееру, что он мешал отправке доносов с обвинениями министра в срыве политики «выжженной земли».
Шпеер вспоминал: «Я знал, что, если бы Гитлер узнал, что я делаю, он бы расценил мои действия как свидетельство измены. Я должен был представить себе, что я заслужил бы кару по полной мере. В те месяцы, когда я вел двойную игру, я следовал принципу: я старался быть как можно ближе к Гитлеру. Всякий случай моего отсутствия был бы причиной подозрений, но возникшее подозрение могло быть устранено только тем лицом, которое постоянно находится рядом. Я не был склонен к самоубийству. Я уже построил простой охотничий дом в 120 км от Берлина. Кроме того, Роланд содержал мне другой охотничий дом из тех многочисленных домов, принадлежавших князю Фюрстенбергу». Совершенно очевидно, что влиятельные и богатые люди Германии были готовы придти на помощь министру, который старался спасти их собственность от полного уничтожения.
Шпеер сообщал и о плане бегства в Гренландию. По его распоряжению был готов гидроплан с запасом еды, одежды и множеством книг. Гидроплан должен был доставить Шпеера и его семью в один из пустынных заливов этого ледяного острова. Там Шпеер собирался пережить какое-то время после неизбежного крушения рейха.
6 апреля Шпеер перевез свою семью в Голштинию в город Каппелн, подальше от крупных городов на Балтийском море. Однако в это время в бункере разразился скандал вокруг личного врача Гитлера доктора Брандта, который перевез свою семью в Тюрингию, а не в Оберзальцберг, куда ему полагалось эвакуироваться. Считалось, что Брандт сознательно направил своих родных в область, которую скоро должны были занять американцы. Началось расследование, которое лично вел Гитлер. Шпеер понял, что и его действия по спасению своей семьи могут расценить как изменнические.
Тем не менее, Шпеер стал разрабатывать план по захвату видных деятелей рейха, чтобы не позволить им покончить с собой и уйти от ответственности. Шпеер вспоминал: «В последние дни войны два из наиболее видных военно-воздушных офицеров, Бомбах и Галланд, вместе со мной разрабатывали сложный план… Мы установили, что каждый вечер Борман, Лей и Гиммлер уезжали за пределы Берлина в разные пригороды, которые щадили бомбардировки. Наш план был прост. Когда противник бросал сигнальную ракету на парашюте, все машины останавливались и все пассажиры покидали их, бросаясь в поля. Ракеты, выпущенные из сигнальных пистолетов, без сомнения произвели бы такой же эффект. Тогда группа солдат, вооруженная автоматами, могла легко одолеть отряд охраны из шести человек».
