Вхождение капиталистической элиты в сферы политики, публичной жизни и культуры, замечает П. Холл, не было актом внезапного завоевания. Начало этому процессу в 70-е годы положили ее лидеры-индивидуалисты, хотя в большинстве своем и малообразованные, но напористые и предприимчивые, «сделавшие-себя-сами» выходцы из низов, подобно Карнеги и Рокфеллеру. Вскоре они, однако, уступили место в социальной жизни страны целой когорте не менее напористых молодых людей с университетским образованием, чему ветераны «позолоченного века» в немалой степени сами способствовали филантропическими инвестициями в высшее образование. Лидеры именно этой второй волны новой элиты, явившись опорой «прогрессистского движения», и посвятили себя реформированию стихийно складывающегося индустриального общества. Чтобы оно не рухнуло под тяжестью рожденных им проблем – от массовой бедности и конфликта между трудом и капиталом до формирования нации, достигшей небывалого экономического могущества и осваивающей свое новое место в мире.
***
Отношение первой волны новой элиты бизнеса к этому процессу и роли в нем филантропии наиболее ярко выразил Эндрю Карнеги (Andrew Carnegie, 1835–1919). Он соединил в одном лице многие требуемые временем качества – выдающийся предприниматель и сталепромышленник, социальный реформатор и филантроп. Свои взгляды на современное ему социальное устройство США и пути преодоления его противоречий Карнеги раскрыл в социально-философском эссе «Богатство», опубликованном впервые в 1889 году и позднее многократно переиздаваемое под многозначительным названием «Евангелие о богатстве». Появилось это судьбоносное для американской филантропии небольшое сочинение примерно в то же время, когда на пике индустриализации и массовой иммиграции с их кричащими масштабами бедности и острыми конфликтами труда и капитала, началось описанное выше реформирование традиционной благотворительности.
Взгляды Карнеги на последнюю оказались близки подходам к ее реформе лидеров научной филантропии и движения сеттльментов. Они, однако, отличались от них большим радикализмом, отражая мировоззрение восходящей промышленной буржуазии США. Карнеги, с одной стороны, считал, что трудящиеся массы должны опираться, прежде всего, на собственные силы и образование в стремлении улучшить свою жизнь, прибегая к благотворительности лишь в крайних случаях. А с другой, требовал от тех, кто крупно разбогател, социальной ответственности перед обществом – скромно обеспечь себя и семью, а все излишнее богатство отдай на пользу обществу99.
О том, на каком социальном фоне решился этот осуждаемый со всех сторон – от властей до рабочих лидеров и священников – промышленный «барон-грабитель» высказать свои решительные идеи, могут свидетельствовать впечатления очевидца о Питтсбурге той поры – центре сталелитейной индустрии США, в которой господствовала монополия Carnegie Steel Company. Это был, как тогда писали о городе, «ад с открытой крышкой». «Невообразимая грязь и убожество, бесконечные часы рабочего дня, яростные столкновения труда и капитала, свирепая грызня за прибавочную стоимость, буквально выдавливаемую из людского пота, единая ориентация социальных верхов и в равной мере низов на материальное стяжательство на фоне тотального равнодушия ко всем прочим идеалам и ценностям»100.
В своем эссе о богатстве Карнеги, оценивая насильственные акции рабочего движения 80-х годов, приходит к следующим радикальным выводам. Разжигаемая марксистами и анархистами революция требует изменения человеческой натуры, на что необходимы века и что, если бы такое изменение было теоретически желательно, оно принадлежит к иной, причем далекой общественной формации. По его убеждению, неравенство в способностях людей и вызванное этим неравное распределение богатства образуют те социальные законы, что являются наиболее ценным из всего того, чего добилось человечество до настоящего времени. Несмотря на несправедливость, нередко свойственную этим законам.
Карнеги считал возросшее экономическое неравенство его эпохи является неизбежным спутником промышленного прогресса. Огромные предприятия и массовое производство требуют для управления людей с исключительным предпринимательским талантом. В их руках «по законам человеческой цивилизации» неотвратимо сосредоточится намного большее богатство и, следовательно, власть, чем у рабочих масс, которыми они управляют. Следует поэтому, – писал Карнеги, – не только принять, но и приветствовать концентрацию деловой, промышленной и торговой мощи в руках немногих и закон конкуренции между ними как нечто не только полезное, но и необходимое для будущего прогресса человечества. По его твердому убеждению, «лучше такая огромная несправедливость, чем всеобщее убожество», ибо «без богатства не может быть Мецената».
Свою апологию господства крупной буржуазии в экономике и политике Карнеги основывал на почитаемой им теории социального дарвинизма, уподобляющей общество природе с ее беспощадной борьбой за существование. Чтобы отвратить столь же неизбежный при этом порядке социальный взрыв, его следует изменить перераспределением частного богатства в пользу «рабочих масс». Он ставит судьбоносный вопрос: «как правильно распорядиться богатством после того, как законы, на которых основывается человечество, передали это богатство в руки немногих?». И отвечает на него обращением к коллегам-миллионерам с призывом «помнить, что для того, чтобы использовать богатство для истинной пользы общества, нужны способности, не уступающие тем, которые понадобились для его накопления». И не забывать о том, что совершать дело его разумного распределения нужно еще при жизни, не оставляя богатство наследникам, которые могут пустить его на ветер.
Карнеги уверяет своих собратьев по богатству, что «человек умирающий богатым, умирает опозоренным». Долг богатого человека, по его мнению, прежде всего, подавать пример скромной, непритязательной жизни и обеспечить в умеренных масштабах законные нужды зависимых от него лиц. Но после выполнения этих требований богатый человек должен «рассматривать получаемые им избыточные доходы всего лишь как трастовые фонды, доверенные его управлению», которое должно быть направлено на достижение наиболее, по его мнению, выгодных для общества результатов. Карнеги предлагает владельцам богатства самим распорядиться его распределением в общественных интересах, еще не прибегая к тому массированному его перераспределению через налоги, которое в следующем веке стало функцией социального государства.
***
В «Евангелии богатства» Карнеги, таким образом, впервые сформулировал общие принципы той фондовой, или системной филантропии, исключительно развитой моделью которой славится Америка в наше время. А вместе с тем присоединился к разноголосому хору социальных критиков той эпохи, осуждавших традиционную благотворительность и требующих ее реформы. По мнению Карнеги, традиционная благотворительность является ущербной моделью раздачи огромных состояний. Он называл ее «неразборчивой благотворительностью» и считал, что это одно из самых серьезных препятствий на пути к совершенствованию человеческого рода, потому что «было бы предпочтительнее для человечества бросить миллионные средства богачей в морскую пучину, чем истратить их на поощрение лентяев, пьяниц и подлецов».
Вот как сам Карнеги представлял себе новую благотворительность, не только поддерживая адептов «научной филантропии», но и выдвигая более радикальные требования к ее клиентам и донорам. Главным в ней должно быть стремление помочь тем, кто затем поможет себе сам, и, если уж помогать, то лишь изредка и никогда не делая всего возможного. «Ни отдельная личность, ни все человечество, – заявил он, – не становятся лучше от подаяний. Достойные помощи, за редким исключением, ее не требуют». Вместо традиционного равенства условий жизни, предлагаемого социалистами марксистского толка, Карнеги предлагал использовать равенство возможностей.
По его мнению, лучшим средством принести пользу обществу является поместить в пределах доступности ряд «лестниц», по ступеням которых стремящийся к успеху мог бы взобраться наверх. Ими являются парки и места отдыха, помогающие людям совершенствоваться духом и телом, произведения искусства, приносящие людям удовольствие и улучшающие общественный вкус, и всевозможные общественные учреждения, улучшающие общие условия жизни народа.
Что касается тех миллионеров, которые будут уклоняться от прижизненного расставания с богатством в пользу общества, Карнеги предлагал облагать их наследство конфискационным налогом в пользу государства – принудительному перераспределению того богатства, что удерживается ими из эгоизма или алчности. «Не существует, – провидчески писал он, заключая свое эссе, – иного способа распределения избыточного богатства, созданного разумными и честными людьми, в чьих руках оно оказывается, кроме как использовать его год за годом во имя всеобщего блага. И этот день уже наступает…».
