Берти на себе почувствовал ранние симптомы грядущей катастрофы, и это лишний раз доказывает, насколько глубоко распространилось недовольство во французском обществе. В 1869 году он попытался организовать вечеринку в версальском Малом Трианоне – дворце, который Евгения незадолго до этого превратила в музей, посвященный памяти его самой знаменитой хозяйки, Марии-Антуанетты. Наполеон и Евгения одобрили идею Берти и предложили ему своих шеф-поваров и персонал для мероприятия, как и императорский сервиз, чтобы стол выглядел по-королевски.
Однако Берти затевал вечеринку совместно с парочкой своих парижских друзей, которые никогда не бывали на приемах в Тюильри, да и в других загородных резиденциях Наполеона тоже. Когда эти повесы услышали, что гостей будут угощать блюдами, приготовленными императорскими поварами и поданными на тарелках, украшенных золотым вензелем N, они тут же отказались от этой затеи. Чтобы богатые парижане упустили возможность повеселиться? Для Берти это было потрясением. Оказывается, Франция была далеко не так беззаботна, как он всегда думал.
Лето 1869 года было последним в истории Второй империи. В Фонтенбло продолжали по привычке съезжаться богатые, остроумные гости, но атмосфера больше напоминала Берлин конца 1920-х или Нью-Йорк перед нашествием СПИДа – безудержное, как в последний раз, веселье не могло длиться дальше. Придворная знать, грубо говоря, слишком долго тискала друг друга, пока полыхал Рим.
В самом деле, после Всемирной выставки 1867 года все ухудшающееся здоровье императора в каком-то смысле отражало состояние французского общества. Французы все отчетливее понимали, что король-то голый.
Наполеон, возможно, добился значительных успехов в модернизации своей страны, но его внешняя политика была полной катастрофой. Так, например, он поддержал Южную Конфедерацию во время Гражданской войны, что, понятное дело, вызвало недовольство американского правительства. Эта ошибка привела к débâcle[205] в Мексике, которую Наполеон пытался превратить в подобие французской колонии. Еще в 1864 году, в попытке заключить союз с австрийцами – соперниками опасной Пруссии, он помог возвести на мексиканский трон брата австрийского императора, Максимилиана, который и стал Empemdor[206]. Когда в апреле 1867 года революция грозила смести франко-австрийской режим, вмешались все те же недовольные американцы, выступившие на стороне революционеров. Наполеон видел, как раскачивается маятник народного гнева, и приказал французским войскам немедленно отплыть домой, оставив Максимилиана без поддержки. Неизбежное случилось, и в тот миг, когда тело Максимилиана изрешетили пулями, рухнули надежды Наполеона на франко-австрийский альянс.
В то же время соперничество Франции с Пруссией в корне изменило судьбу Люксембурга. Чтобы досадить пруссакам, в марте 1867 года Наполеон предложил выкупить герцогство Люксембург у его хозяина, короля Голландии. Люксембург был сильно укрепленной буферной зоной между Францией и ее воинственным германским соседом, так что это было равносильно тому, чтобы приобрести готовую линию Мажино. Хитроумный план Наполеона удался вдвойне – во-первых, его предложение, стоившее Франции пять миллионов гульденов, было принято, и, во-вторых, он здорово разозлил Бисмарка, канцлера Пруссии. Разозлил настолько, что Бисмарк приказал королю Голландии не продавать Люксембург французам. Учитывая то, что в то время почти все европейские нации были связаны друг с другом противоречивыми договорами, голландский король сослался на соглашение с Пруссией, по которому он должен был получить одобрение Бисмарка на продажу Люксембурга, и – неожиданно для всех – сделка с Францией была сорвана. Наполеон не попался на удочку и попытался силой завладеть Люксембургом, и это обернулось для него окончательным унижением.
Наполеон был подавлен, и не потому, что уже мысленно представлял себе, как будет наслаждаться очарованием Люксембурга без необходимости предъявлять паспорт; гораздо больше он переживал из-за реакции французов – националистов до мозга костей, – которые не простили ему эту публичную пощечину. Даже помпезная «Экспо-1867» не могла полностью отвлечь от этих печальных событий его патриотически настроенных граждан.
Несмотря на внешние признаки уверенности в себе, Наполеон ш все отчетливее сознавал, что нельзя удержать régime[207] только балами и парадами, и принял некоторые меры, чтобы успокоить своих граждан. В январе 1870 года он убедил умеренного республиканца, Эмиля Оливье, стать chef du gouvernement (премьер-министром). Оливье смягчил цензуру в прессе, убрал непопулярных политиков и сместил Османа, который по-прежнему залихватски сносил бедные парижские кварталы, обогащая спекулянтов недвижимостью. Оливье так стремился скомпрометировать этого человека, что даже послал армию на подавление забастовки на заводе металлоконструкций в Лё Крезо в Центральной Франции, в результате чего погибли шестеро рабочих.
Если подумать, на протяжении почти всей истории Второй империи республиканские и революционные идеи витали в воздухе, даже если их глушили пьянящие ароматы духов и вин наполеоновского двора.
Эмиль Золя отражает эту атмосферу политической нестабильности и уязвленной национальной гордости в своем романе «Нана». Пока Вторая империя катится к закату, Нана – олицетворение своего времени – задает тон. После встречи с Берти она меняет любовников как перчатки, унижая мужчин, разрушая их судьбы, доводя одних до самоубийства, а других – до криминала. В мае 1869 году она попадает на скачки в Лонгшам, новый ипподром в западной части Парижа. Здесь присутствуют Наполеон и Евгения, но все взгляды прикованы к Нана, которая окружена собственным двором поклонников, и дамы из высшего общества едва скрывают свою зависть.
Берти сидит в императорской ложе, и Нана разглядывает его в бинокль. Она находит, что он пополнел и обрюзг за те полтора года, что они не виделись. Нана отпускает язвительные замечания по адресу придворных прихлебателей.
«К тому же, знаете ли, эти люди меня больше не поражают!.. – говорит она своим друзьям. – Я слишком хорошо их знаю… Нет к ним моего уважения, конец уважению! Внизу ли грязь, вверху ли, грязью она и останется…» Про Берти она высказывается тоже не слишком лестно: «Взять хотя бы его. Даром что принц, та же сволочь». Похоже, что начала рушиться англо-французская дружба, которая крепла со времен Крымской войны и первого визита юного Берти в Париж.
В заезде участвует и кобыла по кличке Нана, аутсайдер, принадлежащая одному из ее любовников. Однако фаворитом считается английская лошадь, и друзьям Нана невыносима мысль о ее возможной победе. «Это будет возмутительно, если выиграет англичанин!» – огорченно воскликнул Филипп, охваченный патриотическим пылом. Мучительное беспокойство овладело задыхавшейся в тесноте толпой. Снова поражение!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
