ночью, с потушенными фарами, и с какой-нибудь телкой на плече. Неожиданно на одном из подъемов указатель слева:
ФАТТОРИЯ-ДЕЛЬ-КОЛЛЕ — 1000 м.
Асфальт кончился, начался проселок. Моя черная тачка в момент покрылась пылью. Солнце едва пробивалось из-за облаков, оливы плотно обступали проселок со всех сторон, лишь там и сям пробивались среди них чудные виноградники. Наконец справа я увидел какую-то усадьбу, но, к счастью, тревога оказалось ложной. Дом был так себе, вместо ворот была натянута цепочка — в общем, полный аут. Моя матушка всегда говорит: «Прежде всего ворота, а потом уже дом». Она не так щепетильно выбирала обстановку для гостиной, как кованое железо для ворот.
Дорога петляла, виляла, все круче, все извилистей, и вдруг кустарник по обочинам вытянулся в струнку — я увидел усадьбу Фаттория-дель-Колле.
Она стояла как-то боком, этакий сельский нонконформизм. На первый взгляд усадьба мне показалась запущенной, и я понял, почему дед не захотел никому передавать ее по наследству. Ворота были распахнуты, вернее, ворот как таковых не существовало. Я проник через некое окошко в пространстве, будто Алиса через зеркало, и вдруг обнаружил себя выброшенным в иную реальность.
Я въехал, стараясь не задеть какое-нибудь дерево в саду, и тут осознал, что все — я на месте. Вот дверь, вот гипсовый лев на задних лапах, вот зеленые жалюзи и стены из камня, возведенные бог знает когда. Неподалеку была даже небольшая часовенка, охраняемая двумя кипарисами. Блин, эти кипарисы, они повсюду.
У меня было ощущение, что я попал в место, где все делали вид, что не существуют. Может, я здесь нежеланный гость, может, они боялись, что я прибыл с адвокатами оспаривать стариковское завещание. Прислуга получила строжайший приказ отвечать по телефону как можно любезней, но исчезать сразу же при твоем появлении.
Я сделал несколько шагов вокруг дома и наткнулся на второй, боковой дворик. Надпись «бюро» немедленно вернула меня к реальности, в которой существуют понятия услуг и эффективности. В тот момент, когда я читал это название, я услышал, как кто-то зовет меня по имени. Я обернулся, и увидел латиноамериканца, спускавшегося по одной из лестниц с террас густого сада.
— Это ты Леонардо?
— Да, я Леон.
— Mucho gusto. Я — Рикардо, мы вчера разговаривали по телефону. Мы тебя целый день ждем…
— Уж извините.
— Никаких проблем… Донна Лавиния немного в запарке из-за анализов.
— Она плохо себя чувствует?
— Да нет, это анализы винограда. Похоже, мерло уже созрел, и завтра надо начинать сбор. Сейчас донна Лавиния разговаривает с бригадиром сборщиков, чтобы организовать все как следует. А ты что, без багажа?
У парня был акцент наполовину тосканский, наполовину испанский, а еще ослепительные голубые глаза, которые излучали радость, даже когда он произносил слово «проблема». Этот тип — просто моя вторая копия. Вел он себя достаточно фамильярно, не знаю даже, почему я вдруг согласился, что он сразу же стал называть меня на «ты», хотя я его и не просил. Нет, он точно не был благовоспитанным мексиканцем, как Маризела.
Я сделал ему знак, что запарковал «мадджолино» напротив главного входа, будто приехал в свой собственный дом.
— Извини, что я сразу начал называть тебя на «ты», Леонардо, но мы с тобой вроде бы одного возраста…
— Да ладно, я и сам хотел тебе предложить. Знаешь, только не зови меня Леонардо, как моя мать. Мое имя Леон.
— Представляешь, а моя продолжает называть меня Рикардито, хотя мне уже двадцать восемь.
— А откуда твоя мать?
— Из Санкти-Спиритус, это в центре Кубы.
Блин, Куба! Мне говорили, что там можно… что там полно шлюх, которые дают за копейки, потому что они все там дохнут с голоду из-за этого гребанного коммунизма.
— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
Не знаю, с чего это Рикардо вдруг перешел со мной на «вы», капризы прислуги с каждым разом мне становятся все более непонятными. Он поднял мой чемодан, как пушинку, и я последовал за ним. Мы поднялись по лестнице, прошли коридором и вошли в гостиную, посреди которой возвышался огромный бильярдный стол. Кубинец остановился.
— Mira[13]… Эта гостиная к услугам всех гостей Колле, но донна Лавинья говорит, что если вы пожелаете, то мы ее закроем и оставим в полном вашем распоряжении, entiendes[14]?
— Почему ты обращаешься ко мне на «вы»?
— Извините, я плохо говорю по-итальянски. Сейчас я отведу тебя в комнату Грандуки.
Мы миновали пару дверей, запертых на шпингалеты, и оказались в предназначенной для меня комнате. Это была огромная старинная зала, на потолке — фрески с изображением замков и птиц, а еще — тяжелая кровать со стеганым покрывалом, массивный платяной шкаф, письменный стол, трюмо и кувшин для умывания, будто мне придется мыть голову самой Мерил Стрип.
— Те gusta[15], Леон?
— Да, очень мило. Не пойму, а где телевизор?
— Ни в одной из комнат для агротуристов нет телевизора. Ни телефона. Ни даже Интернета. Это решение донны Лавинии. Кто приезжает сюда, должен на несколько дней отсоединиться от всего мира. Так говорят по-итальянски — «отсоединиться»?
Я посмотрел на него так, будто он меня классно разыграл, а потом, чтобы понять, нравиться мне это место или нет, распахнул окно в глубине комнаты и выглянул наружу.
Я увидел красное заходящее солнце, будто на картине, которую, возможно, купила бы моя мать, если бы ее нарисовали. Но не я. Мне нравятся вещи грубые, экспрессионизм, неопределенность. «Крик» того норвежца[16], как его? Или шведа? Ну того, знаменитого, вот это был для меня пик счастья.
На горизонте, справа, виднелись множество маленьких огоньков, которые сверкали и переливались в закатных сумерках.
— Там внизу — Сиена. Если внимательно приглядитесь, увидите даже башню дель Манджа и колокольню собора…
— Эта вон та, что ли?
— Нет, это Монтальчино.
— Город вина?
— Город донны Лавинии. У нее там есть свой маленький виноградник, Казато.
— Большое спасибо, Рикардо. Можешь идти.
Рикардо стоял молча, чего-то ожидая, как обычно бывает, когда люди спрашивают у тебя, как, мол, дела. Затем в течение двадцати минут выслушивают твои истории, а потом наконец выкладывают истинную причину, чего они от тебя на самом деле хотят.
— Донна Лавиния просила узнать, сможешь ли ты завтра помочь со сбором винограда… Поскольку ситуация сложилась критическая, у нас возникли проблемы с набором людей в бригаду, в последнюю минуту.
— Не понял?
— Мы тебя просим помочь нам на виноградниках. Прямо с завтрашнего утра. Только на первые дни…
— Я не понимаю.
Уста мои были закрыты, но глаза высказали все, что я думал.
