Принесли лом. Лекок ударил им всего только один раз, камень подался, и под ним обнаружилась очень глубокая дыра.
— Так я и знал! — весело воскликнул Лекок.
Дыра эта оказалась доверху набитой двадцатифранковыми монетами. Их сосчитали. Оказалось на 19 500 франков.
На лице старого судьи в это время отразилась глубокая печаль.
— Увы! — сказал он. — Вот цена жизни моего бедного Соврези.
В эту минуту сыщик вытащил из дыры, кроме золота, еще и сверток бумаги, покрытый цифрами. Очевидно, это был гроссбух костоправа. С одной стороны, слева, в нем было показано 40 000 франков, а с другой, справа, были вписаны разные суммы и подведен им общий итог в 21 500 франков. Теперь было все ясно. Госпожа Соврези купила у Робело синий флакон за 40 000 франков.
Отцу Планта и агенту тайной полиции больше уже ничего не оставалось делать у костоправа. Они ссыпали золото в письменный стол и, опечатав все, поручили охрану дома двум понятым.
Но Лекок не был еще удовлетворен сполна.
Что же это за манускрипт, который прочитал ночью старый мировой судья?
Одно время он думал, что это просто копия с дневника, доверенного ему Соврези. Но нет, этого не может быть. Соврези не мог сам описать последние минуты своей ужасной агонии. Это обстоятельство, оставаясь необъясненным, страшно беспокоило сыщика и отравляло ему всю радость от счастливого окончания такого трудного следствия.
Лекок не стерпел и еще один раз закинул крючок насчет правды, которой хотел добиться от отца Планта. Взяв судью без церемонии за талию, сыщик подвел его к амбразуре окна и, сделав наивный вид, тихо спросил:
— Виноват, мы отсюда не вернемся назад?
— А зачем? — отвечал мировой судья. — Ведь доктор Жандрон от мэра придет прямо сюда!
— Но ведь нам необходимо дело, которое вы сегодня ночью нам читали. Надо же сообщить о нем судебному следователю!
Лекок обманулся в своих ожиданиях и на этот раз.
Отец Планта печально улыбнулся и посмотрел ему прямо в глаза.
— Какой вы ласковый, господин Лекок! — отвечал он.
Лекок покраснел.
— Поверьте, милостивый государь… — залепетал он.
— Верю! — прервал его отец Планта. — Верю в то, что, быть может, вы легко узнаете об источнике моих сведений. Вероятно, вы еще хорошо помните, как вчера вечером, начиная чтение, я предупредил вас, что я делаю мои сообщения только для вас одного и с одной только целью — помочь вашему следствию. Неужели вам хотелось бы, чтобы я представил судебному следователю совершенно личные записки, не имеющие решительно никакой доказательной силы? — Он подумал несколько секунд и продолжал: — Я очень полагаюсь на вас, господин Лекок. Я вас очень уважаю и потому уверен, что эти конфиденциальные документы останутся только между нами. Все, что вам угодно, я могу вам написать. А теперь для вас основная опорная точка — это труп Робело и найденные у него большие деньги. Если же господин Домини все же не поверит вам, то вы отлично знаете, что доктор Жандрон обещал нам обнаружить присутствие яда в трупе Соврези…
Отец Планта остановился, не решаясь говорить.
— Я уверен, — сказал он наконец, — что вы будете молчать обо всем, что вам удалось узнать.
Лекок взял его за руку и многозначительно ее пожал.
— Положитесь на меня, — ответил он.
В эту минуту на пороге появился доктор Жандрон.
— Куртуа лучше, — воскликнул он, — только он плачет, как дитя. Он выкарабкается!
— Ну, слава богу! — ответил мировой судья. — А теперь давайте поспешим к Домини. Он поджидает нас все утро и, вероятно, уже ругается от нетерпения.
XXIII
Говоря о нетерпении судебного следователя, отец Планта был очень недалек от правды. Домини действительно выходил из себя, не умея объяснить такого продолжительного отсутствия своих вчерашних сотрудников: мирового судьи, доктора и агента тайной полиции. Уже целое утро он сидел у себя в кабинете в здании суда, одетый в судейскую тогу, и считал минуты. Чтобы убить время, он уже сделал пространный допрос Геспена и Жана Берто, который ничего не прибавил к тому, что Домини уже знал. Один из обвиняемых клялся всеми святыми в том, что, кроме того, о чем уже сообщил, он не знает ровно ничего, а другой упорно отмалчивался и только говорил: «Я знаю, что погиб, делайте со мной что хотите».
Домини уже приказал конному жандарму скакать в Орсиваль, чтобы узнать о причинах опоздания Планта, Жандрона и Лекока, как вдруг вошел судебный пристав и доложил, что ожидаемые прибыли. Следователь тотчас же приказал их просить, и настолько велико было его любопытство, что он бросился сам к ним навстречу.
— Как вы опоздали! — сказал он.
— А тем не менее, — отвечал ему мировой судья, — мы не потратили даром ни одной минуты и даже не спали вовсе.
— Значит, есть что-нибудь новое? — спросил Домини. — Нашли труп графа?
— Ничего нового, — отвечал Лекок, — и в то же время много нового. Труп графа не нашли, и даже, осмелюсь утверждать, его никогда и не найдут. Во-первых, потому, что он вовсе не убит, а во-вторых, потому, что можно теперь вполне предполагать, что убийца-то он сам и есть.
При этих словах судебный следователь подпрыгнул в кресле.
— Но ведь это безумие! — воскликнул он.
Лекок никогда не позволял себе даже улыбаться в присутствии начальства.
— Что делать, — сказал он, — но я уверен, что вы, господин судебный следователь, не выпустите меня из этого кабинета без того, чтобы не дать мне приказ об аресте графа Гектора Тремореля, которого сейчас считают убитым.
— Говорите! — отдал приказание Домини.
И тотчас же Лекок принялся за сообщение всех тех данных, которые ему удалось собрать самому и которые собрал мировой судья. Он излагал их не в том виде, в каком добыл их или догадался о них, а хронологически, так что одно событие естественно вытекало из другого. И по мере того как продолжался его рассказ, удивление Домини становилось все сильнее. По временам он даже не мог удержаться от восклицания:
— Скажите, пожалуйста! Кто бы мог это предполагать!
Лекок окончил свой рассказ.
— Что теперь думает господин судебный следователь? — спросил он.
— Я убежден, — отвечал Домини, — что отравление Клемана Соврези действительно имело место, и притом с участием Робело за большие деньги. Это так же верно, как и то, что завтра доктор Жандрон получит приказание приступить немедленно к эксгумации останков Клемана Соврези и к исследованию их.
— И я найду яд, — подтвердил доктор. — Можете быть в этом уверены.
— Вот и отлично, — сказал Домини. — Что же касается того, что Треморель отравлял своего друга с целью жениться на его вдове, то из этого еще не следует, что он убил вчера свою жену, а затем удрал. Я не верю в это.
Отец Планта, не говоривший ничего из боязни вспылить, дрожал от гнева: Домини заблуждался.
— Виноват, — возразил Лекок, — но мне кажется, что самоубийство мадемуазель Куртуа есть самоубийство лишь предполагаемое, так как все заставляет заключить это и тоже кое-что может доказывать.
— Это еще надо доказать. Совпадение, о котором вы говорите, может быть и случайным.
— Но позвольте, — настаивал сыщик, — я уверен, что Треморель теперь изменил внешность, я докажу вам это. Кроме того, мы не нашли его сапоги, которые, по словам лакея, он мог надеть только утром…
— Подождите, сударь, — перебил его следователь, — не торопитесь, прошу вас, выслушайте меня. Допустим, я соглашусь, что Треморель действительно убил свою жену, убежал и прочее. Доказывает ли это невиновность Геспена или даже непричастность его к убийству?
Очевидно, этот пункт был слабым местом системы доказательств Лекока. Но, убежденный в виновности Гектора, он мало беспокоился насчет бедняги садовника, вполне уверенный, что его невиновность выяснится тотчас же после ареста виновного. И он уже хотел возразить, как вдруг в коридоре раздались чьи-то шаги и голоса.
— Погодите, — воскликнул Домини, — сейчас к нашим услугам будут очень интересные сведения о Геспене.
— А разве вы ожидаете нового свидетеля? — спросил отец Планта.
— Нет, но я поджидаю с очень важным поручением одного из здешних сыщиков.
— Насчет Геспена?
— Ну конечно. Сегодня очень рано утром одна здешняя мастерица, за которой ухаживал Геспен, принесла мне его фотографию, как она утверждает, довольно удачную. Я передал этот портрет нашему агенту, сообщив ему также адрес «Кузницы вулкана», найденный у арестованного, и поручив ему узнать, когда его видели в этом магазине и не покупал ли он там что-нибудь третьего дня вечером.
В эту минуту дверь в кабинет отворилась, и сыщик, о котором говорил судебный следователь, появился на пороге.
— С хорошими вестями! — воскликнул он осипшим, пропитым голосом. — Удалось напасть на следы этого негодяя Геспена!
