— А что тем парням надо-то было? — И глядит в сторону Эрики, которая продолжает миловаться со своим котенком, пахнущим кокосовым шампунем.
— Я у них ноутбук стащила, — признается та без улыбки. — Хотела проучить малость… Не подумала сразу. — И, заметив недоумение в глазах старушки, добавляет: — Стефан чем-то нехорошим занимается, я поняла это только во время кемпинга и испугалась. Стефан — это тот парень в черной футболке, — поясняет она в мою сторону, — я потому и сбежала, что не хотела в их делишках участвовать, а ноутбук… думала, отомщу ему за обман, утащив эту штуковину. Откуда мне было знать, что в нем какая-то важная для них информация и что они потащатся за мной через всю страну!
Некоторое время мы молча перевариваем услышанную информацию, ту самую, которую услышали еще по пути в ту захолустную гостиницу с двумя коробками пиццы и долго вылавливаемым по комнате котенком со шлейфом из кокосового шампуня. А потом фрау Риттерсбах произносит:
— Итак, сверим наши часы, — и стучит ноготком по циферблату наручных часов.
Мы вскидываем глаза — ни у одного из нас таковых не имеется. Разве что сматрфоны…
— Хорошо, — вздыхает неугомонная кладоискательница, — обойдемся без этого. Так вот, — продолжает она, — пока мы вас ждали, прошлись, так сказать, по живописному Сент-Аньесу и провели, так сказать, подготовительную рекогносцировку… Вот, — она вынимает из ридикюля сложенную карту и раскладывает ее на столике, — это карта Ментона и окрестностей, Сент-Аньес входит в их число, а вот здесь, — ее палец застывает на пустом участке в правом верхнем углу, — находится то самое, ради чего мы здесь собрались.
Мы молча глядим на пересекающиеся линии дорог и надписи на французском, равным счетом ни о чем нам не говорящие, пока Эрика вдруг не произносит:
— Cimetiere? Скажите, что это не то, о чем я сейчас думаю…
Круглолицая Хайди Риттерсбах расплывается в широкой улыбке:
— А о чем ты сейчас думаешь, дорогая? — спрашивает она.
Эрика потирает ладонью высокий лоб.
— Да о том, что я либо не очень хорошо учила в школе французский, либо… это слово на карте, — тычет пальцем во французское «cimetiere“ — означает… кладбище. — И с нервным смешком: — Вы ведь не заставите нас копать яму на кладбище?!
И фрау Риттерсбах, продолжая лучиться широкой улыбкой, произносит:
— Со времен Марииного папеньки кладбище как-то стремительно разрослось в размерах… Прежде на том месте была липовая роща, а теперь вот… да… Как-то так.
Стефани всплескивает руками:
— Но мы ведь не будем копать на кладбище! — и приглушает голос, понимая, что кричит слишком громко.
Турбобабули молчат, как бы давая нам возможность самим прийти к соответствующим выводам: должны и будем. Других вариантов нет.
Эрика улыбается.
— Однажды мы с бабулей садили цветы на дедушкиной могиле… и откопали человеческую челюсть.
— Боже мой, Эрика! — с возмущением одергивает ее Стефани. — Зачем ты только говоришь такое?
— Но это правда, — не отступается та. — Хочу, чтобы мы были ко всему готовы, раз уж подписались под этим безумием с итальянским кладом…
Вся эта история с сокровищем действительно кажется мне безумием, очень милым, безобидным безумием… или было безобидным, пока не пошла речь о раскопках на кладбище. В любом случае отступаться я не собираюсь… Не сейчас.
Просто не хочу…
И даже сам удивляюсь этому.
— Думаю, нам бы не помешало осмотреть место будущих раскопок, — произношу с вызовом, глядя прямо в глаза фрау Риттерсбах. Та вскидывает голову и отвечает столь же твердым взглядом: мы как будто связаны узами ванильного пудинга — члены тайного клуба на тропе войны.
— Не имею ничего против, — отвечает она. — У нас есть еще полчаса, чтобы осмотреться, а потом, — добавляет наставительным тоном, — мы отправимся в город и отдохнем перед ночной вылазкой… Возражения не принимаются.
Никто из нас и не возражает, а потому мы встаем из-за стола и направляемся следом за тремя путеводительницами, которые узкими переулками приводят нас на старое деревенское кладбище, раскинувшееся позади небольшой церквушки с красивым розеточным витражом над входом.
Мы молча маневрируем среди каменных надгробий, некоторым из которых не меньше двух сотен лет: серые, побитые временем осколки былого, в надписи на которых вчитываешься, словно в эхо минувшего прошлого…
Мы даже говорим приглушеннее…
— Это здесь, — еле шелестит своим обычно командным голосом фрау Риттерсбах, указывая на пучок сухой травы под своими ногами. Мы находимся в самом отдаленном от церкви углу кладбища, и она добавляет: — Видите этот пенек? Здесь прежде росла огромная липа: ее расцепило молнией, и пару лет назад ее спилили, пустив на дрова…
— Мы думаем, — произносит Кристина Хаубнер, — что именно здесь и зарыто сокровище Экрико Энцо.
— Вы думаете или оно действительно здесь зарыто? — осведомляется Бастиан, с опаской оглядываясь по сторонам. — Вы говорили, у вас есть точные координаты… Не хотелось бы сесть за расхищение могил… понапрасну.
— Мы все высчитали, — вступает в разговор Мария Ваккер. — Это точно то самое место.
Бастиан вздыхает.
— Надеюсь, отец никогда не узнает об этом…
— Да и мама тоже, — вторит ему Стефани. — Она меня за это убьет… — Потом они с Басом переглядываются, и девушка с нервным смешком заключает: — По крайней мере, могилка для нас уже будет готова.
И нас всех пробивает на одинаково истерические смешки.
23 глава
23 глава.
— Оставим автомобиль здесь и дальше пойдем пешком, — говорит облаченная во все черное фрау Риттерсбах, выбираясь на дорогу.
Мы стоим в темном переулке, неосвещенном ничем, кроме желтого лика луны, изредка пробивавшегося сквозь отяжелевшие влагой облака, и молча осматриваемся.
Увидеть нам мало что удается…
— Вы захватили с собой фонарики? — спрашивает все та же маленькая предводительница, и я киваю в темноту. Только Стефани отзывается негромким «да», которое мгновенно выдает уровень ее волнения… В таких случаях должна мигать тревожная кнопка, но девушка лишь кутается в черную толстовку, стискивая неспокойными пальцами завязки у ворота.
А Хайди добавляет:
— В любом случае сейчас их использовать нельзя: семь скачущих по кладбищу огней лишь привлекут к себе ненужное внимание, — и с улыбкой добавляет: — У меня есть потайной фонарь. — После чего открывает багажник и извлекает нечто раритетно-устаревшее, смутно напоминающее фонари из прошлого: — Вот, — демонстрирует нам свое детище. — Нашла на блошином рынке. Как вам? — Ответа не дожидается, запаливая свечку и вставляя ее в фонарь, я же невольно проникаюсь предстоящим событием — кладоискательством — даже сердце совершает отчаянный кульбит и ухает прямо в желудок.
— Вы основательно подготовились, — улыбаюсь я в темноту, и Хайди Риттерсбах направляет едва теплящийся луч света в мое лицо.
— Всегда пытайся делать то, что кажется невозможным, — провозглашает она, как мне кажется, абсолютно ни к месту, — жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее по пустякам.
— Это вы о фонаре? — любопытствую я.
— Нет, это я о возможностях, дорогой Алекс, — и треплет меня за щеку, словно ребенка.
Потом передает фонарь Кристине, а сама вынимает из багажника две новенькие лопаты.
— А вот и наши «девочки», — любовно воркует она, протягивая оба черенка Бастиану. Тот послушно их принимает, однако бурчит себе под нос:
— Так и знал, что этим все кончится… Старина Бас и две лопаты.
— Нет, не так, — улыбается возлюбленному Эрика, — старина Бас и две очаровательные «девочки» теплой французской ночью под звездным небом Лазурного Берега… — И чмокает его в губы: — Согласись, так звучит намного лучше?!
Парень издает довольное урчание, и я прокашливаюсь в кулак.
— Верните старину Баса, чуждого всему кошачьему! — насмешничаю я.
Бастиан вскидывается:
— И я все еще на той же волне, приятель.
