раз появившись из пелены, они увидели перед собой сцену крайнего хаоса. Несколько повозок лежали опрокинутыми и разграбленными, другие застряли в песке — смяв пехотинцев и рассеяв рыцарей, сарацины прорвались к незащищенному обозу. Атака была отлично скоординированной, и туркам почти полностью удалось отрезать арьергард. Части французских рыцарей удалось организовать своевременный отпор и не дать завершить окружение. Отчаянная схватка разворачивалась на берегу, у иных бойцов кони даже стояли по колено в море.
Ричард не был уверен, что его голос сумеет перекрыть шум битвы, но его придворная гвардия состояла из рыцарей, бывших при нем много лет и понимавших господина без слов. Едва завидев сарацин, удивленно глядящих на появляющихся из тумана франков, рыцари опустили копья и пошли в атаку.
Ричард сблизился с всадником, через плечо у которого был переброшен лук. Ошарашенный араб попытался вскинуть щит, но Фовель уже поравнялся с ним и копье, в удар которого король вложил всю массу тела, пробило пластинчатый доспех с такой силой, что наконечник вонзился между ребер. Сарацин пошатнулся в седле, изо рта у него хлынул поток крови. Когда он, все еще нанизанный на копье, сполз на землю, Ричард обнажил меч.
Последующая схватка получилась жестокой, но короткой, и вскоре сарацины стали отступать. В глазах Ричарда это была скорее не победа, а отсрочка. Глядя на искромсанные тела, разграбленные фургоны, сломанные копья, он пришел в ярость, когда кое-кто из французских рыцарей принялся ликовать.
— Глядите в оба, — бросил король своим воинам. — Турки вполне могут ударить снова, стоит им увидеть, что мы потеряли бдительность.
Заметив знакомое лицо, он подскакал к графу Сен-Полю, который спешился, чтобы осмотреть переднюю ногу своего скакуна.
— Я испугался, что конь захромал, — сказал граф, когда Ричард натянул поводья. — Но похоже, он просто оступился.
— Во имя Христа, Сен-Поль, что тут произошло? Обиженный тоном англичанина, граф вскинулся.
— Спроси у герцога Бургундского, он тут командир, не я!
Другой французский лорд оказался более разговорчивым. Дрого Амьенский подслушал этот резкий обмен репликами и сообщил Ричарду, что сарацины напали, как только заметили, что арьергард отстал от главных сил.
— Создавалось впечатление, что это будет полный разгром, — честно признался Дрого. — Но слава Богу, с нами был Гийом де Барре, который сплотил рыцарей и сдерживал неверных до твоего подхода, монсеньор. Однако все висело на волоске.
Ричард был полностью согласен с этим утверждением — повернись дело иначе, весь арьергард мог быть уничтожен в первый же день похода. Созывая к себе друзей и соратников, государь кипел от гнева.
— Один тамплиер сказал мне, что сарацинская стратегия сводится к трем словам: беспокой, окружай, уничтожай. Им стоит добавить еще один пункт: бей французов. Где Бургундец?
Король стал раздавать приказы, и все спешили их исполнять. Однако Андре, Балдуин и Морган прятали улыбки, думая о том, что бой с сарацинами покажется Гуго Бургундскому приятной прогулкой по сравнению с предстоящей схваткой с английским королем.
Гийом де Барре устал настолько, что даже не пытался держаться прямо. Он возвращался из палатки лекаря, потому как в конце боя получил удар сарацинской палицей в плечо. Оно болело при малейшем движении, но рыцарь радовался, что кости остались целы. Увидев, что сквайр еще устанавливают его шатер, Гийом опустился на землю около одного из провиантских фургонов и привалился ноющей спиной к колесу. Он знал, что обязан разыскать герцога и доложить о потерях, но не мог найти сил и сделать хоть шаг. Время от времени кто-то подходил и возносил ему хвалу за проявленную в бою доблесть. Обычно признание льстило де Барре, но сегодня он был слишком утомлен, чтобы наслаждаться. Вопреки неудобному положению рыцарь почти заснул, но тут рядом с ним опустился на корточки Матье де Монморанси.
— В лагере только о тебе и толкуют, — воскликнул молодой человек, глядя на старшего товарища восторженным взором. — Говорят, что ты решил исход битвы и что о твоих подвигах наверняка сложат песни.
— Сомневаюсь, что хоть одну из них сочинит Ричард, сухо заметил Гийом, подавляя зевок. — Так или иначе, это его прибытие склонило чашу весов в нашу пользу.
— Да, но именно твои действия позволили нам продержаться до его подхода. Знаешь, его появление получилось зрелищным. — с улыбкой продолжил Матье. — Он обрушился на сарацин подобно молнии! А потом... — Молодой человек осекся, подумав, что едва ли уместно расхваливать человека, так несправедливо обошедшегося с Гийомом в Мессине.
— Я не обижаюсь, парень, — заверил его де Барре, с легкостью прочитав мысли Матье по его лицу. — Король действительно превосходный боец. О чем первый не замедлит заявить.
Монморанси снова усмехнулся:
— Он теперь в шатре у герцога, разносит Гуго за то, что позволил арьергарду отстать. У Гуго такой вид, будто ему целиковый лимон в рот засунули!
— Вот и славно, — пробормотал Гийом, который не раз предупреждал герцога, что тот играет с огнем.
Матье продолжал болтать про битву, пересказывая историю про сержанта епископа Солсберийского. Турецкая сабля якобы отсекла воину правую руку, но тот преспокойно переложил меч в левую и продолжил бой. Де Барре не раз доводилось видеть на поле боя отсеченные члены, иные отрубил он сам, и поэтому сильно сомневался, что человек с такой раной способен вести себя с таким хладнокровием. Но у него не было настроения привносить реальность в рассказ Матье. Глядя на юнца из-под тяжелеющих век, рыцарь удивлялся тому, что парень сумел сохранить такую мальчишескую восторженность после четырех месяцев на полях сражений в Святой земле.
Потом он, видимо, задремал, потому как следующим воспоминанием стало, как Матье толкает его под ребро и говорит, что английский король выходит. Был тот зыбкий час между днем и ночью, и Гийом радовался, что наступили сумерки и что ему не пришло в голову устроиться где-нибудь возле костра. Во время пребывания в Акре он старался держаться подальше от Ричарда, а в тех редких случая, когда пути их пересекались, государь смотрел сквозь него, будто не замечая. Последнее, чего хотелось сейчас рыцарю, так это привлечь к себе внимание государя. К его отчаянию, Ричард остановился переговорить с арбалетчиком, тот кивнул и указал в сторону фургона. Видя, что король направляется к нему, де Барре постарался подняться на ноги. Сердце его колотилось сильнее, чем в самый жаркий момент битвы. Он принял крест, и это перевешивает любые мелкие обиды. Нет способа заставить его отречься от священного
