Они вели себя очень непринужденно и, казалось, от души наслаждались вечером. Внезапно Хокинс нахмурился. У него были две племянницы в Силвер-Спрингс, и вид молодой студентки, флиртующей с этим жуликом-судьей, вызвал у него приступ раздражения.
Однако мысль о том, как забавно все складывается, вызвала на лице Хокинса улыбку. Хладнокровный Убийца в роли блюстителя нравов! Какое безумие и, все же, как здорово!
Пара двинулась в направлении балкона, и он последовал за ними, соблюдая дистанцию в несколько шагов. Внизу, черной и блестящей, как ночь, лентой, струился Потомак. По реке проплывало прогулочное судно «Данди», следующее из Александрии.
Занавески, разделяющие балкон и фойе, развевались от дуновения вечернего ветерка. Кевин Хокинс двинулся в сторону судьи и его прекрасной спутницы, не забывая на ходу фиксировать окружающую обстановку.
Он обратил внимание на то, что белоснежная рубашка судьи была, как минимум, на размер меньше и туго охватывала его горло. Заодно глаза фотокорреспондента отметили, что кричаще-желтый галстук выглядел слишком вульгарно в сочетании с неброским серым костюмом. Шарлотта Кинси улыбалась самой обезоруживающей улыбкой. У нее были совершенной формы округлые груди, и речной ветер играл ее пышными черными волосами.
Кевин протиснулся рядом, почти коснувшись их тел. Теперь он приблизился к судье и Шарлотте на необходимое, заранее установленное им, расстояние. Так близко, что смог дотронуться до волос девушки и ощутить аромат ее духов. «Опиум» или «Шалимар». И снова мысленный снимок!
Вот он здесь. Совсем рядом. Почти наседает на них в самом буквальном смысле.
Он продолжал фиксировать малейшие изменения поз и выражения лиц пары, которую он не забудет никогда. Как не суждено ему забыть чудесную интимность предстоящего убийства.
Он видел, слышал, дотрагивался, обонял и при этом ничего не чувствовал.
Сейчас он воздвиг барьер против всех человеческих проявлений. Никакой жалости, никакой вины, никакого стыда и никакой пощады.
На левом плече студентки висела кожаная сумочка. Она оказалась приоткрытой: совсем чуть-чуть, но для Хокинса этого было вполне достаточно. Ах, молодость, беззаботная, беспечная молодость!
Фотокорреспондент прекрасно владел своими руками. Они были все еще тверды, гибки и быстры.
Из его ладони в сумочку студентки скользнул какой-то предмет. Вот так! Удача. Первая за сегодняшний вечер.
Ни Шарлотта, ни судья Франклин, не заметили не только этого мимолетного движения, но и его самого, когда он просочился мимо них обратно в толпу. Хокинс сейчас сам превратился в легкий бриз, в лунный свет, в саму ночь.
Он испытывал невероятный душевный подъем, какое-то высшее блаженство. В целом мире ничто не могло сравниться с этим чувством. Все нюансы похищения чужой жизни составляли красочную палитру человеческого опыта.
Подготовительная, самая сложная часть его плана, завершилась. Остальное было уже просто.
Убить на глазах у публики.
И при этом не быть пойманным.
Внезапно сердце Хокинса подпрыгнуло и бешено заколотилось. На его глазах происходило нечто такое, чего не должно было быть. Что-то неправильное и плохое. Очень плохое!
Господи! Шарлота Кинси вдруг полезла в сумочку.
Помимо воли Хокинса, сработал затвор его мысленного фотоаппарата. Щелк!
Сейчас она обнаружит записку, которую он ей подбросил от имени Джека и Джилл. Нет, нет, нет!
Вот она достала сложенный листок, удивляясь, что это и как могло оказаться в ее сумочке.
Девушка начала разворачивать записку, и Хокинс почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Судья тоже проявил заинтересованность и взглянул на клочок бумаги.
«Не-е-е-ет! О Господи, нет!» – едва не закричал во весь голос фотокорреспондент.
Сейчас Хокинс подчинялся только инстинкту – самому точному и безошибочному чувству. У него не оставалось времени на догадки и анализы.
Быстро и уверенно он направился вперед.
Он вытащил «люгер» и держал его в опущенной руке, скрывая оружие среди леса рук, ног, брюк и вечерних платьев.
Хокинс произвел только один выстрел. Угол был неудачным, далеким от идеального, да и расстояние казалось великовато. Он успел увидеть, как распустился темно-красный цветок, тело подпрыгнуло и рухнуло на мраморные плиты.
Попадание точно в сердце. Просто чудо или близко к этому. Значит, Господь в этот вечер был на его стороне.
Щелк!
Щелк!
Сердце Хокинса готово было выскочить из груди:
Кевин не привык к столь резким импровизациям.
Он подумал о том, что после стольких лет его когда-нибудь все-таки поймают. Тем более, что задание, порученное ему, казалось невероятным по сложности. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что этим его карьера и закончится. Он чувствовал… он чувствовал что-то.
Он бросил «люгер» в водоворот высоких каблуков, туфель и подолов платьев.
– Это что, выстрел? – взвизгнула какая-то дама. – О Боже, Филипп! Кого-то застрелили!
Кевин покинул сцену, как и все остальные участники. Фойе пустело с такой быстротой, словно в нем вспыхнул пожар.
Он стал частью испуганной, бегущей толпы. Он уже не имел никакого отношения ни к выстрелу, ни к его последствиям.
Его лицо, как всегда, превратилось в очень убедительную маску шока и неверия в происходящее. Господи, до чего же знаком ему этот облик! Сколько раз он сталкивался с ним до этого!
Через несколько напряженных мгновений он оказался снаружи Кеннеди-Центра. Уверенными шагами Кевин направился к Нью-Гемпшир-авеню. Он снова слился с толпой.
«Старые добрые времена» вновь зазвучало в голове убийцы, только теперь мотив был куда быстрее. Фотокорреспондент вспомнил, что напевал эту песню, когда направлялся сюда. Правда, он знал, что «Старые добрые времена» действительно были лучше.
И теперь они возвращались, не правда ли?
Джек и Джилл уже пришли на Холм.
Игра получилась быстрой, изящной и увлекательной.
Но самое интересное – козырная раздача ждала впереди.
Глава 45
Агент Джей Грейер позвонил мне домой прямо из машины. Я был погружен в изучение пары сотен досье, собранных на персонал Белого Дома Секретной Службой. Заместитель ее директора мчался в Кеннеди-Центр с огромной скоростью, поскольку в трубке явственно слышалось завывание сирены.
– Они снова нанесли удар. О Боже! В Кеннеди-Центре, сегодняшним вечером. Прямо у нас под носом. Это можно расценивать, как вызов, Алекс. Приезжайте. – Голос Грейера звучал очень расстроенно.
Просто приезжай.
– Все произошло в антракте спектакля «Мисс Сайгон». Увидимся на месте. Я там буду минут через десять.
– Кто на этот раз? – задал я вполне уместный вопрос, хотя мне вовсе не хотелось услышать имя очередной жертвы. Очень не хотелось.
– А вот здесь какая-то загадка. Со стороны все выглядит полнейшим безумием. Это, в общем-то, никто, Алекс.
– Что вы имеете в виду? – не понял я. – Что значит «никто»?
– Студентка юридического факультета Джорджтаунского университета. Молодая девушка Шарлотта Кинси. Ей было всего двадцать три года. И снова записка. Я уверен, что это опять они.
– Не понимаю. Ни черта не понимаю, – пробормотал я.
– Я тоже. Может быть, пуля, попавшая в девушку, предназначалась кому-нибудь другому. Она была в компании члена Верховного Суда, Алекс. Томаса Генри Франклина. Может быть, это был выстрел в него. Тогда все подходит под известную схему. Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.
– Уже еду, – сообщил я. – Встретимся в Кеннеди-Центре.
Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.
Но я почему-то так не думал.
Глава 46
Это, в общем-то, никто, Алекс. Как такое может быть?
Двадцатитрехлетняя студентка юридического факультета Джорджтауна была мертва. О Господи! Это бессмысленное убийство поставило меня в тупик. Я ровным счетом ничего не понимал. Случившееся все меняло, поскольку изменился и сам механизм преступления.
Я добрался от дома до Кеннеди-Центра в рекордно короткий срок. Джей Грейер был не единственным, кто летел туда, сломя голову. Я прикрепил на крышу своего автомобиля полицейский маяк и тоже понесся, как черт на колесах.
Второе действие спектакля «Мисс Сайгон», конечно же, отменили. От убийства до моего появления прошло меньше часа, поэтому возле места преступления еще толпились сотни любопытных.
Пока я пробирался к фойе, до моих ушей несколько раз доносилось «Джек и Джилл». Страх, сковывающий толпу, был почти физически ощутимым. Некоторые детали убийства не давали мне покоя, когда я прибыл в Кеннеди-Центр в четверть одиннадцатого. Бесспорно, имелись общие черты с другими убийствами, совершенными Джеком и Джилл. Например, записка в стихах. Преступление осуществили хладнокровно и профессионально. Единственным выстрелом.
