— А на что оно должно было меня натолкнуть?
— Liebe по-немецки — любовь. Слово намеренно искажено не то для красоты звучания, не то для того, чтобы не сразу обратили внимание на оригинал. Это была очередная закамуфлированная подсказка, оставленная нам писателем. Кстати, я тут подумал. Что, если автор, его живущая здесь половина, увидела тебя и Либру. Он представил вас чародейками, додумал по-своему ваши взаимоотношения, раскрасив в более яркие цвета внешность. Изменил характеры, сплел по-своему судьбы…
— Вряд ли! — отмела я с ходу новую догадку. — Если это действительно так, то этот писарь должен был нас хорошо знать. Слишком хорошо для случайного прохожего! Скажем, он мог бы украсить платье Элпис астрой или розой — всем известными цветами, так? Но он выбрал гривилат, чтобы я, хренов садовод, его узнала. А моя привычка барабанить пальцами по коленке? Он должен был изучить меня, прежде чем вшивать в свою книжную эпопею! И имена! Не каждый знает, что за Денькой кроется Надежда, а за Либрой — Любовь. Либра учила в школе немецкий. Для нее он назвал повелительницу вод Liebe. Он и это знал о ней!
— Ты говоришь о нем, как о простом смертном. Если ему подвластно сотворить такую вещь, неужели он не может считать с вас всю нужную информацию?
Я согласно кивнула. Алик кивнул в ответ, закачивая с фотоаппарата снимки в компьютер, чтобы потом поковыряться в каждом пикселе.
— А что ты думаешь насчет Ларискиного отирания у гроба Печкина? Ты ведь ее лучше знаешь. Что ее с ним связывало? А если дело в книге, то как она узнала, что та будет в гробу? И если вытащила, почему не оставила себе? Могла она подбросить ее на лавку у моего подъезда?
— Остановись, Надя! — повернувшись ко мне, рассмеялся Алик. — Я не могу ответить сразу на столько вопросов. Дай мне время. Я должен подумать. Чуть позже, ладно?
— А мне что прикажешь делать?
— Подумай над тем, что стало причиной вражды двух подруг — Элпис и Лайбе. Найди на это ответ.
Хм, легко тебе говорить! Да тут сам черт копыто сломит, пытаясь разобраться в тесном сплетении полуправды. Я послушно уселась в кресло и принялась вспоминать прочитанное. Где-то мельком упоминалось, что когда-то в прошлом Элпис и Лайбе были очень близки, но позже вели себя то как чужие, то как враги. Может, я не дошла до того момента, где эта тайна раскрывается?
Получив задание, я честно старалась с ним справиться, но все сводилось к ключику и петельке-держателю.
— Слушай, ты тут долго будешь возиться. Я пока схожу домой. Чуть позже вернусь, ага? Дай мне ключ, что я у тебя отставила. Потом скажу, зачем он мне.
Пока крот занимался поиском, припоминая, куда он его спрятал, я незаметно вытащила из его папки паспорт, взяв его в залог оставленной книги. Эх, крот, не нужно держать в подвале документы, когда к тебе захаживают такие дамочки, как Элпис!
Заполучив странное украшение, я поспешила вернуться домой. Уложившись в обычные двадцать минут, вдохновенно ввалилась в квартиру, скинула босоножки и прошла в зал. Прекрасно осознавая идиотизм своих намерений, не находя объяснений своему внезапному порыву, подошла к зеркалу и потянулась ключиком к петельке.
Воткнула. Подошло, как тут и было. И даже не выглядело глупо, хотя вроде бы, совсем не в тему — торчащий ключик в спинке зеркала. Повернула вправо, как если бы хотела открыть дверцу секретера. Что-то внутри крепежа щелкнуло и скрипнуло. Я потянула ключик, подергала, но он намертво застрял. Буквально вгрызся своей козлиной бородкой, присосался орущей пастью.
Выругавшись, я дерзко применила силу и перестаралась, оторвав от рамы спинку, закрывающую изнанку зеркального полотна. С чего, спрашивается, дернуло меня дурью маяться?
Кое-как выдернув ключ, я пошла за клеем. Искала больше часа, уже собралась плестись в магазин, но наткнулась на мятый тюбик «Момента». Перешагнув через Пешку, вернулась в зал, заметать следы своей безалаберности, чтобы соседи потом не подумали, что я из вредности доломала их антиквариат.
Обмазывая клеем края щербатой поверхности доски, я обнаружила немного стертую белую надпись. Можно было предположить, что это номер, лот или серия. Что угодно, что лепят на мебель и прочие деревянные изделия. Если бы эти меловые буквы не оказались внутри и не были выведены с такой вычурностью.
Я подтянула к себе валявшийся на диване листок бумаги. Подобрала забытый Ракушкой фломастер и списала эту непонятную надпись, уже во всем и везде отыскивая оставленные подсказки. Что может значить это сборно-наборное: «ЮА И-3-Е СВR»? Ну ведь ясно же, что ничего. По крайней мере, ничего такого, что может иметь хоть какое-то отношение к книжному делу.
Пришлось снова обмазывать все клеем и сидеть в обнимку с двумя половинами единого целого, сжав их в крепких объятьях. Клей оказался старый и тянулся жидкой резиной, не желая скрывать следы моего насилия. Пыхтя и матерясь, я провозилась с ремонтом до самого вечера. После пошла мыться, а там уж и ужинать — самое время. В общем, только в восьмом часу я собралась идти к кроту, надеясь, что, может, он взломает новую головоломку.
Подобрав лист с кодом или шифром, увидела, что записала его на обратной стороне рисунка Ракушки — ее художественной интерпретации внешних данных Печкина. От этой жуткой карикатуры меня, как и в первый раз, бросило в дрожь.
Когда обувалась, позвонил Костя.
— Я узнал, где сегодня будет зависать Ларка. Сейчас собираюсь туда. Поедешь со мной?
— Да! — скоропалительно изменила я планы, открывая дверь и выскакивая в подъезд.
— Жду тебя у остановки.
Петляя по тенистым закоулкам просторного двора с прогуливающимися мамашами и сидевшими на лавках бабками, я вышла к площади и отыскала у остановки «Ауди». Костя стоял у газетного киоска, читая журнал и попивая минералку. Заметив меня, улыбнулся и кивнул на машину.
— Привет, — сказала я, открывая пышущую жаром дверцу. — Ну что, едем устраивать охоту на золушку?
Расположившись на переднем сидении, я открыла окно и поморщилась от сухой, дышащей выхлопом и пылью жары. У дороги уже не чувствовалось непередаваемого аромата играющего на площади фонтана, обрызганных холодной влагой цветов и переливающихся лужами плит. Кряжистые, бледно-зеленые ивы сменились тополями и карагачами, смиренно соседствующими с потоками проносящихся мимо автомобилей.
Район, куда мы держали путь, я знала очень плохо, потому целиком положилась на умение Кости ориентироваться в городе и понимать сумбурные подсказки прохожих. Нам удалось найти нужную улицу и разыскать среди сотен домов нужный. Заехав непонятно с какой стороны, мы остановились на аллее, под тенью кленовых крон. Возле одного из подъездов стоял бывший Ларискин мопед. Нам оставалось только дождаться, когда она появится, так как подъездная дверь с кодовым замком была закрыта. Да и врываться в компанию ее дружков совсем не хотелось.
— Будем ждать? — спросила я, отстегнув ремень безопасности.
— Время позволяет, — глянув на часы, равнодушно ответил Костя.
Пока все равно попусту теряли время, я рассказала о сегодняшнем посещении кротовой норы. Костя собрался меня отчитать, а я заявила, что начинаю верить, что мои подозрения насчет Алика были надуманными. Костя не стал спорить, пожал плечами и сказал: «И в бесплодной земле может вырасти чудовищное дерево, если ты ожидаешь его прорастания». Интересная поговорка для молодого современного человека.
Я вытащила из кармана рисунок, рассчитывая, что Костя подскажет мне, что это может быть за код или лот, списанный с внутренней стенки зеркала. Но и он понятия не имел. И на то похоже, и на се, но все и не то, и не се. Ни туда и ни сюда. Абракадабра.
— Надя, ты ищешь то, чего там просто не найти, — заверял меня Костя, но я не желала сдаваться. — Ты же сама знаешь.
— Но ведь не зря же эта надпись была спрятана? И не просто так в ней дышит такая каллиграфическая утонченность. Если бы не место, не способ, и не изящество, с которым она была нанесена, я бы тоже не придала ей никакого значения. Может, «юа» это — «ты есть»?
— А дальше? «И-3-Е», что это? Ты есть, и, три, е. И непонятное си-би-ар в конце.
— Да я понимаю, этим буквам удобнее сидеть на бытовой технике, но не в таком витиеватом виде и не под деревянной створкой навесного зеркала. Ладно, забудь.
Свернув листок, я затолкала его в карман шорт и отвернулась к открытому окну, раздосадованная собственным упрямством. Далась мне эта непутная надпись!
Наше молчание затянулось, причем крепким узлом. На улице нехотя темнело, полупустой двор стал еще более безлюдным и погруженным в непривычную тишину. Вдыхая остывающий воздух летнего вечера, мы упорно ждали с моря тумана. Вот подъездная дверь распахнулась, и в лужу растекшегося света вывалилась развеселая толпа. Уже знакомая девчонка, помахав кому-то, пошла к мопеду. Вскоре появилась и Лариска.
