Английский журналист Ноэль Барбер, несколько раз встречавшийся с Андроповым, писал о нем как об «узколобом сталинисте, лишенном чувства юмора, с непроницаемой физиономией»[80]. Совсем иначе вспоминал об Андропове известный советский дипломат Олег Трояновский, которого связывали с Андроповым многолетние добрые отношения. «Андропов любил мыслить аллегориями, — вспоминает Трояновский, — и обладал чувством юмора. Он почти наизусть знал Ильфа и Петрова, любил цитировать их, а иногда и сам не прочь был подшутить. Вскоре после того как его назначили Председателем КГБ, он позвонил мне и говорит: Олег Александрович, куда вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (на слове "посадим" он сделал многозначительную паузу)… напоим чаем»[81].
Андропов продолжал поддерживать добрые отношения с А. Бовиным, который, в свою очередь, имел много знакомых в мире писателей и художников. Бовин никогда не был партийным чиновником, хотя вскоре его назначили референтом Генерального секретаря с прямым доступом к Брежневу. Доверительные отношения связывали Андропова и с Георгием Арбатовым, который в 1968 году, покинув аппарат ЦК КПСС, начал работать директором только что созданного Института Соединенных Штатов Америки и Канады. Через несколько лет Арбатов стал уже академиком и членом ЦК КПСС, а также советником Брежнева по проблемам советско-американских отношений. Однако отнюдь не научные или политические успехи Арбатова привлекали Андропова. «На чем основывались, — размышлял позднее Георгий Аркадьевич, — эти более чем двадцатилетние и не лишенные доверительности отношения? С моей стороны — на искреннем уважении, которого не меняли и понимание слабостей Юрия Владимировича, несогласие с ним, споры по ряду вопросов, в том числе крупных. А также на ощущении долга. Я считал, что, излагая ему соображения по тому или иному вопросу, могу хоть в минимальной мере содействовать принятию верных политических решений и препятствовать решениям неверным, опасным. Случалось и обращаться к нему, чтобы помочь людям, попавшим в беду, кого-то избавить от несправедливых преследований, восстановить, где можно, справедливость. Для себя я у него ни разу ничего не просил, хотя он меня, случалось, прикрывал от наветов и доносов, — некоторые мне (наверное, в назидание, чтобы держал ухо востро!) даже показывал, давал прочесть…
Почему он поддерживал добрые отношения со мной?.. Андропов, во-первых, знал (и как-то даже сказал об этом), что не услышит от меня неправды, тем более из желания угодить или из опасения вызвать недовольство и гнев… и ценил это; во-вторых, он с интересом и вниманием относился к моим суждениям (хотя нередко их проверял), прежде всего по вопросам внешней политики. В-третьих, по моим высказываниям (как и по высказываниям других людей, с которыми общался) он судил о настроениях интеллигенции. И в-четвертых, у него, как у каждого нормального человека, иногда возникала потребность поговорить по душам, — а со временем он убедился, что я ни разу его не подвел, умел о деликатных вещах молчать»[82].
Заслуживает внимания и история возвращения в Москву крупнейшего русского философа, литературоведа и теоретика искусства М. М. Бахтина. В сталинские времена он подвергался репрессиям, однако и после XX съезда КПСС его реабилитировали не полностью. Бахтин жил в это время в городе Саранске в Мордовии. Он мог не только преподавать в местном университете, где руководил кафедрой литературы, но и публиковаться в журналах. Однако его возможности общения с коллегами были ограниченны. Чтобы перебраться в Москву или Ленинград, нужно было решить вопрос не только с работой, но и с квартирой и пропиской, а это по тем временам не представлялось возможным без высокого покровительства. Вскоре после того как Андропова назначили Председателем КГБ, к нему обратилась группа писателей во главе с В. Кожиновым и В. Турбиным. Им помогла дочь Ю. В. Андропова Ирина, которая училась тогда на филологическом факультете в МГУ. Андропов внимательно выслушал одного из своих гостей — доцента В. Турбина и попросил немедленно принести ему «дело» Бахтина. Бегло просмотрев полученную тоненькую папку, Андропов обещал помочь. Вскоре 72-летний и уже тяжело больной ученый смог вернуться в Москву. Из Саранска его везли на машине, а по приезде в Москву поместили для лечения в Кремлевскую больницу. После больницы Бахтин некоторое время жил в доме инвалидов под Москвой, потом получил квартиру. Он написал здесь несколько новых статей и смог переиздать ряд ранее опубликованных книг. В 1975 году Бахтин умер, окруженный уважением и вниманием, и теперь заслуженно считается одним из классиков российской культуры.
Андропов продолжал следить за работой некоторых художников и скульпторов-модернистов, которых отвергало тогда официальное руководство Союза художников. Несколько художников-абстракционистов из Прибалтики получили при Андропове заказ на оформление ряда санаториев и служебных дач КГБ в Сочи и в других курортных районах страны. Известно, насколько трудно сложилась судьба одного из крупнейших скульпторов XX века Эрнста Неизвестного. Даже после резкого столкновения с Хрущевым в 1962 году художник не утратил возможности активно работать над некоторыми из своих проектов. Он руководил оформлением новых больших зданий в Средней Азии, одного из новых городов в Прибалтике, создавал самое значительное по размеру в нашей стране скульптурное панно в Доме электроники на проспекте Вернадского. Именно Неизвестный создал необычное по своей художественной выразительности надгробие на могиле самого Хрущева. Однако нажим на него возрастал и работать становилось все труднее, ибо скульптор-монументалист должен иметь большую мастерскую, много помощников, хорошие материалы. Между тем его не только ограничивали в творчестве, но однажды, сломав замок в мастерской, перебили все его заготовки из гипса.
Как ни печально, эта ненависть исходила в первую очередь не от властей, а от коллег-скульпторов, работавших совсем в другом стиле; образцом их творчества может служить мемориал в Ульяновске, созданный к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, или мемориальный комплекс в Киеве, посвященный победе в Великой Отечественной войне. Эрнст Неизвестный решил покинуть СССР. Однако ему нужно было увезти с собой и многотонные скульптуры, заготовки, огромный художественный архив, для чего требовалось зафрахтовать специальный самолет. Неизвестному всячески мешали, даже за его собственные скульптуры, которые не разрешали выставлять ни на одной выставке, теперь от автора требовали заплатить огромную пошлину. По свидетельству скульптора, в конечном счете именно Андропов помог ему выехать за границу. Понимая, какого крупного художника теряет страна, Юрий Владимирович даже пытался сохранить за Неизвестным советское гражданство, и только по настоянию Суслова у него отобрали советский паспорт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
