Он быстро вернулся в дом, где Ксхама готовила завтрак.
– Где Симоост? – спросил он.
Женщина-хайрог ответила, не поднимая взгляда:
– В ниуковой роще, сэр.
– Ниуки давно мертвы, Ксхама.
– Да, сэр. Но он в ниуковой роще. Он там всю ночь, сэр.
– Сходи за ним, скажи, что я хочу его видеть.
– Он не придет, сэр. А если я уйду, пища пригорит.
Ошеломленный ее отказом, Этован Эоакка не нашелся, что сказать. Потом, немного поразмыслив, пришел к выводу, что во времена таких перемен и не то еще будет, отрывисто кивнул и опять вышел на улицу, не произнеся ни слова.
Со всей возможной скоростью он взобрался по склону, миновав вызывающие уныние стаджи, море пожелтевших скрюченных побегов, голые кусты глейна, а также мимо чего-то сухого и бесцветного, что было когда-то хингамотами, и достиг ниуковой рощи. Мертвые деревья были настолько легкими, что сильный ветер без особого труда выворачивал их вместе с корнями, и большинство из них действительно попадали, а остальные стояли под разными углами, будто какой-то великан играючи смахнул их тыльной стороной ладони. Сперва Этован Элакка не заметил Симооста, но потом разглядел его: десятник бродил по опушке рощи от одного наклоненного дерева к другому, время от времени останавливаясь и заваливая одно из них. И так он провел всю ночь.
Поскольку весь сон хайрогов ограничивался несколькими месяцами спячки в году, Этован Элакка никогда не удивлялся, узнавая, что Симоост работал ночью, но такие бесцельные действия – это что-то, на него не похожее.
– Симоост!
– Это вы, сэр? Доброе утро, сэр.
– Ксхама сказала, что вы здесь. С вами все в порядке, Симоост?
– Да, сэр. У меня все хорошо, сэр.
– Вы уверены?
– Очень хорошо, сэр. Очень. – Но в голосе Симооста недоставало убедительности.
Этован Эоакка спросил:
– Вы не спуститесь? Я хочу вам кое-что показать.
Казалось, хайрог тщательно взвешивает это предложение. Потом он медленно спустился до того уровня, где его поджидал Этован Элакка.
Змееобразные завитки его волос, которые не ведали полной неподвижности, сейчас судорожно дергались, а от мощного чешуйчатого тела исходил запах, который, насколько знал Этован Элакка, уже давно знакомый с ароматами хайрогов, выражал серьезные страдания и дурные предчувствия. Симоост работал у него двадцать лет, но никогда раньше Этован Элакка не улавливал, чтобы от него так пахло.
– Да, сэр?
– Что вас тревожит, Симоост?
– Ничего, сэр. У меня все хорошо, сэр. Вы хотели мне что-то показать?
– Вот, – сказал Этован Элакка, доставая из кармана продолговатый заостряющийся к концу зуб, который обнаружил у основания пиннины. Он протянул его Симоосту и объяснил: – Я набрел на эту штуку примерно полчаса назад, когда обходил сад. Я хотел узнать, не известно ли вам что-нибудь о ней.
Зеленые, без век, глаза Симооста беспокойно мерцали.
– Это зуб молодого морского дракона, сэр. Так я думаю.
– Точно?
– Абсолютно, сэр. Там были еще?
– Да, кажется, штук восемь.
Симоост очертил в воздухе ромб.
– Они были расположены вот так?
– Да, – нахмурившись, ответил Этован Элакка. – А откуда вы знаете?
– Так всегда бывает. Ах, сэр, нам грозит опасность, большая опасность.
Этована Элакку начинало охватывать раздражение.
– Вы что, специально туману напускаете? Какая-такая опасность? От кого?
Ради всего святого, Симоост, расскажите толком, что вы знаете.
Запах хайрога стал еще более едким: он выражал смятение, страх, замешательство. Симоост, казалось, с трудом подбирает слова. После продолжительного молчания он спросил:
– Сэр, вам известно, куда подевались те, кто работал у вас?
– В Фалкинкип, я полагаю, чтобы подыскать работу на фермах. Но что…
– Нет, не в Фалкинкип, сэр. Дальше на запад. Они отправились в Пидруид.
Ждать появления драконов.
– Что?
– Когда наступит преображение.
– Симоост!…
Этован Элакка ощутил прилив гнева, что с ним за всю его размеренную, подходящую к закату жизнь случалось крайне редко.
– Я знать не знаю ни о каком преображении, – сказал он с плохо скрываемой яростью.
– Я расскажу вам, сэр. Я все вам расскажу.
Хайрог немного помолчал, как бы собираясь с мыслями.
Потом глубоко вздохнул и начал:
– Есть одно старое поверье, сэр, будто в определенное время на мир обрушится страшная беда, и весь Маджипур охватит смятение. И в то время так говорят – морские драконы выйдут из моря, пойдут в глубь суши и провозгласят новое царство, а также произведут огромные преобразования нашего мира. И то время станет временем преображения.
– И чья же это фантазия?
– Да, сэр, фантазия – подходящее слово. Или легенда, или сказка, как вам больше нравится. Пустая выдумка. Мы понимаем, что драконы не могут выбраться из моря. Но это поверье распространено повсюду, и многие люди получают от него успокоение.
– И кто же это?
– В основном, бедняки. Преимущественно лиимены, хотя у них находятся единоверцы и среди других народов. Я слышал, например, о том, что к ним можно отнести некоторую часть хьортов, кое-кого из скандаров. Аристократы вроде вас, сэр, не слишком прислушиваются к нему. Но я точно знаю, что сейчас многие говорят, будто пришел час преображения, что болезни растений и недостаток пищи – его первые знаки, что Коронал и Понтифекс скоро исчезнут и начнется правление водяных драконов. И те, кто во все это верит, сэр, сейчас направляются в прибрежные города – в Пидруид, Нарабал, Тил-омон, – чтобы не пропустить выхода драконов на берег и поклониться им.
Это правда, сэр. Это происходит по всей провинции и, насколько я знаю, во всем мире. Миллионы начали движение к морю.
– Поразительно, – сказал Этован Элакка. – Насколько я слеп здесь, в своем маленьком мирке! – Он провел пальцем по всей длине драконьего зуба до заостренного кончика, легонько надавил на него и не ощутил боли. – А это? Для чего он тут?
– Насколько я понимаю, сэр, их помещают в разных местах в качестве символов преображения, а также вешек, показывающих путь к побережью.
Впереди великого множества странников, идущих к западу, передвигаются разведчики и расставляют зубы, чтобы остальные не сбились с пути.
– А как они узнают, где помещать зубы?
– Они знают, сэр. Я не знаю, как. Возможно, знание приходит к ним в сновидениях. Возможно, сами водяные короли передают им послания, подобно Леди Острова или Королю Снов.
– Значит, в ближайшем будущем нас ожидает нашествие орды странников?
– Думаю, что так, сэр.
Этован Эоакка похлопал зубом по ладони.
– Симоост, а зачем вы провели всю ночь в ниуковой роще?
– Пытался собраться с духом, чтобы рассказать вам все, сэр.
– А почему вам потребовалось собираться с духом?
– Потому что я думаю, что нам нужно бежать отсюда, сэр; я знаю, что вы не захотите этого сделать, а я не хочу вас бросать, но и умирать тоже не хочу. А я думаю, что мы погибнем, если останемся здесь.
– Вы знали о зубах дракона в саду?
– Я видел, как их расставляли. Я разговаривал с разведчиками.
– Вон что. Когда же?
– В полночь, сэр. Их было трое: два лиимена и один хьорт. Они сказали, что этим путем пройдут четыреста тысяч из восточных земель Рифта.
– Четыреста тысяч пройдут по моей земле?
– Полагаю, что да, сэр.
– Тут ничего не останется! Это будет как нашествие саранчи. Они уничтожат имеющиеся у нас запасы провизии, наверняка разграбят дом и убьют всех, кто встанет на пути. Не со зла, а просто в состоянии всеобщей истерии. Как, по-вашему, я прав?
– Да, сэр.
– И когда же они здесь появятся?
– Через два, может быть, через три дня, как они сказали.
– Тогда вам с Ксхамой нужно уходить сегодня же утром. И всем остальным тоже. Думаю, в Фалкинкип. Вы должны добраться до Фалкинкипа пред появлением всей толпы. Тогда вы будете в безопасности.
– А вы не уйдете, сэр?
– Нет.
– Сэр, умоляю…
– Нет, Симоост.
– Вы наверняка погибнете!
– Я уже погиб, Симоост. Зачем мне бежать в Фалкинкип? Что я буду там делать? Я уже погиб, Симоост, неужели вам непонятно? Я – свой собственный призрак.
– Сэр… сэр…
– Времени терять нельзя. Вам надо было забирать жену и уходить в полночь, когда вы увидели, как они расставляют зубы. Идите. Уходите сейчас же.
Он развернулся и спустился по склону, а проходя через сад, воткнул драконий зуб туда, где нашел его, у основания пиннины.
Тем же утром хайрог и его жена пришли к нему и умоляли уйти вместе с ними – Этован Элакка еще ни разу не видел, чтобы хайроги были настолько близки к тому, чтобы расплакаться, хотя они лишены слезных желез, – но он твердо стоял на своем, и, в конце концов, они ушли без него. Потом он созвал всех, кто еще сохранял ему верность, и отпустил их, раздав им все деньги, что имелись у него на руках, и значительную часть провизии из кладовых.
Вечером он впервые в жизни сам приготовил себе ужин. Он решил, что для новичка у него неплохо получается. Потом он открыл последнюю бутылку вина урожая времен метеоритного дождя и выпил гораздо больше, чем мог бы себе позволить при обычных обстоятельствах. Происходящее в мире казалось ему очень странным и с трудом поддающимся восприятию, но после вина все стало проще. Сколько тысячелетий царил на Маджипуре мир! Каким приятным местом была эта планета! Как гладко здесь текла жизнь! Коронал и Понтифекс, Коронал и Понтифекс – ничем не нарушаемый порядок перемещения с Замковой Горы в Лабиринт. И правили они всегда с согласия многих на благо всех, хотя, конечно, кто-то получал благ больше, чем другие, но никто не голодал, никто не испытывал нужды. А теперь всему приходит конец. С небес падает отравленный дождь, сады погибают, урожай уничтожен, начинается голод, появляются новые религии, обезумевшие толпы ползут к морю. Знает ли об этом Коронал? А Леди Острова? А Король Снов? Что делается для того, чтобы все исправить? Что можно сделать? Помогут ли светлые сны, навеянные Леди, наполнить пустые желудки? Смогут ли грозные видения, ниспосланные Королем, повернуть вспять толпы? Сможет ли Понтифекс, если он вообще существует, выйти из Лабиринта и обратиться ко всем с проникновенным воззванием? Проедет ли Коронал от провинции к провинции, призывая к терпению? Нет, нет и еще раз нет. Все кончено, подумал Этован Элакка. Как жаль, что все это происходит не двадцатью, тридцатью годами позже, чтобы я мог спокойно умереть в своем саду, в цветущем саду.
