Только что мы ушли несколько шагов вперед, как навстречу нам попался скачущий «бродшпион»[51]. (Мои разведчики, очевидно, поехали не в ту сторону, так как я об этом ничего не знал.) Человек этот рассказал мне, что он и его товарищ (по ремеслу), подъехав к одному бурскому дому для того, чтобы купить хлеба, увидели выскочивших оттуда англичан, которые им закричали: «Hands up!» При этом товарища его они захватили в плен, а он благодаря тому, что шагов на пятнадцать не подъехал к дому, успел ускакать под градом пуль, пущенных ему вослед. По его словам, он скакал, по всей вероятности, не менее 1000 шагов до небольшого холмика, находившегося между нами и домом.
Я оставил бюргеров стоять за холмиком и послал небольшое число людей узнать, в чем было дело и сколько было англичан, так как бродшпион не мог мне сказать точно, сколько их там. Отойдя немного от нас, бюргеры заметили, что англичане прятали своих лошадей за фруктовые деревья. В то же время, увидев нас около холмиков и зная, что у них очень мало шансов на то, чтобы удрать от нас, они поспешили занять позиции позади кафрских краалей и около земляного вала, недалеко от занятого ими дома.
Я считал за самое лучшее, чтобы не подвергать себя возможности лишиться одного или двух бюргеров, написать этой горсточке людей письмецо, советуя им сдаться. Пока я был занять этим делом, они открыли по нас огонь; тогда мои бюргеры тоже начали стрелять, хотя никого не было видно. Но как только англичане заметили моего посланного с белым флагом, они перестали стрелять.
Их ответ был довольно ясен:
— Мы не сдадимся.
Тогда я приказал 50 человекам атаковать их. Едва успел я отдать приказ, как несколько молодых людей, вскочив на коней, понеслись к стенам краалей, за которыми скрывались англичане.
Тут громкие слова англичан сразу потеряли вес. Они не сделали даже ни одного выстрела в атакующих и немедленно сдались.
Мы взяли 20 человек в плен, 20 превосходных лошадей, 20 ружей и патронташей.
Можно себе представить радость бродшпиона, пробывшего 50 минут в английских руках и так скоро освобожденного! Я думаю, что после такого происшествия у него пропала всякая охота побираться и вынюхивать чужой хлеб.
С того времени, как мы отошли от реки, мы взяли в плен 90 человек.
На другой день мы подошли к месту, находящемуся в 6 милях к востоку от станции Гоуткрааль. Это место после ужасной следующей ночи мы прозвали Моддер-трясиной (Moddervlei)[52]. В это время английские войска подходили к нам все ближе, и я думаю, что ночью они были от нас на расстоянии не более пяти миль.
Перед заходом солнца, незадолго до того, как мы подошли к болоту, несколько моих разведчиков наткнулись на англичан, приблизительно человек пятнадцать, показавшихся совершенно неожиданно по направлению от станции Гоуткрааль. Но как только они заметили нас, то немедленно повернули назад. Один из них во время погони за ним упал с лошади и был убит, другой тяжело ранен, а двое были взяты в плен.
После этого я послал два патруля взорвать железнодорожный путь приблизительно в 7 милях от того места, где я собирался сам перейти, чтобы помешать подойти панцирному поезду и потревожить наш обоз.
В эту же ночь нам предстояло перейти Мод дерфлей.
Благодаря сильному дождю, выпавшему после полудня, огромное болото, приблизительно в 1000 метров ширины, было сплошь покрыто водой, которая стояла по колено, а местами и выше. Вода еще не была бы для нас большой помехой, но самое дно болота было такого рода, что лошади, ступая по колено в воду, очень часто совсем утопали, и вода доходила почти до седла. И тут-то нужно было переправиться 1400 всадникам. Легко себе представить, каким трудным делом оказался переход для бюргеров и что это было за событие для нас, когда переправился последний. Многие из бюргеров теряли равновесие, сидя на спотыкавшихся лошадях, и падали в воду, большинству же приходилось совсем слезать с выбившихся из сил лошадей и еще переводить их через болото. А потом началась бесконечная возня при переправе орудий и повозок. Тридцать быков впрягались в один лафет, а иногда для этого требовалось даже 50 штук, и все-таки быки вязли в тине. Наконец, и орудия были переправлены, даже дрезины и повозка с моими документами и бумагами. Вдруг застревают возы с амунищей и с мукой! Да, это была ночь, которую, конечно, никогда не забыть!
Но что же делать с засевшими крепко возами? Уже начало рассветать, а нам необходимо переправиться еще до наступления дня. Позади нам угрожали огромные неприятельские силы, а впереди — железная дорога с поездами из Де-Аара и Гауптона, перевозившая войска. Я решил, что хоть те-то из бюргеров, которые переправились, должны по крайней мере идти вперед.
Мне пришлось оставить здесь генерала Фури, у которого лошади были наименее слабы и на которых возложена была тяжелая задача вытянуть из тины застрявшие возы. Мы уговорились с ним так: если он не успеет справиться с возами до прихода неприятеля, то сожжет повозки и направится на юг.
Я же с отрядом пошел к железнодорожной линии. Все мои бюргеры имели лошадей настолько ослабевших, что многие должны были спешиться.
Кроме того, я взял с собой 90 пленных. Я не хотел выпустить их, не хотел, чтобы они могли рассказывать о том, как слабы были наши лошади, потому что, узнав об этом, неприятелю стал бы известен наш самый слабый пункт. Мне было очень жалко бедных Томми[53], но что мог я сделать? Я обходился с ними хорошо, насколько мог, т. е. совершенно так же, как и с моими бюргерами. Ведь и из них многие шли пешком. Не теряя ни одной минуты, мы, не переставая, шли вперед.
Уже начало светать, когда мы подошли к железнодорожной линии. Мы без затруднения пересекли ее, так как моему патрулю, о котором я упоминал выше, удалось, по моему приказанию, повредить путь до нашего прихода.
С наступлением дня можно было убедиться воочию в ужасном состоянии моих бюргеров. На каждом лице читались изнеможение и крайняя усталость. Да и как могло быть иначе? Ведь накануне мы весь день провели в сражении, один раз только слезая с лошади, чтобы на ходу съесть кусок мяса. При этом весь день шел сильный дождь, так что многие из бюргеров промокли насквозь, до самых костей, — не у всех ведь были дождевые плащи. А самым скверным оказалось пребывание наше в трясине, следы которой оставались в виде липких, смокшихся комков на всей нашей одежде. Вдобавок ко всему этому прошло целых 24 часа, в течение которых не удалось ни одному из нас преклонить голову, я не говорю уже о сне.
Пройдя три мили от железной дороги, я отдал приказание расседлывать, хотя кругом не было ни одной травки для наших измученных лошадей. Но только что мы это сделали, как наши разведчики пришли сказать мне, что в расстоянии не более часа от нас есть трава. Я приказал снова седлать лошадей, чтобы воспользоваться пастбищем для бедных животных. «Пусть лучше хозяин проедет еще часок, — думал я, — зато лошадь его не останется без корма». В конце концов мы были вознаграждены за то, что должны были, не отдыхая, ехать несколько миль, так как каждый из бюргеров мог спокойнее спать, зная, что его лошадь тоже отдыхает.
Но голод заставил нас прежде всего зарезать овец, которых мы купили у жившего там бура, и приготовить себе пищу. В этой части Капской колонии буры занимаются преимущественно овцеводством, разводя главным образом африканских овец с длинными жирными хвостами, весящими нередко по десяти фунтов каждый. Таким образом, в этих местах труднее найти тощую овцу, нежели жирную.
Хлеба здесь достать было нельзя, а наш запас муки остался на возах, которые, как мы предполагали, были уже сожжены, так как мы слышали издалека взрыв динамита и узнали таким образом, что генерал Фури не мог спасти оставшуюся часть нашего обоза. Впоследствии оказалось, что англичане напали на генерала Фури, прежде чем он успел сжечь застрявшие возы. Сделали же это англичане, которые сожгли наши повозки вместе со своими, точно так же застрявшими в трясине.
Модцер-болото мы не скоро забудем, надолго останется оно в нашей памяти!
Насытившись жирною африканскою бараниною и выспавшись, положив седла под голову, мы снова встали как встрепанные. Бюргеры, бывшие тогда со мной, принадлежали к числу лучших людей страны, к «настоящим» бюргерам, которые все принесли в жертву свободе своего народа. На вопрос: будет ли конец их мучениям? — эти люди ответили бы в любое время, что сотни подобных болот не могли бы их устрашить. Свобода, по убеждению этих людей, есть нечто столь высокое, что с сотворения мира человечество не смогло еще назначить за нее цену.
Генерал Фури должен был отступить назад. Он перешел около Де-Аара железнодорожную линию и встретился со мной, когда я возвращался к Петрусвилле.
Англичане, потеряв в трясине свой обоз, также принуждены были сделать обход. Это доставило нам некоторую передышку, и мы остановились, чтобы дать немного отдыха также и нашим лошадям. После этого мы отправились к западу от Гоптоуна.
