Еще в раннесредневековой Англии каждый платил предводителю шайки бойцов, которая защищала его от других и давала возможность как-то жить. Свободным человеком считался лишь тот, кто мог защитить себя самостоятельно: имел средства и людей. Таков был закон. Никакого отличия от лидера группировки, который убежден, что любой коммерсант обязан кому-то платить. Эпоха такая.
И чем был бы плох в сквере перед Манежем памятник Робин Гуду, покровителю свободолюбивых и угнетенных, с золотом по постаменту: «Братку от тамбовских». Цветы по праздникам и депутация из Шервудского леса на майские дни.
Примерно такие мысли бродили у Колчака, а сам Колчак бродил по крылу мостика. Мысли эти носили не вовсе праздный характер, потому что по правому берегу проплыл шаткий причал, у которого, три лодки и дюралевый катер синхронно раскачивались на волне, разведенной «Авророй» — а над причалом стояли два джипа: машины, законно ассоциирующиеся с бандитами; недешевые такие серьезные тачки в этой бедной глуши, где честным образом на них заработать невозможно.
При рассмотрении в бинокль сквозь слабо тонированные лобовые стекла джипов внутренность их различалась укомплектованной лицами, менее всего вызывающими в воображении сцены мирного крестьянского труда. Лица были со вниманием обращены к проходящему мимо крейсеру. И внимание это не казалось похожим на праздное любопытство зевак, специально прибывших поглазеть на старинный корабль.
Человек, дослужившийся до капитана первого ранга и командира авианосца, может быть грешен во многих пороках, но глупость и беспечность в их число входят редко. Поэтому Колчак сопоставил историю с куртками, господствующие в обществе нравы и обычаи, лица в джипах и плавсредства у причала — и с железной ленцой, какая дается многолетней привычкой к беспрекословному и любой ценой выполнению твоих приказов, скомандовал:
— Боевая тревога. Орудийный расчет — к кормовому орудию. Пять выстрелов — подать к кормовому орудию. Сигнальщикам — смотреть хорошо на кормовых румбах. Хорошо — ты понял?
Заквакал ревун. Застучали каблуки на юте. Ровным шагом поднялся на мостик Ольховский с задранными бровями:
— Что случилось, Николай Павлович?
Колчак изложил соображения.
— Не понравились мне их морды.
— Логично. Лучше перестрахуемся.
Они поделились давно остывшим негодованием по поводу того, как «жигуль» с бандитами нагло пер через КПП полка, зная, что никакой командир не захочет брать на себя ответственность за открытие стрельбы и жертвы среди местного населения; как группировки диктуют волю командирам частей, реально угрожая, жизни их семей; и вообще каленым железом выжигать весь этот беспредел.
Через полчаса в тишине реки возникло еле уловимое акустическое колебание — словно точка зуммера в звуковой пустоте.
— Сигнальщик — смотреть по корме!
Колчак перелистнул атлас, повел носом по карте и кивнул: «Никаких населенных пунктов на ближайший час нашего хода». Хорошее место, тихое. Хоть сарынь на кичку кличь.
Колебание быстро усиливалось и оформилось в комариное зудение. Оно нарастало, тонкий слитный звук распался на рокот, и из-за поросшего черной чащей поворота выскочил белый треугольничек буруна, сопровождаемый докладом сверху:
— Катер в кильватере! Дистанция семь кабельтовых! м-м, сокращается! Скорость восемнадцать-двадцать узлов! Команда восемь… девять человек!
— Кормовое орудие — к бою!
— Так, — сказал Колчак. — Приехали. А как ты будешь без прицела стрелять по движущейся цели? Через ствол наводить?
— А что? Пока они в кильватере на дистанции — угловой скорости не имеют. Сближение учтем! Ор-рудие! Взрыватель осколочный!
— Погоди, а ты им взрыватели дал?
— Черт!!! — закричал Ольховский и понесся в каюту.
— Спокойно, — сказал Колчак, хотя рулевой и лоцман интересовались происходящим без всякого беспокойства, как будто к ним это не имело никакого отношения. — У нас есть минуты полторы-две. Как бы не утопить кого не того, а? Сигнальщик! Кто там в катере? Разбираешь?
— Да вроде все молодые ребята, товарищ капитан первого ранга.
— Я тебе дам «вроде»! Оружие есть?
— Да вроде не вижу.
— Еще «вроде» — убью! Есть или нет?!
— Никак нет! Оружие не наблюдаю!
На корме Ольховский, присев на корточки, ввинчивал в снаряд взрыватель. Ввинтив, он топнул, проорал жуткий мат и побежал в каюту за установочным ключом, закрепленным в цинке.
— Дистанция четыре кабельтовых!
Ствол орудия опустился, ловя цель.
— Уничтожить его профилактически, — с сомнением сказал Колчак. — Не знаю даже. Нет катера — нет проблемы.
Он набрал воздуха и заревел в громкую трансляцию:
— На катере! Глуши мотор! Не подходить! Буду стрелять!
Услышали или нет, но катер резко повернул, показав красное днище, и продолжил преследование размашистым зигзагом. Стрельба стала невозможна.
— Ты что сделал!!! — надсаживаясь, затряс кулаком Ольховский.
— Да, — сказал Колчак. — Без прицела, без автомата стрельбы, без дальномерного поста, — да. Думаю, это они возню у орудия заметили.
— Автомат! — сообщил сигнальщик. — Вижу у одного автомат… вроде, АКМ—47. И два пистолета… вроде, ТТ.
— Пиздец тебе, — сказал Колчак. — Я предупреждал — вроде.
— Есть! Виноват!
— М-да. Родине нужны герои, а рожает идиотов. Плюс — цель понял. Минус — а чем воевать-то будем? Сальдо — минута на размышление.
Ольховский взлетел над трапом, легкий и страшный, как дух мщения.
— Потом, потом! — поспешно парировал Колчак. Он закурил, оскалился и сам себе задирижировал сигаретой:
— Так!!! Боцман! Все ведра наполнить мазутом — и на палубу! Жив-ва!!! В машине! Мознаим! Давай шланг к паропроводу — и чтоб достал до борта палубы! Ты понял меня?! Док-тор-р! С бинтами на палубу!
— Чистый адмирал Ушаков! — восхитился лоцман.
— Ты что хочешь? — растерялся Ольховский.
— Потом, Петя, потом! Давай свой спирт на палубу, тащи быстро, ну! — Колчак подпихнул его вниз.
Катер с урчанием и треском уже выскочил на траверз кормы.
Серьезные ребята изготовились в нем с видом сноровистых коммандос и неотвратимых карателей. Не в том, мол, дело, что нас мало, а в том, что за нами безусловная сила, которая жесточайше подавит любое сопротивление, так что о нем никто и думать не моги.
Катерок поравнялся с мостиком, сидевший на носовой банке у кокпита встал и поднял раструбистый мегафон:
— На «Авроре». Есть разговор.
Колчак передернулся (как лимон разжевал) от презрения не к ним даже, замечать кого было ниже его достоинства, а к ситуации, в которой вынужден был присутствовать.
— Боцман. Ответь этим…
Кондрат поставил ведра, перегнулся с борта и ответил с искусством и от души.
— А за слова ответишь, — пообещали с катера. Рожи выражали властную решимость отчаюг, ломающих волю противника и жертвы.
Сидевший на моторе уровнял скорость и притер катер к борту.
— Всем отойти от борта! — драконьим спецназовским голосом гаркнули из катера.
Автоматчик передернул затвор и дал очередь поверх. Две пули цокнули и прошили кожух средней трубы. Восемь пистолетов, ну до игрушечного ничтожных под шестидюймовыми стволами, уставились снизу. В этом контрасте они не воспринимались угрозой, а только раздражали. Но держались за них ребята подходящие, и в реальной схватке они имели все шансы взять верх.
Два легких дюралевых трапика с широкими скобками-захватами на конце вцепились в срез борта, и на них тут же полезли двое.
— Абордаж, ты понял? — изумился Колчак. — Вот это храбрецы!
Секунды растянулись и сделались длинными и емкими.
— Боцман — лей! — Колчак скатился вниз и поспешил к месту действия. — Сбросить лестницы чертовы!
Снизу хлопнули выстрелы, Кондрат невольно попятился от борта, и желтовато-черный выплеск мазута пролетел дугой и шлепнулся о воду далеко за катером.
— Вплотную!!! Где пар???!!!
«Черт, сейчас ведь влезут! Дождались!»
И тут произошло непредвиденное. В борту, прямо за трапиком, открылся иллюминатор, и что-то длинное и тонкое сильно пихнуло лезущего бойца в живот. Он согнулся, отпустил руки и, спружинив в воздухе, спиной свалился в катер на других.
В иллюминатор высунулась винтовка со штыком. За нее держались две бледные мосластые руки. Как воинственный дятел, выставивший клюв из дупла, штык ткнул вбок в соседний трап, но не достал, тюкнул еще — тот, кого он кольнул в бок, дрыгнул ногой, вильнул и соскользнул вниз.
Выстрелили, пули вскользь выбили борозды краски рядом с иллюминатором и с визгом ушли в рикошет. Снизу защитник крейсера был невидим и неуязвим.
— Подлезь высади ему обойму в окно!
— Передвинуться надо!
— Хрен дадут еще зацепиться!
— Все равно иллюминаторы по всему борту — другой откроет!
