«Я взяла в руки две очень длинные и крепкие кости и внимательно осмотрела их, — писала позже Ханако. — На одной из них была вертикальная трещина в центре и неровный шов. Та часть, где находился шов, была больше и крепче, чем остальная. Кость эта была на сантиметр короче другой.
— Он был ранен? — тихо спросил молодой человек, стоявший рядом со мной (брат Одзаки. — А.К.).
— Да, я слышала, что был. Я думаю, что эта рана осталась еще с Первой мировой войны.
Меня неожиданно потрясло — почему нет галстука? Неужели героя могли послать на смерть без галстука? В порыве отчаяния я обхватила череп Рихарда руками. Он всегда любил, чтобы я обнимала его голову…»
Тело было найдено, но перезахоронить его Ханако не могла. Денег хватило только на кремацию. Урну Ханако поставила у себя дома и села писать книгу. «Нингэн Дзо-ругэ» — «Зорге как человек» принесла ей деньги, которые она тоже отдала своему возлюбленному. На них она купила участок земли на кладбище Тама, где уже покоился прах Одзаки, отвезла туда урну и поставила большой гранитный валун с надписями на японском языке — азбукой для иностранных слов, и на немецком, выполненной готическим шрифтом «Richard Sorge» (1895–1944).
7 ноября 1959 года, в день 15-летия казни разведчика, на могиле был поставлен новый памятник, средства на который собирало «Общество оказания помощи жертвам дела Зорге — Одзаки». Этот памятник мы можем видеть и сегодня, если приедем на кладбище Тама и найдем могилу по адресу 17–1 — 21–16. Но если вы приедете с вокзала Синдзюку по линии Кэйо до станции Тама-рэйэн и войдете на это громадное, кажущееся бесконечным, кладбище через главный вход, что рядом с крематорием, не поленитесь зайти на участок захоронений иностранцев, что как раз за крематорием. Там среди множества могил людей разных наций, национальностей и вероисповеданий вы легко найдете и камень с именем Гельмута Кетеля — того самого папаши Кетеля, в заведении которого и началась история любви советского разведчика и японской певицы. История эта закончилась 4 июля 2000 года, когда в одной из токийских клиник от воспаления легких умерла 89-летняя Исии Ханако. В печь крематория кладбища Тама ее отправили с массивным золотым кольцом на пальце. Помните золотые коронки Зорге? Она сделала из них обручальное кольцо и носила всю жизнь не снимая. Она просила Зорге жениться на ней, хотела от него ребенка. Получила только кольцо, да и то, только когда его не стало.
Нам сегодня, особенно за пределами Японии, эта история кажется жутко романтичной. Но только тот, кто представляет себе реалии японского быта, японского менталитета, может понять, как смеялись (а это страшное слово в Японии!) над ней соседи и издевались сослуживцы. Ее и сейчас слегка, как бы невзначай — чуточку — презирают. Во многих книжках и статьях о Зорге Ханако посвящено несколько строк: «японская подружка», «певичка из ресторана Кетеля», в лучшем случае — «гражданская жена Зорге». А ей всегда было плевать — на этих авторов, ни один из которых не рылся в истлевших трупах могил для бомжей, на американцев, на немцев, на Сталина, который отказался признать, что Зорге вообще существовал, на Хрущева, который перед отставкой вспомнил о покойнике, на Брежнева, при котором имя Зорге стало «священной коровой». Двадцать лет она общалась на эту тему только с родственниками Одзаки, да других жертв дела Зорге. Советскому журналисту Всеволоду Овчинникову она сказала: «Я ждала вас двадцать лет, чтобы рассказать о Зорге». Она ждала бы и больше, потому что знала, что он был просто большим усталым человеком, который знал, что впереди ничего нет. А рядом только она — Ханако.
Сегодня на могилу Зорге, где теперь пристроился маленький камень со скромной надписью «Исии Ханако», русские приходят довольно часто. Как правило, это либо люди из посольства, либо члены местной русской диаспоры, заинтересованные масштабом личности великого шпиона. Но я знаю, и очень рад тому факту, что теперь туда приезжают и те, кто узнал историю великой любви. Они приезжают не только к нему, но и к ней. Это справедливо. У каждого из нас может быть свой Зорге. Но настоящий был только у нее — потому что любила.
Глава 3.
КИН ЁРЮ: ШПИОН, ПРИЕХАВШИЙ ИЗ ТОКИО
Перед нами открылась дворцовая площадь. Здесь всегда царила торжественная тишина, но в то утро она была особенно торжественной. В разных местах площади лежали люди, группами и в одиночку. Все — в одной и той же позе: ничком, подобрав под себя ноги, как будто совершали земной поклон в сторону высочайшей резиденции…
Роман Ким. Тетрадь, найденная в СунчонеВ анналах советской разведки агента с именем Кин Ёрю нет. Такой человек вообще почти никому неизвестен. Но он существовал. Он был даже более чем реален, потому что существовал не только в своем физическом теле, но и в своих произведениях. Два миллиона экземпляров книг этого популярного в пятидесятые — шестидесятые годы автора политических детективов были изданы (и выходят по сей день) под одним из его имен: Роман Николаевич Ким.
Имен у него было много — русских, корейских, японских. Как Кин Ёрю он был известен в те годы, когда жил в Восточной столице. Нет, он не был там разведчиком в общепринятом значении этого слова, но с самого детства готовился именно и исключительно для этого. Когда вырос, стал настоящим суперагентом, но уже не в Токио, а в Москве, возглавив со временем все японское направление советской контрразведки. Своей работе он дал другое определение, впервые написав кириллицей слово, известное ныне каждому ребенку: ниндзя. Запутанно? Еще бы!
Биография
Будущий «русский советский писатель, автор популярных шпионских романов» Роман Николаевич Ким родился во Владивостоке в 1899 году. В те времена на Дальнем Востоке довольно много корейцев переселялись в пределы Российской империи, крестились и принимали русские имена и фамилии. Так было и с родителями нашего героя, но биография их тоже далека от банальности.
Отец Романа Кима — Ким Пен Хак, он же Николай Николаевич, в приморской столице стал купцом 2-й гильдии, исполнял подряды по строительству Владивостокской крепости. Среди его, как сегодня сказали бы, «бизнес-партнеров», были русские, корейцы, китайцы, японцы. Он получал русские военные заказы и одновременно фрахтовал японские корабли, даже поставлял во Владивосток мясо из Австралии. Размах деятельности, масштаб, а главное — ведение торговых и экономических операций явно необычны для простого купца, мигранта из малюсенького северокорейского городка Пукчона, не так ли? А чем занимался Ким Пен Хак в Пукчоне? Чтобы ответить на этот вопрос, надо узнать, кем была его жена.
Корейское имя матери Романа Кима до нас не дошло, но зато известно, что Надежда Тимофеевна (так ее назвали в крещении) была близкой родственницей, возможно, младшей сестрой великой королевы Мин — жены корейского монарха — вана династии Ли, правившей этой страной с 1392 года, по имени Коджон. Надежда Ким окончила французский колледж в Пекине и говорила, как минимум, по-корейски, по-китайски, по-русски и по-французски. Сама же королева Мин прославилась как женщина с мужским по твердости характером и женским по изворотливости умом. Фактически она сумела создать в рыхлом и разрозненном политическом бомонде Кореи тех времен свою партию, благодаря которой надеялась сделать своего мужа, а точнее себя, абсолютным и независимым ни от внутренних, ни от внешних влияний, монархом. Увы, ее жизнь пришлась как раз на ту эпоху, когда две значительно более могущественные, чем Корея, силы — Россия и Япония решили, что Корейский полуостров не может обладать самостоятельностью. Первым препятствием для их империалистических устремлений была королева Мин. Министр иностранных дел Японии граф Иноуэ говорил о ней: «Мало найдется в Корее людей, равных Ее Величеству по проницательности и дальновидности. В искусстве же умиротворения врагов и завоевания преданности подданных у нее нет равных».
Когда в 1894 году началась японо-китайская война, королева Мин отчетливо поняла, какая опасность грозит ее стране, и стала во главе негласной, но очень влиятельной русофильской партии при дворе. Ее девиз был прост: «Ближе к России, дальше от Японии». Неудивительно, что, как только Япония победила Китай, 8 октября 1895 года королева Мин была убита в своей резиденции японскими головорезами, а ее муж — монарх Коджон — попал под домашний арест.
К тому времени отец Романа Кима, бывший ранее одним из казначеев короля Коджона, уже десять лет находился в ссылке. В декабре 1884 года, когда Корея ориентировалась не на Россию, а на Китай, он поддержал восстание крупного чиновника и главы прорусской политической группировки Ким Ок Кюна. Мятеж не удался, и отец нашего героя был отправлен в ссылку на север Кореи, где стал простым рыбаком. За время его изгнания политические взгляды королевы изменились, и семья ее родственницы была прощена. С убийством же японцами королевы Мин возникла опасность для всего ее клана, особенно для людей, разделявших появившиеся в последние годы симпатии правительницы к России.
