свой лексикон).
Но о дедушке донна Лавиния, как оказалось, не имела большого желания говорить, как и о своей работе, об агротуризме и об этом неожиданном наследстве. Наверное, ее просто покоробил мой отказ испачкать ручонки на сборе винограда, и она не хотела возвращаться к этой теме (кроме того, не сама же она пошла просить меня о помощи, а отправила с этой целью карибского подданного). Ну, и еще одно замечание, до кучи: кто ты такая, чтобы заставлять меня работать на тебя? Нет, лучше так: кто ты такая, чтобы заставлять меня работать?
— А чем конкретно занимается Рикардо?
— Тем, чем должен. Он помогает мне принимать гостей, интересующихся агротуризмом[18], работает в винном цехе, обслуживает гостей в винном зале. Парень — просто сокровище, ниспосланное небесами.
— А как он здесь оказался?
— Я познакомилась с ним несколько лет назад, когда летала на Кубу. Он говорил немного по-итальянски, немного по-английски, и я решила помочь ему выбраться из этой безнадеги… Должна сказать, что я об этом ни разу не пожалела. Он работяга, и ты с ним подружишься, вот увидишь.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, донна Лавиния. Еще хочу сказать спасибо за комнату, которую вы мне предоставили. Просто потрясно!
— Что, такая ужасная? Можешь выбрать любую, какая тебе понравится… у нас есть и маленькие номера.
— Да нет. Все классно… А дедушка где жил, когда приезжал сюда?
— Ты сам как думаешь? Это была его любимая комната. Даже когда Эдуардо уезжал осматривать виноградники, всегда возвращался, чтобы непременно полюбоваться закатом из своего окна… Иногда он записывал в тетрадку мысли, которые приходили ему в голову в тот момент, по крайней мере пока не заболел. С той поры я его больше не видела.
На этот раз причиной неловкости стала опустевшая бутылка с вином. Донна Лавиния кивком предложила мне еще вина, но я отказался. Я? Отказываюсь от вина? В самом деле что ли нажрался? Тем не менее охотно согласился на стаканчик домашней граппы. Едва я выпил рюмку — трак! как это делает Пьер, подражая пьемонтцам, — старушка мне сказала, что ей пора идти к себе, поскольку завтра начинается большая работа. Она не упомянула про сбор винограда, даже не намекнула на мой отказ, но я, разумеется, почувствовал угрызения совести. И еще я ощутил громадную усталость. Я сердечно пожелал Лавинии доброй ночи и пошел отыскивать свою комнату.
Войдя в бильярдную, я наткнулся на четырех англосаксов, развалившихся на диванах, багровые лица и фразы, наполненные «lovley» (это дамы) и «actually» (мужчины). Компания распивала бутылку Drago местного производства. Я охотно опрокинул предложенную мне стопочку и вдруг ощутил себя выжатым и ненужным на собственной территории. Было бы, конечно, здорово поездить по усадьбе, посмотреть, какие тут сады и бассейны, под звездным небом, но я был совершенно без сил.
Лечь спать в десять вечера — это надо испытать хотя бы один раз в жизни. Без телевизора это сделать проще простого. Перед тем, как опустить жалюзи, я высунулся из окна, чтобы послушать звуки ночи. Тоска, все то же самое. Я погасил свет, впуская внутрь лучики луны. И в этот момент в неясном лунном свете я различил тень внизу: это была донна Лавиния, и она стучалась в дверь как раз под моими окнами.
21
Со сном у меня всегда была беда. С малых лет мне снились уже исполненные желания: подарки, игры, теннисные туфли. Парадокс, но пробуждение не доставляло мне радости, потому что мечта к тому времени уже сбылась и, стало быть, я напрасно грезил. Так было до тех пор, пока ночи не превратились в прерывистый кошмар, а мне к тому времени уже исполнилось лет восемнадцать, и года два уже я нюхал кокаин. Чаще всего мои сны помогали мне просто-напросто стереть из памяти все мои вечерние закидоны, и это можно было сравнить разве что с чередой небольших, невсамделишных смертей. Именно поэтому я никогда не испытывал страха перед смертью, я даже ловил кайф, бросая смерти вызов. Смерть — не сон, сказок не рассказывает, и это заставляет относиться к ней без лишнего трепа, с уважением. А я обожаю выламываться.
И вот по прошествии стольких лет в первую мою ночь в Колле мне приснился сон, и я увидел тех, кого меньше всего ожидал: Хулио и Маризелу. Они находились в каком-то доме, похожем на наш в Лозанне, одетые во все красное, и они, и все их родственники, которых оказалось почему-то неисчислимое множество, и они все сидели за громадным деревянным столом, и кушали radette[19], и ликование их было неописуемым. Догадайтесь, кто прислуживал им за столом с серебряным подносом в руках? Моя матушка, одетая в костюм Деда Мороза. Мама с улыбкой произносила что-то вроде: «Синьора Маризела, прикажете подавать сардельки с квашеной капустой?» А Маризела, занятая веселой болтовней с сестрами, повелительно кивала маме.
В комнате играла чудесная музыка, и все отбивали ритм ладонями по столу, как в дешевых кабаках. Я поспешил проснуться, прежде чем в моем сне успеет появиться отчим.
Я жив и здоров, и мое сердце снова принадлежит мне. После ужаса, который я испытал в доме у Дуки, испробовать вновь перемещение в другое время и в другое пространство казалось для меня практикой столь же странной, сколь неприятной. Я стал шарить рукой по тумбочке в поисках телефона, чтобы заказать завтрак, но телефона не было. Я включил мобильный телефон и убедился, что связи не было. Хотя нет, вру, на мобильнике появлялась одна единственная жалкая черточка приема — в дальнем углу комнаты, у окна. Блин, почему у меня не Swisscom, как у всех? Наверное, сон означал именно это: мама подарит мне на Рождество мобильный телефон с карточкой Swiss. Это шик для моей матушки.
Я набрался смелости и распахнул окно, даже не ведая, который час. Пейзаж был вовсе недурен, хотя, я уверен, пару живописных замков я бы на холмах поставил, причем обязательно французских: о французах можно говорить все что угодно, за исключением того, что они не умеют вписывать замки в ландшафты, раз — и шато.
Ладно, без замков пейзажик тоже был ничего — разбросанные там и сям домишки, густые рощи, холмы, оливы, кипарисы. Я задвинул подальше свой обычный цинизм и должен был признать, что этот вид наполняет меня покоем и безмятежностью. Тут я бросил взгляд во двор и обнаружил какой-то сарай, в котором стояли разные металлические механизмы. Что у них
