Предоставленные самим себе, мы неторопливо прогуливались по парку и в конце концов очутились в огромнейшей оранжерее. Нас окутал горячий, влажный, ароматный воздух. Непередаваемое ощущение! Казалось, будто мы перенеслись в другой мир, далеко ото всех.
— Кассандра, это же вот-вот произойдет, правда? — спросила вдруг Роуз с таинственным видом (с таким она развешивает носочки в канун Рождества).
— Ты уверена, что этого хочешь? — спросила я в ответ.
Глупый вопрос, конечно. Словно не видно, как решительно она настроена!
Однако сестра надолго задумалась, безмолвно глядя на Саймона, беседовавшего на другом конце лужайки с отцом и Топаз.
С тихим коротким стуком упала отломившаяся головка камелии.
— Да, вполне, — довольно резко ответила, наконец, Роуз. — До сих пор я будто сочиняла сказку. Но сказка превратилась в реальность. Это должно случиться. Непременно.
— Знаешь, мне тоже так кажется! — И я ничуть не кривила душой. Впрочем, оранжереи всегда будят во мне надежды и веру в счастливое будущее.
Нейл впихнул Томасу еще один окорок и шесть банок варенья. Отец начал отказываться, правда, не очень энергично; он явно пребывал в прекрасном настроении. Саймон позволил ему взять из библиотеки Скоутни целую гору книг, и, едва мы очутились дома, он сразу ушел с добычей в караульню.
* * *
На этом приятные события не закончились — братья неожиданно позвали нас на пикник. Отец снова без объяснений с утра отбыл в Лондон, поэтому Топаз, сославшись на его отсутствие, от приглашения отказалась; поехали только я и Роуз.
Коттоны привезли нас к морю. Пикник прошел на американский манер — с жареным на костре мясом. То есть «барбекю». А я-то, с тех пор как прочла о Братце Кролике, гадала: что это такое? Снаружи стейк подгорел, а внутри оказался сыроватым, но все равно было романтично.
В тот день Саймон как никогда напоминал мальчишку-американца. Наперебой с Нейлом они принялись вспоминать пикники, на которые ездили в глубоком детстве до развода родителей. По-моему, братья теперь заново друг друга узнают, хотя Нейл Саймона явно уже полюбил. Старшего брата понять сложнее, он более замкнут. Оба очень добры, только младший ласковее и более открыт. Даже с Роуз он держался мило… скажем, большую часть времени. Да и кто мог бы перед ней устоять? Она, несомненно, была в ударе. Вероятно, солнце и веселый процесс поджаривания стейка волшебным образом превратили Роуз в живую непосредственную девушку. Она хохотала, дурачилась и даже каталась на животе с песчаных холмов. Купальных костюмов мы не взяли — и не пожалели. Море еще не прогрелось. Не нырять же в ледяную воду?
Саймон глядел на Роуз с возрастающим восхищением. Ближе к вечеру, когда сестра особенно расшалилась, он сказал Нейлу:
— Ты когда-нибудь видел, чтобы девушка так преображалась?
— Нет. Налицо сдвиг в лучшую сторону, — ответил он с улыбкой, и Роуз состроила ему гримаску. В тот миг они друг другу симпатизировали, это очевидно.
— Вы тоже думаете, это сдвиг в лучшую сторону? — осведомилась она у Саймона.
— Пока не знаю, сам в растерянности. Может, нынешняя Роуз идеальна для моря и солнца, а другая для залов со свечами? Это же прекрасно, что существует несколько разных Роуз.
Он смотрел прямо на нее, и она ответила таким же прямым взглядом — без тени кокетства, как на ужине в Скоутни. На мгновение они раскрылись друг перед другом: беззащитные, почти трогательные…
— Спасибо, Саймон, — очаровательно улыбнувшись, произнесла Роуз.
— Ну как, собираемся? — внезапно сказал Нейл.
Он тоже почувствовал важность момента и поспешил развеять романтику. Его обращение с Роуз стало, как обычно, бесцеремонно-грубоватым; она, в свою очередь, просто не удостаивала его вниманием.
Грустно. Они ведь так дружелюбно общались весь день!
К морю нас возил младший Коттон, поэтому теперь за руль сел старший; Роуз заняла место впереди рядом с ним. Оба в основном молчали: Саймон водит очень аккуратно, а на извилистых сельских дорогах аккуратен вдвойне. Зато мы с Нейлом отлично повеселились. Он рассказал об Америке столько интересного! Похоже, там все-таки есть чем развлечься, особенно девушкам.
— Наверное, по сравнению с американками мы с Роуз кажемся чопорными и консервативными? — спросила я.
— Ну, консервативные — это вряд ли, — засмеялся Нейл. — Даже важничающая мадам… — Он кивнул головой в сторону сестры. — Нет, пожалуй, никого из вашей семьи нельзя назвать консервативным. А вот чопорность… по-моему, она прямо витает в воздухе. Даже деревенские люди чопорны. Даже вы, Кассандра, несмотря на то, что очень занимательны и милы.
Я поинтересовалась, что он подразумевает под словом «чопорность».
Помучившись, Нейл так и не смог внятно объяснить; полагаю, имелась в виду сдержанность и «некоторая скованность».
— Ну, конечно, это мелочи, — торопливо добавил он. — Англичане — отличные ребята.
Нейл всегда, подшучивая над Англией, старается не задеть чувств коренных жителей.
Мы снова заговорили об Америке. Он рассказал, как промчался на машине три тысячи миль из Калифорнии в Нью-Йорк. Как въехал на закате в провинциальный городишко и медленно катил через жилые кварталы: вокруг расстилались зеленые неогороженные газоны, высились раскидистые деревья, а на террасах, перед светящимися окнами, сидели люди. Как очутился на главной улице среди сверкающих витрин магазинов, под переливами неоновых вывесок на фоне темно-синего неба…
Откровенно говоря, до историй Нейла неоновые вывески не ассоциировались у меня с романтикой. Вот гостиницы (отели, как он выразился) — это действительно чудесно! Даже в небольших городках непременно есть одна, и почти в каждом номере своя ванная. А вкусно поесть можно в буфетах.
Пейзажи меняются от штата к штату. И Нейл рассказал об апельсиновых рощах Калифорнии, о кактусах в пустыне, о бескрайних просторах Техаса, о старых южных городах, где с деревьев свисает удивительный серый мох… Ужасно интересно!
Из лета он приехал в зиму, от калифорнийских цветущих апельсинов к нью-йоркским метелям. По его мнению, именно в таком путешествии по-настоящему и узнаешь дух Америки. Наверное, это правда. Его рассказы намного ярче, выразительнее и подробнее, чем фотографии или книги, которые я читала о стране.
Нейл явно до сих пор под впечатлением от той поездки. При виде мелькавших за окнами прелестных деревушек он исправно ронял: «Очень красиво», но перед глазами у него, несомненно, стояла Америка.
Я попыталась увидеть описанные пейзажи, о чем и сообщила Нейлу: если можно телепатическим путем читать чужие мысли, значит, можно подсмотреть и образы в сознании другого человека.
— Надо сосредоточиться, — сказал Коттон и взял меня под пледом за руку.
Зажмурившись, мы напрягли мозги. Думаю, увидела я собственные картинки, которые навоображала, слушая рассказ… а вот простор и свободу американских прерий ощутила. Странно, правда? Я открыла глаза — поля, кусты и небо внезапно подступили к машине вплотную, даже захотелось их оттолкнуть.
Поделилась впечатлениями с Нейлом. Его лицо вытянулось от изумления: оказывается, он чувствует эту тесноту практически постоянно с того момента, как сошел на берег Англии!
Хотя «сеанс телепатии» мы закончили, мою руку он так и не выпустил. Разумеется, это ничего не значит.
Наверное, очередная американская привычка. Приятный дружеский жест. Только по плечам отчего-то иногда пробегала непонятная волнующая дрожь.
К замку подъехали уже в сумерках. Мы пригласили братьев зайти, но они торопились домой — из Лондона возвращалась миссис Коттон.
* * *
Пока я воодушевленно описывала Топаз пикник, приехал отец (не проронив ни слова о том, чем занимался в столице). Прибыл тем же поездом, что и миссис Коттон. И, как оказалось, пригласил ее на ужин. В следующую субботу. С Саймоном и Нейлом, разумеется.
Впервые в жизни Топаз вышла из себя.
— Мортмейн, как ты мог?! — Она просто кричала. — Чем мы их угостим? На какие деньги? У нас даже посадить людей некуда, ты же знаешь! В столовой ни одного стула!
— Накроешь в кухне, подашь яйца, ветчину… — предложил отец. — Они не обидятся. Окороками нас снабдили впрок.
Мы смотрели на него в полном отчаянии. До чего самоуверенно он держался! Спасибо, Роуз здесь не было — она бы, наверное, бросилась на него с кулаками.
И вдруг отец сник.
— Я… мне показалось, что следует… — Бравада из голоса улетучилась. — Она пригласила нас на обед в Скоутни на следующей неделе… Господи, где была моя голова… Я совсем забыл о мебели! А ты не можешь что-нибудь соорудить?
Он жалобно взглянул на Топаз. Не выношу эту унизительную покорность! Все равно, что лев, выполняющий собачью команду «служить» (хоть я и не видела дрессированных львов).
