Дом был полон всякого добра, и никто не следил за тем, чтобы солдаты ничего в нем не трогали. В этой части у них была полная свобода, но что-то сдерживало их. Воров и грабителей среди них не было. Конечно, они не стеснялись воспользоваться чем-нибудь для своих сиюминутных нужд — открыть странные гофрированные банки и попробовать на вкус законсервированные в них фрукты, воспользоваться мылом и полотенцем и другими предметами обихода. Никто не думал о трофеях, о праве победителя на добычу. Фима взял из этого чужого дома только два полотенца для портянок, и портянки из них вышли отменные. В этом доме Фима со своим отделением отметил небольшой выпивкой двадцать седьмую годовщину Октябрьского переворота. Главный праздник состоял для них не в казенной дате, а в том, что они, умытые, с чистыми руками, сидели за большим обеденным столом на стульях с высокими спинками, ели с красивых тарелок, пользуясь, кто умел и не разучился, столовыми приборами, и пили венгерское вино из высоких бокалов тонкого стекла.
Вымыть после себя посуду наутро они не успели: на рассвете поступил приказ — сняться с позиции. Дебреценская операция, во время которой Фимина рота находилась во втором эшелоне и боевого участия в ней не принимала, к этому моменту завершилась, и начался последний этап девятого Сталинского удара — битва за Будапешт. И где-то в этой битве в наступающих рядах красных образовалась дыра. Ее нужно было заткнуть, и Фимину роту минометчиков временно, как им было сказано, в очередной раз перевели в пехоту. Они погрузились в машины. Ехали недолго, и к концу короткого октябрьского дня прибыли к месту назначения. Сразу же окопались. Было тихо, и Фима решил немного прикорнуть перед рассветом — неизвестно, когда еще выпадет такой случай. Уже закрыв глаза, Фима услышал, что в соседних ячейках о чем-то переговариваются. Кто-то крикнул Фиме, чтобы он посмотрел вперед. Он стал всматриваться в полутьму и увидел, что все поле перед их позициями усеяно какими-то бугорками. Когда рассвело, оказалось, что эти «бугорки» были телами солдат. Стало ясно, почему Фиму и его однополчан срочно переквалифицировали в пехотинцев: накануне на этом участке фронта полегла красная пехота. Тел было очень много. Они лежали почти вплотную друг к другу на всем пространстве, которое Фима, находясь в окопе, мог охватить взглядом. Вдруг Фима увидел, что в разных местах этого густо усеянного мертвыми телами поля что-то шевелится. «Неужели там есть живые? — подумал Фима, — но где же санитары?» Когда же окончательно рассвело, у Фимы мороз пошел по коже: он увидел, что по полю бродили кучерявые, как овцы, венгерские свиньи. Они чувствовали себя, как дома: спокойно хозяйничали, поднимая своими рылами то одно тело, то другое, и было видно, что у них двигаются челюсти. И хотя всем было дано строгое указание: «Без приказа не стрелять!», передовая загрохотала изо всех стволов. Свиньи бросились врассыпную. Многих догнали пули, и раненые, они кувыркались на этом поле. Потом выяснилось, что неподалеку снаряд разрушил ферму. Хозяев там уже не было за несколько дней до этого, и голодные свиньи, получив свободу, отправились на свой промысел.
С этого боя с венгерскими свиньями началась тяжелая фронтовая работа. Неделя за неделей проходили в беспрерывных столкновениях с немцами. Эти стычки возникали, как правило, днем, когда немцы, отступая, открывали шквальный огонь по преследовавшей их пехоте. Все это происходило на гладкой, как стол, венгерской равнине, где трудно было найти какое-нибудь укрытие, однако эта гладкость временами была коварной: ступив на красивый луг, солдат вдруг оказывался по щиколотку в воде. Так случилось, когда Фимина рота наступала редкой шеренгой в сторону села: сначала под ногами была уверенная твердь, потом стало хлюпать. Думать о том, разлив ли это какой-нибудь речки или болото, было некогда, потому что с околицы села застрочили пулеметы. Нужно было падать на землю, но падать Фиме, когда он представил себе, как он ложится в холодную воду, как никогда не хотелось. Так он и бежал, доверив свою жизнь Богу, и Бог оправдал его доверие: деревня была ими занята, но многим не удалось добежать до цели. Занять же деревню было легко: немцы, постреляв, отошли.
Но смерть не всегда являлась к ним в шквальном огне. Иногда она действовала из-под тишка: в очередном наступлении в сторону Будапешта слева от Фимы бежал в шеренге солдат из его отделения по фамилии Савельев. Ничто не предвещало беды. Впереди был виноградник. Он хорошо просматривался, и спрятаться в нем, казалось бы, было невозможно, но когда они побежали вдоль рядов виноградных кустов, под одним из них прятался немец. При приближении Савельева он поднялся в своем окопе во весь рост и полоснул его автоматной очередью по груди и по животу. Смерть наступила мгновенно, но уже после смерти Савельев, на глазах у Фимы, пробежал еще несколько шагов и швырнул в немецкий окоп лимонку и только потом упал. Фима воспринял увиденное как чудо, но когда рассказал об этом однополчанам, некоторые из его ребят не удивились, сказав, что и им приходилось видеть бегущими уже мертвых солдат.
Несмотря на хоть и медленное, но непрерывное продвижение, наступавшим на венгерской земле было неуютно: немцы, отступая, поджигали все, что мог бы использовать их противник: горели железнодорожные станции, различные склады, мосты. Тактика «выжженной земли» продолжала работать и здесь, как год назад в Украине. Выжженная земля была везде, где побывали немцы, и только в румынской зоне оккупации — в Транснистрии и Молдавии — Фима видел не разоренные крестьянские хозяйства.
От беспрерывного движения и почти ежедневных столкновений с немцами Фиму одолела смертельная усталость. Он еле волочил ноги, и автомат, веса которого он прежде не замечал, стал казаться пудовым грузом. Фима видел, что в таком же состоянии находились многие его однополчане. Временами казалось, что в части свирепствует какая-то неведомая хворь, хотя все привыкли, что на передовой никто не болеет. Тут разнесся (или был специально распущен) слух о том, что немцы, отступая, специально оставляли женщин, зараженных венерическими заболеваниями, но Фима и его ребята интимными услугами венгерским проституток не пользовались — не было свободного времени, да и вообще было не до секса, так что и эту «веселую» причину возможного недомогания пришлось исключить. Оставалось лишь запредельное переутомление. В отличие от остальных бойцов отделения, у Фимы не было покоя даже в краткие минуты отдыха. Ребята от усталости не хотели идти к кухне, требуя, чтобы кухонная прислуга сама им приносила еду в термосах к месту их расположения — вызывали Фиму для «накачки»; смена караула — вызывали Фиму; нужно смотаться в ближайший тыл в какой-нибудь штаб — отправляли Фиму как человека ответственного, и так далее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
