— Международный матросский летучий смертельный отряд пролетарского гнева — это откуда?
— Кажется, Пикуль.
— Лавренев, грамотеи, — бросил проходивший мимо Беспятых.
Кондрат стряхнул пепел с кожаного лацкана, задрал кожаный обшлаг над часами:
— Ну хорошо. Дело мы сделали. Но поймет ли нас милиция, а главное — что мы ей скажем?
— Скажем, что будем разговаривать только с военно-морским патрулем. — И захохотали (отход адреналиновой реакции).
Но милиции, как и ощущалось почему-то сразу, не последовало. А последовал визит совершенно же непредусмотренный.
10
К берегу, покачиваясь на неровностях и мягко осадив, подъехал джип размером с автобус — «линкольн навигатор», черный и лаковый, как люксовая душегубка.
Из серо-жемчужного лайкового чрева вышли средних лет мужчина в верблюжьем реглане и спортивный молодой человек в черном длиннополом плаще и с черным большим кейсом, скорее даже саквояжем.
Они перешагнули в катерок, отделанный по планширю полированным деревом. Катерок фыркнул, выдул над водой угарный клуб и, тихо постукивая движком, подрулил к борту.
— Господа моряки! — вежливо встал в катере мужчина. — Я бы хотел подняться к вам с визитом дружбы. Трап можно спустить?
Переглянулись: хватит с него и штормтрапа. Скинули за борт. Он достаточно ловко взобрался на палубу.
— У меня несколько слов к старшему вашей… береговой команды.
— Я старший, — выступил Шурка вперед Кондрата. — В чем дело? — Офицеры, слава Богу, были внизу, что избавляло от преждевременных и малоприятных объяснений.
— Вы не пригласите меня в помещение? Кстати, кто реально командует кораблем?
Шурка подумал.
— Командир, — неторопливо сказал Кондрат.
Мужчина кивнул. Он был похож на отставного функционера крепкого замеса: резкие морщины, густая проседь, в начинающей грузнеть фигуре ощущался запас силы. Абсолютное и непринужденное спокойствие как-то снимало любые возможные напряжения в общении. Ну свой со своими. Доброй школы босс. — Я так и думал. А кто командир — можно спросить?
Какие секреты, решил Шурка.
— Капитан первого ранга Ольховский. А почему вы, собственно, спрашиваете?
— Имею серьезное предложение, — улыбнулся мужчина. — А имя-отчество?
Ольховский сидел в каюте за столом, подперев кулаками виски, и углубленно перечитывал Морской Устав. Мысленно он выкручивался перед судом офицерской чести, каковым для простоты и наглядности представлял собственную совесть. Методом перебора соотнося все эволюции «Авроры» с различными статьями Устава, он находил между ними все больше соответствий и связей — пусть косвенных, отдаленных, отвечающих скорее духу статьи, нежели букве. Это укрепляло его в сознании правоты и даже правомерности своих действий и благотворно влияло на нервную систему, изрядно истрепанную. Чем лишний раз подтверждается, что он был интеллигент, не лишенный вредной для офицера склонности к рефлексии.
Шурка постучал и доложил.
— Почему посторонний на борту? — тяжело спросил Ольховский.
Игнорируя тон и суть вопроса, мужчина отстранил Шурку и вошел с естественностью равного и званого гостя.
— У меня предложение, — повторил он. — Не позволите ли присесть, господин командир? Или мне лучше обращаться «товарищ»?
— Слушаю, — бросил Ольховский, не снисходя отвечать.
Мужчина сел без приглашения, непринужденно и с приветливым видом.
— Петр Ильич, простите пожалуйста, вы могли бы ответить, кто за вами?
— За мно-ой? — протянул Ольховский с неожиданным богатством модуляций. — А вот на это… друг вы мой незваный!., я должен дать ответ не вам. Совсе-ем не вам. — Мысленно он как бы продолжал еще диалог Устава с долгом. — Вы меня поняли? Кто вы такой, черт возьми, и почему я вас здесь терплю?!
— Так, — спокойно сказал мужчина. — Допустим. Понимаю. Считайте, что я представляю интересы этого города. Теперь позвольте сказать, и знаю, что некоторые вопросы… скажем так, в этом городе, не решены. Я всегда готов решить их мирным путем, соблюдая интересы всех сторон. Я должен был… быть готов к вашему визиту, меня предупреждали, это правда. Признаю. И я ценю сдержанность, так сказать, пока… ваших мер.
— О чем вы, черт подери, толкуете?! — перебил Ольховский. Шурка со стороны отметил, что его задранные брови вполне могут читаться как нарочитая без старательности имитация удивления — и вдохновенно вмешался:
— Господину капитану первого ранга официально невозможно знать все. — За спиной визитера он делал отчаянные рожи Ольховскому, на что тот, пытаясь въехать в необъяснимую ситуацию, ответил угрюмым сопением.
— А ты чего рожи корчишь?! — взорвался он.
Мужчина оглянулся на Шурку, как на союзника в чужой крепости — послал понимающий взгляд.
— Хорошо, — сказал он. — Я готов пойти навстречу. Я принимаю предварительные условия, и в любой момент готов к конкретным переговорам, только дайте знать. Единственное, о чем я прошу: сейчас у меня физически нет всей суммы. Деньги вложены в дело, откат верный. Я прошу предоставить мне отсрочку еще на три дня. Потом можете включать счетчик, слать пацанов — я отвечаю.
Ольховский откинулся в кресле и раздул ноздри. Шурка понял, что подвергнут кастрации, протянут на лине под килем и на том же лине, с которого еще капает, повешен на нок-рее. Он дернулся всеми суставами, как паяц, через которого пропустили электрический разряд. Командир прохрипел невнятное и тяжелым движением век показал, что принимает информацию к сведению и не исключает возможность договориться.
— Все, что у меня есть сию минуту, — это тридцать тысяч наличными… и еще кое-что в счет уплаты. Вы согласитесь взять?
Щурка отчаянно артикулировал, тараща глаза ромбами.
— К-ха, — сказал Ольховский. — К-хе.
— Допустим, — сказал он.
— Означает ли ваше «допустим», что вас устраивает мое предложение?
Шурка, бешено соображая, кивал с риском стряхнуть голову с позвоночного столба, шея трещала и рассыпалась от тряски.
— В том случае, если все остается без всяких последствий, — как бы на ощупь перешел Ольховский на казуистику гостя, когда говорилось все, и при этом ничего не называлось. «Ох нелегко разбираться по понятиям», — безуспешно пытался соображать он.
— Разумеется! — облегченно расцвел мужчина. И обернулся к Шурке: — Позови моего пацана из катера, пожалуйста.
Пацан, привязав катер к штормтрапу, пришел со своим саквояжем. Он молча поставил саквояж у ног хозяина и отступил, заняв место по чину рядом с Шуркой.
Мужчина открыл саквояж и вынул сигарную коробку. Поставил на стол перед Ольховским:
— Прошу вас, Петр Ильич.
Каперанг открыл розоватый кедровый ящичек с изящным золотым тиснением и латунным замочком. Внутри лежали три пачки по десять тысяч долларов.
— Это все? — без всякого выражения спросил он.
— Вы разрешите закурить?
Произошел ритуал закуривания по достижении договоренности. Мужчина достал «Давидофф», Ольховский — хранимую для представительства пачку «Мальборо». Каждый из подчиненных сделал два шага вперед и щелкнул зажигалкой под сигаретой начальства: пацан — «Ронсоном», Шурка — разовой штамповкой. В глазах мужчины что-то промелькнуло.
Две струи дыма были выпущены с глубоким облегченным выдохом.
— Итак? — промолвил Ольховский с восхитившей Шурку холодностью.
— Я сказал, что сию минуту больше нет, и вы согласились, при условии, что в счет части суммы я сдам товар. Так?
— Ну-с.
Мужчина запустил руку в саквояж и извлек оттуда вороненый смазанный маузер с длинным двухсотмиллиметровым стволом.
— Испанские. «Астра». Фирма хорошая. Рыночная цена — у нас до полутора. Вы согласны по этой цене зачесть одиннадцать штук?
Ольховский посмаковал взглядом маузер, потер один глаз, словно тот натрудился больше другого или увидел нечто не вызывающее доверия, и отдулся.
— Вы бы еще берданки предложили, — со светским укором вздохнул он.
— Можете взглянуть на год изготовления — новье. Безотказность, пробивная сила — вне конкуренции, патроны — без проблем, от ТТ.
— По одной, — скупо отвесил Ольховский.
— Что ж, — с ноткой горечи согласился мужчина, — где-то они могут стоить дешевле. Одиннадцать — за пятнадцать тысяч: согласны?
— А патроны? — поинтересовался Ольховский, поражаясь своему вхождению в роль, которой он не знал и сейчас.
— Конечно. По полета на ствол. Не китайские, а польские, это хорошее качество. Витек!
Пацан Витек выдвинулся, левой рукой поднял саквояж и, держа на весу, правой в ряд разложил вдоль стола одиннадцать маузеров. Перед центром этого арсенального строя, бликующего лосненым воронением, он построил штабелек из одиннадцати белых коробочек: по пятьдесят патронов 7,62 в каждой. Указанный на маузерах калибр 7,63 был им адекватен.
