Я тут же попробовал, и действительно стало очень грустно. Но Петька сказал, что все это ерунда, и обещался на концерте скакать таким козлом, что ничего не поможет.
Андрей вышел полный решимости и до контрольной «козлиной» песни держался просто-таки молодцом.
Пётр Иваныч сделал цыганский заход и выкатился клубком к ногам Макара, затем, превратившись в располневшего кенгуру, пошел вприсядку.
Андрей улыбнулся один раз, потом на первую улыбку набежала вторая, затем третья. Он бросил играть, перестал петь, закрыл глаза, заткнул уши и последующие двадцать минут хохотал уже AD LIBITUM (без сопровождения).
Тем временем под громовые аплодисменты концерт закончился, Ко мне подошли несколько зрителей с вопросами и претензиями. Опять дурацкие понты про фонограмму, правда, один умник с Украины пошёл ещё дальше и ошеломил меня вопросом:
— А вот ваш ударник палочки крутит взаправду чи это видеозапысь?
Только я от него отбился, разъяснив, что это компьютерная графика, как еще трое подваливают.
Дело в том, что в одной из песен «Она мечтает свалить из СССР» уже в конце Маргулис в своей негритянской манере пел некие подпевки без слов. Потом выяснилось, что для этого места шикарно подходят стишки: «Эне бене раба, квинтер, финтер жаба». Так Женька время от времени и пел, а на этом концерте, увлечённый Петькиным шоу, спел обычный вокализ — без слов.
Вот и подходит ко мне какой-то тип с носом и дружками и с шашлычным акцентом говорит:
— Здравствуйте, я жаба.
Я посмотрел на него — не очень похож. Хотя…
— Почему сегодня про меня не спели? Я вчера был на концерте — пели, а сегодня привёл старших братьев — так нет. Они, кстати, тоже жабы.
Я посмотрел на старших жаб. Да нет — обыкновенные козлы.
Ну, я человек вежливый:
— Извините, — говорю, — граждане жабы, такого больше не повторится.
— Да не жабы, а Джаба — это наша фамилия.
— Тем более. — Я посмотрел задумчиво на всё ещё хохочущего на пустой сцене Андрея и пошёл к выходу.
Тут всё и случилось.
Прохожу ещё мимо гримерной комнаты, а там к Кутикову подлетает какой-то ухарь и орёт:
— Ты, что ли, бас-гитара?!
Саша посмотрел на него, как на пустое место, и ответил с достоинством:
— Я человек!
Тот:
— А, спасибо, — и убежал.
А ко мне девушка с цветами подходит. Ну, не то чтобы мне на концертах вообще цветов не дарили, но не так уж и часто. Поэтому я к ней особенное внимание проявил и даже спросил, что она вечером делает и не хочет ли пройтись со мной в гостиницу и поговорить там о поэзии и литературе.
А она просто так отвечает, зачем, мол, в гостиницу, если у неё квартира есть, и вообще она на меня весь концерт смотрела, только выпить у неё дома ничего нет.
А я красивый тогда был и загорелый, как свинья, — ну чистый Робин Гуд. Побежал в буфет к Людке и хапнул две последние бутылки шампанского.
— Далеко, — спрашиваю, — идти-то?
— Да нет, — отвечает, — только в гору всё, а так — прогуляемся.
Идём, луны нет, темно как… Сразу вспомнил: «В городе Сочи — темные ночи».
Через полчаса я уже всё проклял. По моим подсчетам, мы уже давно вышли из города и должны вот-вот перевалить через Кавказский хребет.
Наконец впереди замаячила какая-то темная громада с редкими светлыми окнами — пятиэтажный дом, стоящий на крутейшей горе.
На первом этаже было что-то вроде магазина, так что пролеты длинные, и к третьему этажу я уже подполз по-пластунски.
Ну, ничего: квартирка однокомнатная, просторная, чуть больше шкафа; девушка весёлая, красивая; шампанское цело: я по дороге и нарты бросил, и собак, и продовольствие, а шампанское оставил.
Я девицу-то ещё на горе успел два раза поцеловать, сделав вид, что споткнулся, поэтому мы с нею уже как родные сидим, выпиваем.
— Тут туалет-то хоть есть? — спрашиваю.
— Есть, конечно, — смеётся, а потом с подозрением: — Фу, какой вы развратный.
Короче, в самый разгар алкогольно-сексуальной оргии раздаётся звонок в дверь.
Ну, кто бы вы думали? Точно! Муж из рейса вернулся пораньше.
У меня фантазия богатая: я тут же представил штангиста-мужа и себя, вылетающего с третьего этажа с продетой в рукавах шваброй.
Вот тут-то она и показала мне настоящее бабское хладнокровие.
— Миш, ты?! — кричит. — Я ща, я в ванной (там, оказывается, даже ванная была), — а мне на окно показывает.
Меня, конечно, уже пару раз мужья из шкафов вытаскивали, но вот с третьего этажа «клодвандаммом» выскакивать еще не приходилось.
Она говорит:
— Давай, давай, там карниз есть, — да так уверенно, что ничего другого мне и не остается.
Выбрасываю ноги, нащупываю карниз, а она говорит, чтоб сделал шаг влево — она окно закроет. Я делаю шаг, нащупываю какой-то штырь, вцепляюсь, слышу, как через форточку вылетает мой «рибок», и абзац.
Если бы всё не произошло так быстро, я бы никогда, я бы ни за что…
И вот стою. Упираюсь щекой в шершавый бетон. В квартире ни звука.
Как бы я поступил на её месте: заманил бы муженька в ванную (помойся, милый, с дорожки) и выпустил Максика через дверь. Ни фига!
Наконец, хлопнуло что-то. Нет, не то. Это у них вторая «Шампань» пошла, потом погас свет, короткая возня, и опять абзац.
Сколько времени — я не знаю, темень — хоть глаз выколи (не мне, конечно, а мужу), — вот тебе, бабушка, и новый поворот.
Делаю ещё маленький шаг влево, карниз кончается, дело — труба.
О том, что надо прыгать, да ещё спиной, даже думать не хочется. Наконец кое-как перевернулся.
Темная южная ночь. Вязкая темнота. Нет никакой разницы между открытыми и закрытыми глазами. Пальцы моих ног свисают над бездной. Справа, далеко внизу мелькают огоньки. Ноги и правую руку уже сводит, пощипываю и растираю их левой.
Очень холодно.
Постепенно низменные мысли о бабах и их кретинах-мужьях отступают, хочется думать о глобальном и вечном — о завтрашнем концерте. Где-то в глубине сознания вспыхивает опасение, что Андрею так и забыли сказать об окончании концерта и мы находимся примерно в одинаковом положении; начинаю нервно похохатывать.
Проходит недели три, и вот в необозримой дали, в толстой осязаемой гуще темноты возникает серая полоска, даже не полоска, а какой-то дрожащий блик. Неужели рассвет?
Закрываю глаза, считаю про себя до сорока семи, открываю — да, начинается рассвет, никаких сомнений. Но внизу по-прежнему темно. Что ждет меня там: острые камни, шипы искореженной металлической арматуры, просто голый асфальт — это важно, это жизненно важно.
Еще раз закрываю глаза, чтобы, выждав, увидеть все сразу. Страшно, ох как страшно их открывать. Потом, испугавшись, что могут пройти ещё сутки и будет опять темнота, поднимаю веки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
