Не только в столице открыты для обозрения памятники прошлого. В разных уголках страны с каждым годом все больше и больше открывается памятников старины. Это пирамиды, это прекрасные дворцы, это скульптуры. Несколько веков они пролежали в джунглях под толстым слоем земли. Мексиканские археологи снимают вековой покров земли, и перед нами во всей красоте предстают творения рук древних индейцев.
Когда осматриваешь древние города мексиканских индейцев, то в тебе борются разные чувства. Сомнения перемежаются с восторгом, восторг с удивлением. Удивительно не только то, что индейцы могли строить такие огромные пирамиды, такие прочные дворцы. Удивляет та архитектурная точность, с которой они это делали, ощущение линий, неповторимое мастерство скульпторов того времени. Сотни лет в земле пролежала искусно вырубленная из монолита голова индейца ольмека. Голова эта весит несколько десятков тонн. Ее вырубили из монолита высотой 4 метра и шириной 3. Трудно даже представить, как могли индейцы передвинуть такой кусок скалы и обработать его. А с какой филигранной точностью сделан этот скульптурный портрет! В нем видно все: и настороженное выражение глаз индейца, и чуть нахмуренный лоб, и немного приплюснутый нос, и резко очерченный чувственный рот. Сколько потребовалось труда, чтобы вырубить из огромной глыбы такой удивительный по художественному воздействию скульптурный портрет индейца ольмека!
Должно быть, тогда жили великие люди.
Часто на широких автострадах Мексики, по которым так лихо проносятся автомобили, увидишь индейцев. Идут они по обочине один за другим — гуськом. На индейцах широкие рубахи навыпуск, короткие штаны. Тяжелая ноша за плечами. У женщин за спиной в плетеных мешках дети.
Идут индейцы молча, не глядя по сторонам. У них свой мир, непохожий на тот, в котором живут мексиканцы, проносящиеся на автомобилях по асфальту.
Но именно предки этих индейцев были хозяевами мексиканской земли. Это они десять, пятнадцать и даже двадцать веков назад создали поразительную по своему уровню цивилизацию, построили неповторимые по своей красоте и архитектурному вкусу города Чичен-Ицу, Паленке и Теночтитлан. Мы можем сейчас только гадать о том, как развивалась бы древняя цивилизация индейцев в Мексике, если бы на берег этой земли не высадились испанские завоеватели. Именно с этого дня началась печальная история мексиканских индейцев. Огнем и мечом испанцы уничтожали великие достижения народа, живущего на этой земле. Они хотели уничтожить все, что было до них на этой земле. Они хотели, чтобы жизнь здесь началась с нуля по тем законам и правилам, которые господствовали в Европе. Вот почему сжигались драгоценные рукописи майя. Вот почему великий город ацтеков Теночтитлан был дотла уничтожен испанскими завоевателями. На этом месте они воздвигли свои католические храмы, свои дворцы, которые были похожи на дворцы в Мадриде и Валенсии.
С тех пор вот уже четыре с лишним века происходит падение жизненного уровня индейцев, их духовное и физическое порабощение. Поначалу индейцев теснили испанские завоеватели. Они захватывали лучшие земли, прибрежные леса, они оттесняли индейцев от богатых месторождений золота, серебра, платины. Впоследствии, когда начался промышленный прогресс Мексики, снова страдали индейцы. Строительство новых городов, фабрик, расширение латифундий — все это шло за счет того, что индейцев оттесняли с хороших земель. Конечно, многие индейцы становились батраками в помещичьих хозяйствах. Но города, фабрики, латифундии не могли принять всех индейцев, и они уходили в глубь страны искать новые земли и основывать новые поселения. Так и сохранились до наших дней индейские деревни, в которых свои законы, свой, индейский образ жизни и свой древний индейский язык.
По официальным данным, в Мексике насчитывается более трех миллионов таких индейцев. Этнографы считают эту цифру явно заниженной.
Слово «индеец» в Мексике произносят с любовью и грустью. Ведь у большинства мексиканцев течет индейская кровь. Они полны доброжелательства к своим «нецивилизованным» собратьям. В столице есть Национальный индейский институт, который иногда направляет к индейцам учителей и врачей. Но чтобы кардинально решить индейскую проблему, нужны огромные средства и плодородные земли. А денег на это у правительства нет, и плодородные земли уже давно все заняты.
Так и живут миллионы индейцев в «своих уголках», подальше от главных дорог, по соседству с непроходимыми болотами, пустынями и скалистыми горами.
Много раз я посещал индейские деревни в Мексике. Но особенно памятно мне одно путешествие: к индейцам масатекос.
На юге Мексики, там, где властвуют над землей тропические леса, сейчас можно встретить поселения индейцев масатекос.
Кажется даже странным, что в наш XX век сохранились еще на земле такие селения.
…Около маленького провинциального магазина проселочная дорога кончилась, и я вылез из грузовика-вездехода. За магазином плотной стеной стоял тропический лес.
— Хосе! — крикнул шофер и два раза нажал на сигнал.
На пороге магазина появился хозяин, невысокий толстый человек в шляпе, похожей на ковбойскую.
— Этому человеку нужны лошади и проводники. Он поедет к масатекос.
Хосе пригласил меня в магазин. После яркого солнечного света в магазине показалось темно. Чего только не было в этой лавке: веревки, подковы, сушеное мясо, бананы, топоры и лопаты… Рядом с прилавком стоял стол.
— У нас тут, конечно, не ресторан, — сказал Хосе и, сняв шляпу, несколько раз махнул над столом, отчего мухи, сильно жужжа, взвивались к потолку. — Садитесь!
Хосе поставил передо мной бутылку кока-колы и ушел.
Вскоре послышались ржание лошадей, непонятный гортанный говор. Два индейца с большим мачете на поясе и винтовками за спиной держали под уздцы лошадей.
Хосе сговорился с ними о цене, и мы тронулись в путь.
Лошади тянулись одна за другой по узкой лесной тропинке. Джунгли подступали с обеих сторон и, казалось, хотели остановить нас.
На небольшой поляне мы остановились и слезли с лошадей. Чтобы размяться, я сделал несколько шагов в сторону леса.
Проводник закричал:
— Стойте!
Я оглянулся вокруг, но ничего опасного не заметил. Проводник схватил меня за руку и подвел к лошади. Потом стал что-то торопливо счищать с моих брюк. Но на брюках я ничего не увидел.
Оказалось, он счищал пинолильос. Эти насекомые невидимы для глаза. Они как пыльца — живут на листьях, на траве. Они проникают в поры кожи, и тогда появляется нестерпимый зуд. Это я испытал на себе, несмотря на то, что проводник так старательно счищал пинолильос с моих брюк. Страдая от нестерпимого зуда, я всю остальную часть пути думал о том, сколько всевозможных ужасов поджидают человека в этом лесу. Наши слова «заблудился в лесу» совсем не подходят к джунглям. Там можно пропасть. Пропасть можно, даже когда знаешь дорогу. Хорошо, что сейчас впереди и сзади вооруженные проводники.
Деревня индейцев масатекос предстала перед нами как-то неожиданно. Вдруг джунгли расступились, и я увидел большую, залитую солнцем поляну, на которой в беспорядке расставлены маленькие хижины, сделанные из тонких палок, похожих на бамбук, и покрытые листьями пальм.
Мое появление в деревне вызвало всеобщее оживление. Женщины в длинных самотканых платьях с красными полосами на груди, почти обнаженные мужчины, голые ребятишки наперегонки сбегались на дорогу и недоверчиво, с любопытством осматривали меня, особенно мои сумки и фотоаппараты. Проводники о чем-то говорили собравшимся, но шум не уменьшался.
Может быть, шум и не утих бы, если бы не появился Маурилио, представитель Национального индейского института, с которым мы познакомились в столице. Он увел меня в свою хижину.
В хижине дымил небольшой костер, бросая блики на стены и на лица людей. Мы сели вокруг костра. Принесли большую корзину с душистыми плодами манго. Обдирая золотистую кожу плодов, мы вели неторопливый разговор.
— Масатекос, — говорил Маурилио, — относятся к мирным племенам. Они занимаются сельским хозяйством. В этом поселке живет только часть племени. Сто двадцать шесть семей. Власть у них держит совет старейшин и шаман, которого называют «брухо».
Я посмотрел в небольшое окно, в котором не было стекла. Джунгли засыпали. Смолкли крики обезьян. Правда, какие-то звуки еще неслись из леса. Кто-то будто стонал, кто-то тревожно вскрикивал. Какие-то светлячки, очень яркие и подвижные, то бегали по земле, то прыгали, а иногда и летали.
На черном бархатном небе ярче проступали звезды.
Земля отдыхала от зноя. Воздух еще больше наполнился ароматом. Листья, трава, цветы распустили свои лепестки, чтобы вдохнуть ночную прохладу и набрать живительную влагу для следующего знойного дня.
