Но, как я уже сказал, англичане слишком полюбили меня и президента Штейна. Они еще два дня после того преследовали нас до Вильчебомспрейта (округ Вепенер). Здесь присоединился ко мне отряд комманданта Газебрука, и мы наконец-то могли дать некоторый отдых нашим лошадям. Затем генерал Нокс снова начал погоню за нами. Я направился на запад к Эденбургу в надежде опять попытаться проникнуть в Капскую колонию. Не одни только силы генерала Нокса гнались за нами. По прибытии в местечко Хексривир, не доходя двух часов до Эденбурга, мы узнали от наших разведчиков, что нас поджидала другая большая английская колонна.
Что же было теперь делать?
Я в тот же вечер повернул к Вепенеру.
На другое утро неприятель опять гнался по нашим следам; но благодаря тому, что мы успели уже сделать миль двадцать, мы оказались настолько впереди, что нам не пришлось уже так гнать ни в этот день, ни даже на следующий.
В полдень 13 декабря мы заняли сильные позиции, растянув их более чем на 8 миль от местечка Ритфонтейн в округе Вепенер, к северу от Даспорта. Неприятель должен был бы тотчас остановиться для того, чтобы дождаться арьергарда, так как иначе позиции нелегко было взять. Я знал, что, прежде чем неприятель сможет напасть на нас, станет уже темно, но зато перед нами лежала сильная линия от Блумфонтейна через Таба-Нху и Спринкганснек на Ледибранд. Через эту линию нам необходимо было прорваться, и потому нужно было сделать так, чтобы к нашим затруднениям не прибавилась еще погоня за нами неприятеля. Поэтому неизбежно было снова предпринять ночной поход и не допустить близко генерала Нокса.
Я велел держаться позиции до самого вечера, чтобы неприятель нас видел, и, как только наступила темнота, приказал даже строить укрепления, чтобы ввести англичан в заблуждение, что мы имеем намерение на следующий день при их приближении вступить в бой. Перед вечером я даже приказал бюргерам показываться на укреплениях, а вскоре затем, ночью, мы двинулись вперед.
Бюргеры стали роптать. «Что значила эта быстрая перемена в приказаниях генерала?» — спрашивали они друг друга. Но я молчал и думал про себя: «Завтра увидите сами».
Мы двинулись вправо от Спринкганснека, сперва очень медленно, так как лошади у некоторых бюргеров были настолько слабы, что им самим много приходилось идти пешком. Генерал Филипп Бота и я были позади, так как мы полагали, что только на следующий день, 14 декабря, около 10 часов мы подойдем к линии укреплений.
В предыдущую ночь присоединился ко мне коммандант Микаэль Принслоо с 300 вифлеемских бюргеров, пришедших из Спринкганснека. Так как их лошади были в хорошем виде, то я приказал комманданту Принслоо идти вперед через проход Спринкганснек для того, чтобы занять позиции к северу от линии и к востоку от Таба-Нху. Он должен был это сделать с тою целью, чтобы, когда мы на другой день проходили бы там, помешать неприятелю у Таба-Нху послать подкрепления к Спринкганснеку. Действительно, оказалось, что это было для нас выгодно, так как англичане при дневном свете могли нас видет с высот Таба-Нху. И действительно, они послали подкрепление в ту сторону, куда мы шли, но комманданту Принслоо посчастливилось отпугнуть их назад, так что, когда мы пришли в Спринкганснек, нам пришлось пройти через укрепленную линию, но и только.
Когда коммандант Принслоо еще до рассвета проходил 14 декабря между фортами, то англичане стали стрелять в него, но он приказал прорваться через линию. Небольшая неприятельская стража, находившаяся на полдороге между фортами, думала, что благодаря тому, что она будет обстреливать передовую часть, бюргеры будут принуждены уйти назад.
Но на такого героя, как генерал Принслоо, это не произвело никакого впечатления. Тем строже было приказано непременно прорваться через линию. Каковы же были последствия этого? Двое англичан, не успевших уйти с дороги, были до смерти задавлены. Бюргеры думали, что их затоптали лошади, но понятно, что никто из скакавших позади не соскочил с коня, чтобы убедиться в том, так ли это было.
Как я уже сказал, генерал Бота и я были сзади. Я знал, что главный коммандант Пит Фури, никогда не отступавший, когда ему нужно было куда-либо пробиться, сопровождаемый фельдкорнетом Иоханнесом Гаттингом, не менее храбрым, нежели первый, были впереди нас. Они не дали нам опомниться и шли прямо к проходу. Увидев это, я и генерал Бота погнали вперед, приказав бюргерам на их измученных лошадях медленнее следовать за нами. Я мог их оставить, так как видел, что генерал Нокс не был еще близко. Мы догнали генерала Фури с передовыми людьми как раз в то время, когда он был между укреплениями. Между тем бюргеры тянулись еще позади нас длинной линией. Сейчас же за первым холмиком я велел бюргерам остановиться, слезть с лошадей, спрятать их и идти назад к холмику для того, чтобы стрелять направо и налево в укрепления, находившиеся приблизительно в 800–900 шагах от нас. Я приказал как можно сильнее обстреливать их, и это дало нам ту выгоду, что с укрепленных мест не так легко было стрелять в бюргеров, подходивших к нам длинной вытянутой линией.
Для того чтобы уяснить читателю, как мы прорвались через неприятельские силы у Спринкганснека, надо сказать, что нам пришлось без всякого прикрытия гнать мимо двух сильных укреплений, находившихся в 1000–1200 шагах друг от друга.
От того места, откуда бюргеры появлялись, до того, где они снова исчезали, было расстояние по крайней мере в 3000 шагов. И тут-то, под страшным перекрестным огнем, на глазах у всех, пришлось скакать нашим восьми сотням! При этом был ранен всего только один из нас! Несомненно, такую явную милость Всемогущего Бога нужно приписать Его неисповедимым путям, а также простертой над нами Его Божественной Деснице.
Как велики были потери англичан, я не знаю.
Несколько наших повозок и возов, а также одно из орудий, отобранных нами у Деветспорта, также благополучно проскочили сквозь неприятельские силы. Другая пушка осталась на дороге, еще не доходя до линии укреплений, так как начальник прислуги при орудии отослал лошадей вместе с людьми к комманданту Газебруку, которому посчастливилось не в этот, а в другой раз, несмотря на преследование, прорваться у Эйзерне- ка на запад от Таба-Нху.
Моя амбулатория, с докторами Фури и Поутсма, была задержана англичанами. Доктор Фури, как это и полагалось, остался вне боевой линии, чтобы проехать за нами позднее, что ему и было разрешено генералом Ноксом, но только на следующий день. Он привез мне известие, что коммандант Газебрук ужаснейшим образом был обстреливаем тяжелыми орудиями у Таба-Нху полковником Уайтом. Но я уже знал, что коммандант этот без урона проскочил и что, напротив, ему удалось, еще в то время как на него нападали, убить нескольких англичан.
Мы решили отодвинуться немного назад, чтобы дать отдых лошадям, но не теряя из виду цели, при первой же возможности снова направиться к Капской колонии. Я знал, что надежды на отдых для бюргеров было очень мало до тех пор, пока президент и я находились тут, и потому я поставил себе целью, как только мы подойдем к Винбургу, освободить отряд на некоторое время от себя и президента. Тем временем я должен был улаживать дела, о которых сообщу позднее. Благодаря этому я собирался, как говорит пословица, перемешать все кости dobbelossen[42] англичан и тем испортить их игру.
Мы пришли к местечку на юге от Сенекала в то время, как войско генерала Нокса опять уже гналось за нами по пятам. Произошло несколько небольших стычек; во время одной из них был убит сын комманданта Трутера из Гаррисмита.
В полдень первого дня Рождества 1900 года мы были у Тафелькопа, в 9 милях к востоку от Сенекала.
Глава XXIV В которой можно найти кое-что о войне против женщин
Здесь 26 декабря было решено разделить большой отряд на две части, подчинив один из них главному комманданту- заместителю Филиппу Боте, а другой — генералу Питу Фури. Президента Штейна я поручил охране небольшого отряда с коммандантом Давелем во главе и направил их к Рейцу.
Что касается меня самого, то я отправился к главному комманданту К.К. Фронеману, находившемуся с коммандантом Стенекампом в окрестностях Гейльброна. Моею целью было, взявши с собой от г-на Фронемана небольшой отряд, идти к Родевалю, где у нас была закопана амуниция, отобранная нами
7 июня у неприятеля, и разыскать ее там, так как наши запасы (Маузера и Ли-Метфорда) приходили уже к концу, хотя и было еще достаточное количество патронов Мартина-Генри и Гидди.
Я ушел 27 декабря из Тафелькопа и два дня спустя прибыл в отряд генерала Фронемана, недалеко от Гейльброна. Я должен был там остаться до 31 декабря, т. е. до того времени, пока прибудут повозки и быки, нужные для перевозки амуниции. Повозки достать было уже не так-то легко, так как англичане не только брали с собой все с разоряемых ими ферм, но еще и бесцельно многое сжигали. На фермах, где бывало по 2–3 и даже более пар быков, не оставалось уже более ничего. А если где случайно и уцелело что-либо из этого, то женщины держали повозки наготове, чтобы в случае приближения врага успеть скрыться и не попасть в так называемые концентрационные лагеря, только что устроенные тогда англичанами за фортификационной линией почти во всех селах, с приставленными к ним сильными гарнизонами. В то время только что были выпущены прокламации лорда Робертса, заключавшиеся в том, чтобы каждое жилье, находившееся на расстоянии 10 миль от железной дороги, где буры взрывали или разрушали ее, было бы сожжено дотла. Это было приведено в исполнение, но не только на указанном расстоянии, но и по всей стране. Дома сжигались до основания или взрывались динамитом. Но что еще того хуже — мебель, всевозможные домашние вещи, а также семена и корм, все предавалось пламени, а скот — овцы, быки и лошади — уводился. Вскоре лошади целыми кучами застреливались, а овцы тысячами убивались кафрами и перебежчиками, а также прокалывались солдатскими штыками. Опустошение росло с каждым днем, принимая все более и более отвратительные размеры. А женщины?.. Теряли ли они вследствие этого мужество? Конечно, нет, потому что когда началась ловля женщин, или, вернее сказать, поход против них и против имущества буров, то они убегали куда глаза глядят, только бы не попасть в руки неприятеля. С этою целью они держали наготове для себя и для своих детей повозки с провиантом и с самым необходимым домашним скарбом. Как только приближалась английская колонна, даже ночью, в ветер и непогоду, молодые девушки, матери, старухи брались одни за веревки, привязанные к рогам быков, другие за плети… нелегкое дело! Столько милых, образованных, достойных другого, лучшего занятия девушек делалось погонщицами быков, только бы не быть схваченными преследователями, только бы по возможности дольше не быть уведенными в концентрационные лагеря, называвшиеся англичанами «Refugee»[43]. Как это ужасно! Мог ли бы кто-нибудь и когда-нибудь думать до этой войны, чтобы в XX веке допускаемы были подобные варварства? Конечно, нет! Я и каждый из нас знаем, что во время всякой войны происходят ужасные смертоубийства. Но сознательно совершаемое, прямо или косвенно, убийство беззащитных женщин и детей превосходит всякое вероятие! Уверяю, я бы голову дал на отсечение до войны, что цивилизованная английская нация не способна допустить подобное дело даже во время войны. В лагерях, где не было никогс, кроме женщин, детей и престарелых старцев, пушками и ружьями принуждать к молчанию! Я мог бы привести здесь сотни случаев, засвидетельствованных мною лично. Но я этого не делаю, так как не в этом моя цель. Я только слегка, мимоходом, касаюсь этого. В Южной Африке, да и в самой Англии найдется достаточное количество людей, которые сумеют и без меня вынести подобные дела к позорному столбу и сообщать о них миру для того, чтобы они остались увековеченными на все времена. В летописях всякого народа найдутся рядом со светлыми и темные страницы. А говорить об этих мерзостях англичан, столько ни говори, все же нельзя достаточно сказать. Но я все-таки не мог не излить своей души хоть на минуту!
