Я посмотрел на полковника Лоскута и, еле шевеля губами, спросил:
— Троян, что со мной?
— Не разговаривай, — полковник накинул на меня еще одну пропахшую лошадиным потом попону, провел по моему лицу растопыренными пальцами и добавил: — Все потом. Спи!
Его слова прозвучали как приказ. Веки сразу же налились свинцом, и я снова провалился в сон, но на этот раз самый обычный, без всяких видений.
В следующий раз я проснулся уже глубокой ночью. Над головой темные облака, костер по-прежнему горит, и возле него только полковник, а Светлояра, Рерика и Ратая не видать. Лошадей наших тоже нет.
— Пить, — попросил я полковника.
Лоскут не промедлил, как ждал этой просьбы. Он встал от костра и незамедлительно дал мне напиться из своей изукрашенной хитрыми узорами деревянной баклажки. Жидкость в ней, оказалась настоем из терпких, но приятных трав. Она освежила горло и голову, и после того, как Лоскут отошел к костру, я сел и, прислушавшись к своим внутренним ощущениям, понял, что чувствую себя вполне неплохо. Спина не болит, с головой порядок, ноги на месте, а глаза видят все очень четко и ясно, может быть даже лучше, чем раньше.
— Что со мной? — повторил я свой вопрос к полковнику.
— Все в порядке, Никифор. Просто ты немного перенапрягся, — ответил Лоскут.
— А волк где?
— А был ли волк? — усмехнулся мой собеседник.
В голове пронеслось множество мыслей, которые выстроились в четкую логическую цепь и, усмехнувшись в ответ, я сказал:
— Понятно. А был ли мальчик?
Разумеется, произведение Максима Горького «Клим Самгин» химородник Троян никогда не читал, но суть моих слов он уловил сразу же и согласно кивнул:
— Да, то, что с тобой произошло, это игра твоего воображения. Я тебя опоил, и ты все время находился здесь, лежал на попоне и бродил в своих мирах.
— И стоило ради этого ехать куда-то из Черкасска?
— Стоило, Никифор. Здесь место особое. И только в таких местах можно увидеть то, что необходимо, а не бред из цветных картинок. Нужно быть готовым к принятию соответствующей информации, и в дороге мы тебя готовили. Ты сильно устал, кормили мы тебя плохо, и все время говорили с тобой на одну и ту же тему. Потом прибыли сюда, ты выпил взвар с особыми травами, и заснул.
— И долго я находился в этом сне?
— Пять дней ты гулял сам по себе и видел то, что многие люди называют вещими снами.
— Вещие, возможно. Вот только волк и его стая, они были так реальны.
— Так и должно быть.
— Ну, а картинки из жизни неизвестных мне людей в моей голове, откуда они взялись?
— Это память крови, Никифор. Ты видел, чувствовал и переживал то же самое, что и твои далекие предки. Кусочки их жизней складывались в осмысленные картины, ты наблюдал за ними и, невольно, усваивал толику их умений и навыков.
— И что дальше будет?
Полковник поворошил угли в костре и в глубокой задумчивости сказал:
— Учить тебя стану, хотя вряд ли ты от меня что-то новое узнаешь.
— Почему?
— Ты Никифор силен оказался. Пять дней с предками был, а столько времени с ними провести, мало кто смог. Взять хотя бы меня как пример, так я только тридцать часов спал, а воспитанники мои, те по трое суток выдержали. В общем, чем дольше ты в первый раз спишь, тем больше полезных знаний и навыков получаешь, и я искренне рад, что не ошибся в тебе.
— А что, подобные сны могут повторяться?
— Не только могут, но и сами будут входить в твои самые обычные сны, помимо твоей воли. Теперь предки всегда с тобой, а ты с ними. Меж вами неразрывная связь на всю твою жизнь. Ты помнишь о них и живешь по совести, а они помогают тебе, и делятся своими знаниями.
— Троян, а ведь, я мог и не проснуться.
— Мог, но это редкость. Мы видели кто ты, но не знали, на что ты можешь быть способен, и если бы старая кровь в тебе не гуляла, то ты просто вздремнул пару часиков, а затем проснулся, ничего не увидев, и не поняв. После этого, пошел бы в степь, поискал придуманную нами волчью стаю, разумеется, не нашел ее и вернулся обратно.
На этом, разговор угас. Окончательно проснувшийся организм почуял запахи еды, которая хранилась в переметных сумках. Желудок требовательно заурчал, и потребовал еды. Отказать ему не было никаких сил и возможности, и вскоре я налег на копченую колбасу, сало и хлеб. Взвары, которыми меня подпаивали, чтобы я во время сна с голода не помер, вещь, конечно, хорошая, но калорий в напитках немного, а я человек молодой и мне требуется полноценное питание.
Пока подкреплялся, вернулись боевики Лоскута, которые прогуливали лошадей и объезжали дозором степь. Все было спокойно, ни ногайцев, ни закубанцев, ни наших казаков рядом не наблюдалось. Насытившись, я снова лег спать, вновь накатила усталость, а ранним утром я получил свое второе имя, истинное. Что-то, чему я не нашел объяснения, заставило меня проснуться еще до восхода солнца. Все мои попутчики еще спали, или, что, скорее всего, делали вид, что спят.
Я встал со своей попоны, скинул сапоги и босой пошел по жухлым и пожелтевшим осенним травам, которые были покрыты холодной росой. И так я шел от нашей стоянки до тех пор, пока солнце не показалось своим краешком над горизонтом.
— Гой! — подняв вверх руки и вскинув раскрытые ладони к небу, прокричал я. — Здравствуй мир! Меня зовут Лют!
Молнии в небе не засверкали, и никаких знамений не наблюдалось. Самое обычное осеннее утро. Но я знал, что природа-мать, неотъемлемой частью которой являются все люди и живые существа на планете, услышала меня, и слова мои не просто так пронеслись в воздухе и исчезли, а навсегда остались в ее памяти.
Вернувшись к стоянке, а это случилось через час после восхода солнца, я застал сборы. Боевики и Лоскут паковали вещи и седлали коней. Цель поездки была достигнута, я стал иным человеком. Больше нас в этом месте ничего не держало, и мы отправились обратно в Черкасск, где меня ждала учеба и еще более интенсивные тренировки в военном деле, чем прежде.
Россия. Тамбовские леса. 05.01.1707.
Тихо падал снег, всхрапывали лошади и по свежему снегу скрипели полозья саней, вот и весь шум, который нарушал окрестную лесную тишину.
После встречи с посланцем полковника Лоскута, бывший стрелецкий сотник Федор Кобылин развил кипучую деятельность, собрал и подбил на бегство в вольные земли почти семь тысяч человек, но и этим он не ограничился. Через племянника Михаила, бывший стрелец собрал две сотни самых задиристых мужиков и парней, и на их основе попытался сколотить свое маленькое войско. Конечно, вояки из лесовиков были никакие, но они видели то, что должны защищать — вереницы саней с их близкими, а потому, были готовы за них жизни свои положить.
Тамбовские старообрядцы, собравшись всеми общинами, решили уходить на Дон, где нет гонений на их веру, и где много таких же, как и они людей, не пожелавших принять церковной реформы. Сопровождали этих переселенцев конные казаки из армии Андрея Мечетина и вооруженные чем придется, молодые парни из своих.
Основные силы Пятой армии находились за шестьдесят километров от места сбора старообрядцев, а потому, на их сопровождение отправился только сам Андрей Мечетин с тремя сотнями казаков на наиболее крепких лошадях и сотней саней, захваченных в дворянских гнездах. Встретились казаки с беглецами, где и договаривались, в районе Глуховского леса, собрались за сутки, сформировали обоз и направились в обратный путь, на соединение с армией.
— Атаман, — донеслось до Андрея едущего в головном дозоре.
Он обернулся и увидел, как к нему, сломя голову и, обкидывая сидящих в санях людей, комками снега из-под копыт, мчится молодой казак из прикрывающей тылы обоза сотни. Казак подлетел вплотную и, нагнувшись к нему, на одном дыхании выпалил:
— Дворянская конница за нами, сотен шесть, а то и более. Скоро нагонят.
— Скажи сотнику Ивану, что на месте стоять будем. Кондрат перед походом давал наказ уберечь людей, так что пока обоз уходит будем биться с боярами. С нами боги!
Сам не заметив, что не помянул имени Христа, сказал Андрей, бывший настоящим язычником и последователем древней традиции, а на людях, как и все, считавшийся православным.
Посыльный, покосившись на него, умчался обратно в свою сотню, а Мечетин, развернув две сотни из головы обоза направился в тыл. Встревоженные лица беглых провожали их с каждых саней. Отцы семейств хмурились, понимая, что грядет что-то неладное, детишки с любопытством зыркали высунув из-под рогожки головы, женщины смотрели с надеждой, и только Федор Кобылин окликнул Мечетина:
— Что случилось, Андрей?
Походный атаман Пятой армии, подобно посыльному, наклонил к нему голову и тихо прошептал, чтобы не слышали другие беженцы:
— Бояре нас нагоняют. Поспешайте, а мы их задержим на сколько сможем. Не боись, сотник, мы не отступим. Если вас сейчас бросим, то не будет нам потом веры от людей русских, а доверие — это для нас все.
