Я иду дальше по улице, пока не натыкаюсь на православный храм. В нижней части его фасада из серого песчаника вырезано небольшое горизонтальное окно, напоминающее щель дота. Вокруг этого выреза рассыпаны пулевые отверстия, оставленные, по всей видимости, крупнокалиберным пулеметом. Выше прикреплен памятный знак в честь двух обученных британцами чешских агентов Яна Кубиша и Йозефа Габчика, которые участвовали в убийстве Рейнхарда Гейдриха. Заброшенные на парашютах в оккупированную Чехословакию, эти двое устроили засаду на кабриолет у Тройского моста в Праге и накрыли Гейдриха противотанковым снарядом. Был немедленно объявлен розыск, закончившийся здесь, у этой самой церкви, где два обреченных на смерть чешских мученика приняли последний бой.
Еще до перестрелки гестапо в поисках преступников прошлось с обысками по каждому дому, стоящему на улице. Пока среди ночи лаяли овчарки и прибывали гестаповцы, Харват уничтожил все свои заметки, списки контактов, дневники и переписку, скопившуюся еще с довоенного времени. Среди этой массы бумаг были и записи об операциях чешского сопротивления. После освобождения из Бухенвальда Харват стал активным участником сопротивления, помогая соотечественникам “исчезать из оккупированной Чехословакии”.
Стоящий под номером шесть в “списке тридцати четырех” Харват выжил и присоединился к Альберту в его войне против нацистского режима. Здесь, как и в случае с большинством спасенных им людей, героизм Альберта положил начало цепной реакции, которая изменила судьбу очень многих европейцев. Изучая жизни людей, вошедших в “список тридцати четырех”, ты обнаруживаешь сеть выживших, каждый из которых служил источником вдохновения для других в их противодействии нацизму. Альберт спас много людей, но он знал, что именно их выживание, а не его признание позволит спасти множество других.
Глава 8
Барон фон Мош
“Вам письмо”. Это он. Под конец планы поменялись. Он хочет встретиться в это воскресенье в Париже. Сегодня пятница, и я во Фрайбурге. Новый план: сегодня взять машину напрокат, отправиться в путь в ночь на субботу сразу после смены, домчаться до Парижа и переночевать в машине, чтобы на следующий день прийти на интервью свежим. Дастин снова согласился меня сопровождать. Он жил в Париже, и его французский нам пригодится.
* * *
Я налил свою последнюю пинту, убрал со всех столов и теперь вместе с Дастином ожидаю ненадежного сменщика по имени Мо, названного так не по родительской воле, а по причине сверхъестественного сходства с определенным персонажем “Симпсонов”. Без энтузиазма отнесшийся к инфляционной политике нового “кельтского тигра” Мо притащил все свои пятьдесят пять килограммов из Типперери во Фрайбург. Он – человек немного загадочный. Любит свое новое пристанище, особенно за дешевое, но восхитительное пиво, однако не очень любит аборигенов с их помешательством на Ordentlichkeit (организованности) и строгим пониманием того, что такое Spaß (веселье). Мо убежден, что без проштампованного разрешения Spaß немцам обычно не полагается. Как бы то ни было, несмотря на все причитания по поводу немцев, Мо во многих отношениях стал одним из них. Посмотрите на него у светофора, и вы поймете, что он уже перешел на другую сторону, физически и метафорически.
Светофоры здесь служат не только для отделения пешеходов от автомобильного потока, но и для отделения иностранцев от немцев. Если немцы обычно терпеливо ждут своего сигнала на обочине, то неуправляемые verdammte Ausländer (чертовы иностранцы) беспечно переходят на красный. Раньше я сам был таким verdammter Ausländer. Меня всегда забавляло, когда в полночь на пустынной улице я видел кого-то, спокойно ожидающего зеленой санкции. Но прошло время, и презрительные взгляды пожилых людей и родителей подточили мою совесть, меня одолело чувство вины. Я был убийцей детей. Я был Иудой. Хуже того, я был посторонним. В конечном счете бессознательное стремление слиться со средой взяло верх, и я начал дожидаться зеленых человечков. Но я бы никогда не пошел на поводу у светофора в присутствии коллеги-экспата. Никогда – пока это не случилось неделю назад в компании Мо.
Как обычно, я пренебрег красным светом, пошел на другую сторону и только тогда понял, что иду один. Мо остался на тротуаре, делая то, что делают немцы. Просто стоял, хотя и с немного виноватым видом. Его застали врасплох. Когда он (совершенно по правилам) пересек улицу, я улыбнулся ему – не насмешливо, а подбадривающе, давая понять, что я тоже сдался и стал одним из них. Неужели дубинка социальных норм в Германии настолько сильна, что даже самых антинемецки или антисистемно настроенных людей она вынуждает считаться с собой?
Мо наконец появляется на пороге, сразу же обнаруживая причину своего опоздания. Он выглядит как смерть на курьих ножках, от него издалека разит Jägermeister. Видимо, он только что проснулся после попойки, которая затянулась до утра. Вместе с обязанностями дежурного я снимаю с себя фартук, бросаю ему, и вместе с Дастином мы направляемся к машине.
* * *
Проснувшись, мы видим туристов, проходящих мимо нашей машины и иногда с любопытством заглядывающих в окна, как будто мы прибыли с Марса. Наверное, это потому, что мы припарковались в 400 метрах от церкви Сакре-Кер. После завтрака по-французски в одном из монмартрских кафе мы спускаемся в парижские недра – в метро. Внизу мы проходим мимо человека, играющего на саксофоне под ритм драм-машины из 1980-х, мимо старого пьянчужки, выкрикивающего ругательства, и человека в костюме, открыто мочащегося на облицованную плиткой стену. Общественный транспорт всегда дает вам представление о жизни городских низов. Париж – единственный город, который каким-то образом может совмещать статус самого романтичного места в мире и взрослых мужчин в костюмах, которые мочатся на краю подземной платформы. Сверху город переливается и соблазняет морем огней, снизу он разлагается и отвращает всяческими недопустимыми наверху неприглядностями.
“École Militaire”, – объявляют нашу остановку. Париж светлеет, как тоннель ближе к выходу из метро. Стоит поздняя зима с ясной погодой, и в этом шикарном округе парижане высыпали наружу, позируя на террасах кафе в тени Эйфелевой башни. Станция École Militaire названа по знаменитому военному училищу, размещающемуся здесь же в величественном здании xviii века. В 1784 году именно здесь любимый Францией корсиканец-коротышка набирался военного мастерства. Напротив École Militaire располагается кафе Le Tourville, где я должен встретиться с Жоржи Соботой, сыном Карела Соботы, бывшего личного помощника Альберта Геринга на заводе “Шкода” в Брно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
