дерутся прекрасно.
По временам к нам попадают газеты, все больше «Киевская Мысль», и не очень поздняя, сегодня, например, от 14-го.
Погода у пас неприятная: дни жаркие, ночи холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много — вот уж 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками. Но, конечно, несравнимо с зимой.
Я все читаю Илиаду: удивительно подходящее чтенье. У ахеян тоже были и окопы и загражденья и разведка. А некоторые описанья, сравненья и замечанья сделали бы честь любому модернисту. Нет, не прав был Анненский, говоря, что Гомер как поэт умер.
Помнишь, Аничка, ты была у жены полковника Маслова, его только что сделали флигель-адъютантом[119].
Целую тебя, моя Аня, целуй маму, Леву и всех; погладь Молли.
Твой всегда Коля.
Курры и гуси!»
10
Анне Ахматовой.
Столеские Столяры. 25 июля 1915 года
«Дорогая Аничка, сейчас получил твое и мамино письмо от 16-го, спасибо, что вы мне так часто пишете. Письма идут, оказывается, десять дней. На твоем письме есть штемпель «просм, военной цензурой».
У нас уже несколько дней все тихо, никаких боев нет. Правда, мы отошли, но немец мнется на месте и боится идти за нами.
Ты знаешь, я не шовинист. И однако, я считаю, что сейчас, несмотря на все отходы, наше положенье ничем не хуже, чем в любой из прежних моментов войны. Мне кажется, я начинаю понимать, в чем дело, и больше чем когда-либо верю в победу.
У нас не жарко, изредка легкие дожди, в общем, приятно. Живем мы сейчас на сеновале и в саду, в хаты не хочется заходить, душно и грязно. Молока много, живности тоже, беженцы продают очень дешево. Я каждый день ем то курицу, то гуся, то поросенка, понятно, все вареное. Папирос, увы, нет и купить негде. Ближайший город верст за восемь — десять. Нам прислали махорки, но нет бумаги. Это грустно.
Стихи твои, Аничка, очень хороши, особенно первое, хотя в нем есть неверно взятые ноты, напр. стр[ока] 5-я и вся вторая строфа; зато последняя строфа великолепна; только [это не] описка? «Голос Музы еле слышный…» Конечно, «ясно или внятно слышный» надо было сказать. А еще лучше «так далеко слышный».
Второе стихотворенье или милый пустячок (размер его чет. хорей говорит за это), или неясно. Вряд ли героине поручалось беречь душу от Архангела. И тогда 9-я и 10-я строчки возбуждают недоуменье.
Анна Ахматова
В первом стихотворении очень хороша (что ново для тебя) композиция. Это мне доказывает, что ты не только лучшая русская поэтесса, но и просто крупный поэт.
Пожалуйста, не уезжай, не оставив твоего точного адреса в Слепневе, потому что я могу приехать неожиданно и хочу знать, где тебя найти. Тогда я с дороги запрошу телеграммой «где Аня?», и тогда ответьте мне телеграммой же в Петербург, Николаевский вокзал, до востребованья, твой адрес.
Целую тебя, маму, Леву.
Пожалуйста, скучай как можно меньше и уж вовсе не хворай.
Маме я писал 10-го.
Получила ли она?
Твой всегда Коля».
Приказом по полку № 433 от 22.09.1915 Николай Гумилёв был откомандирован в школу прапорщиков и уехал в Петроград.
В школе прапорщиков он учился с октября 1915 по март 1916 года, после ее окончания приказом от 28 марта 1916 года получил чин прапорщика и согласно существовавшей армейской практике был переведен в Лейб-Гвардии 5-й гусарский Александрийский полк, где прослужил до марта 1917 года.
11
Михаил Лозинский Николаю Гумилёву.
Петроград. 21 октября 1915 года.
«Дорогой друг Николай Степанович, видно, ты овладел тайной философского камня, ибо твои опыты превращения серебра в золото протекают в высшей степени успешно, клянусь Египетским Сержантом! Еще немного, и твоя походная печь озарится вожделенным блеском. Поздравляю же тебя с достигнутыми успехами в священном искусстве и заранее рукоплещу близкому торжеству!
А раз адепты Великого Трансхопса занялись разоблачением сокровеннейших тайн, то и мне ничего не остается, как открыть для общего пользования Окаменелыя Дороги. Итак, да будет!
Но предварительно я хочу просить у тебя позволения украсить посвящением тебе мои пятистопные ямбы, трактующие о каменьях, растущих, как лилии, о бездонной тьме, о племенах беспечных, о башнях Эдема и об эдемском луче. Их поток родился на той же вершине, что и твои «Пятистопные Ямбы» (помнишь нашу беседу об автобиографических ямбах), но злосчастные свойства почвы направили его по другому склону, и к устью дотекла дидактическая кантилена. Эти «Каменья» всегда предназначались тебе в дружеское подношенье, но автора смущало сознание их очевидной неравноценности «Пятистопным Ямбам». Но что же делать, других нет… не обессудь, чем богат…
Жалко очень, что ты теперь так недостижим, и я лишен твоих советов при составлении книги. А вдруг ты объявишься в Петрограде? Вот был бы рад, и бескорыстно.
Таня шлет тебе привет. Филипка питается легендарными сведениями о тебе, М. А. Струве[120]… мечтает, Соловьев всегда готов, а я крепко жму твою руку и целую в золотыя уста.
Твой М. Лозинский»
12
Дмитрию Цензору[121].
Петроград. Ноябрь 1915 года.
«Многоуважаемый Дмитрий Михайлович,
Городецкий мне передавал, что Вы просили для Вашего журнала моих стихов. Я с удовольствием посылаю Вам одно. Но оно будет в моей новой книге, которая выйдет через три недели, точно. Если успеете, напечатайте. Если нет, пришлю другое, когда напишется. Простите, что посылаю грязную корректуру, право, нет времени переписывать. Стихотворенье нигде не напечатано.
Искренне Ваш Н. Гумилёв».
13
Сергею Маковскому.
Конец декабря 1915 — начало января 1916 года.
«Дорогой Сергей Константинович, я принес статью и три стихотворения для январского номера и был бы очень Вам признателен, если бы <Вы> дали распоряженье в конторе выдать мне 25 р. <ублей> в счет гонорара за эти вещи.
Мой долг «Аполлону» крайне незначителен если еще не погашен. За деньгами зайду завтра.
Что же рукопись кн. <ягини> Гедройц[122]? Когда-нибудь надо же ее прочитать, а она спрашивает.
Надеюсь, Вы скоро поправитесь.
Искренне Ваш Н. Гумилёв».
14
Валентину Анненскому-Кривичу[123].
Петроград. Март 1916 года.
«Дорогой Валентин Иннокентиевич,
письмо это Вам передаст мой большой приятель Константин Юлианович Ляндау[124]. Он издает альманах и очень хочет получить для него стихи Иннокентия Феодоровича.
Пожалуйста, не откажите ему в них, альманах обещает быть очень приятным. Ваше согласье я сочту за личное одолжение.
Искренне Ваш Н. Гумилёв»
Плохо залеченная тяжелая простуда, которую Николай Степанович получил в феврале 1915 года, периодически возобновлялась то воспалением
